– Выбирай, что будешь.
– Ореховый раф и…
– И… что ты любишь на десерт? – улыбнулся Андрей.
Кажется, он пытался меня отвлечь или развеселить, но только пугал своими заигрываниями. Я понимала, что пришла сюда не десертики лопать, а узнать о чём-то серьёзном.
– Не знаю, когда как. Пусть сегодня будет морковный торт.
– Можешь выбрать всё, что хочешь, я заплачу.
– Спасибо. Если что, я могу и сама за себя заплатить, – отрезала я.
– Ты это серьёзно? Это какая-то феминистская фигня? – Он нахмурился, почёсывая шрам на щеке.
– Нет. Это возможность не быть обязанной.
– Ты и так ничем не обязана, это я позвал тебя сюда в такую рань.
– Да уж. Заставил тащиться под дождём. Что-то серьёзное узнал?
Андрей откинулся на спинку кресла, посмотрел в окно и опять потёр свой шрамик. Кравцова что-то тревожило, и он действительно не просто так решил позвать меня.
В последнее время мы не так часто с ним болтали в «аквариуме», да и вообще. Андрей не мог жить без командной игры и записался на футбол, а ещё в дни, когда его мачеха вела литературный кружок, ходил туда. Я считала это полной чепухой, говорила, что можно просто читать книги, но Кравцов уговорил, и мы стали ходить вместе. Всё равно иногда после уроков просто дожидаться Настю было скучно, так что слушать про то, почему Толстой описал именно дуб, а Чехов – один из тех писателей, которых британцы почитают, как Шекспира, было не так уж плохо. Только вот поболтать там не удавалось, хотя я надеялась именно на это. Но его мачеха просто бесилась, если кто-то открывал рот без разрешения.
– Ты меня пугаешь, – сказала я, так и не дождавшись ответа.
Он повернулся ко мне и внимательно посмотрел.
– Вик, надо это всё прекращать.
– Но ты же сам говорил: посмотрим, что и как. Надо их проучить. Мы команда, – я развела руки.
– Всё слишком далеко зашло. Ты бы видела своё лицо, когда Астахов стоял там с букетом…
– Кравцов, ты опять ревнуешь?
Парень усмехнулся и покачал головой. Намекал на мою тупость или что?
– Почему ты не взяла букет? – вдруг спросил он, застав меня врасплох.
– Потому что он тяжёлый. Всё логично.
– Вик, ты не взяла его, потому что испугалась своей реакции, – он опять придвинулся к столу, положил локоть на него и опёрся щекой о кулак, будто ожидая моих невинных отмазок.
– Это вас на хоккее психологи обучали, или ты от природы такой умный?
– От природы, – ухмыльнулся он, понимая, что прав.
К столу подошла официантка, и наш интересный разговор прервался на некоторое время, пока она ставила на стол напитки и сладкое. Этого времени мне хватило, чтобы вспомнить свою реакцию. Да, мне точно было тогда очень приятно, я сама удивилась и испугалась того, что почувствовала. Мне определённо нравился Никита. Его серьёзный взгляд, задумчивость и таинственность, его широкая улыбка, когда вдруг (а это случалось очень редко) он улыбался.
Иногда вечерами я зависала на воспоминаниях о дне в школе, вспоминала взгляды парня и пыталась их расшифровать, а иногда даже считала, сколько раз он посмотрел в мою сторону. Это становилось навязчивым и… И я не знала, что делать. Совсем не была готова к тому, что могу влюбиться во врага.
– Хорошо, ты прав. Он мне нравится.
Он безрадостно выдохнул, опять откинувшись на спинку кресла и сложив руки в замок на краю стола.
– Вик, прекращай это, – он сказал это так обречённо, что тоска царапнула где-то внутри. – Ты же и так всё знаешь. Погибла Маша, он замешан, и он…
– Что? Маньяк-педофил? Он расчленяет свои жертвы и потом куски продаёт на «Авито»?
Андрей улыбнулся только уголком губ.
– Я не хочу тебя пугать, но Никита был первым, кто появился на месте трагедии.
– Он?
У меня задрожали руки, сердце застучало чаще.
– Да.
– Что он там делал? Не хочешь же ты сказать…
Андрей убрал руки, потёр переносицу и пристально посмотрел на меня.
– Я не знаю. Точнее, никто точно не знает. У Астахова в телефоне последний звонок был от Маши, и он первым появился рядом с телом.
– Поэтому считают, что он причастен к её смерти? – предположила я.
Мы замолчали. Есть перехотелось, и я отодвинула от себя морковный торт, который до этого попробовала. Кажется, меня накрывала паническая атака, я пыталась дышать глубже, чтобы меня не вывернуло прямо на стол. Запахи корицы и кофе раздражали, хотелось выйти на свежий воздух и подставить лицо под эту противную морось за окном.
– Это ничего не доказывает на самом деле, Вик. Вик, подожди!
Я вскочила и направилась в туалет.
Он появился на месте преступления первым. Он мог быть с Машей? Или просто прибежал раньше всех?
Мог ли он её столкнуть? У него же не было причин?
Брызнув водой в лицо, я посмотрела на себя в зеркало, вспоминая не такие уж невинные глаза Астахова, эту его постоянно напряжённую позу, задумчивость и молчаливость. Руки продолжали подрагивать, когда я вытирала их бумажным полотенцем.
– Что за ерунда, – сказала я своему отражению и вышла в зал, возвращаясь к Кравцову.
Он сидел, задумчиво разглядывая дорожки дождя на окне или прохожих, изредка проплывающих за стеклом. В кафе хлопнула дверь, зазвенел колокольчик, я вздрогнула и поспешила занять своё место напротив Андрея.
– Тебе лучше?
– Нет.
– Вик, только без паники, – он протянул руку через стол и взял мою холодную ладонь. – Ничего не доказано. Астахов проходил свидетелем, потому что Маша ему позвонила, но, по его словам, девушка просто сказала, что благодарна ему за всё, но она устала. Говорят, когда его спросили, от чего она могла устать, он ответил, что у неё были проблемы с родителями. Дальше родители подтвердили, и в общем… Следствие пошло другим путём.
Я с надеждой смотрела на Андрея.
– Вик, это всё может быть опасно.
– Но как же… Но ведь я…
– Надо выходить из игры. И держаться от них подальше.
Думала ли я об этом раньше? Конечно, думала, я всё время думала о том, что могло произойти, но, как назло, никто ничего не хотел рассказывать и вспоминать. Машу вообще мало кто вспоминал в разговорах. Все старались держаться на расстоянии от этой темы.
– Да.
Я стёрла свободной рукой слёзы со щёк.
– А кто тебе рассказал всё? – вдруг спохватилась я.
– Денис, парень из нашей футбольной команды. Он долго мялся, но потом ляпнул что-то, и пришлось рассказывать всё, что знает. Но, опять же, это только со слов кого-то. Точно никто ничего не знает.
Поняв, что я немного начала приходить в себя, Андрей позвал официантку и попросил принести простой воды.
– А как же Осенний бал? – вдруг вспомнила я. – Он в конце триместра, перед каникулами.
– Ты хочешь пойти? – нахмурился он.
– Наверное, хочу.
Кравцов помотал головой. Конечно, он не понимал меня. Я, может, и сама себя не понимала, но лишаться всего из-за этих уродов не собиралась.
– Тогда пойдём вместе. Никуда от меня не отходи и держись подальше от парней.
– Я не смогу, Андрей.
– Вика…
– Я хочу посмотреть в их лица теперь. Хочу посмотреть, что он скажет, когда я…
– Нет, – оборвал он. – Нельзя говорить, что ты знаешь. Мы не знаем, что они могут предпринять. Вдруг это всё специально скрывается?
– Это… это какая-то глупость. Ничего они не предпримут. Теперь им вообще надо держаться от такого подальше. Да и кто я такая?
– Я и вижу, как они держатся дальше.
Теперь я откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди, рассматривая стену за спиной Андрея. Там была изображена часть картины «Сотворение Адама», где рука человека тянулась к руке Бога, пальцы, кажется, вот-вот должны были коснуться друг друга, но никак не могли достать. И мне пришла ужасная мысль, что нам никогда не дотянуться до истины.
– Там я смогу с ним поговорить.
– Зачем?
– Хочу узнать, что произошло на самом деле.
Кравцов только хмыкнул в ответ, потому что и так понятно было, что никто ничего мне не расскажет, и логики в том, что я собиралась идти на школьную дискотеку, не было никакой. Но что такое логика? Кажется, ты и не живёшь совсем, когда всё подчинено какой-то дурацкой логике и разуму. Она меня душила, поэтому мы с Андреем решили держаться ближе друг к другу и просто смотреть, что будет происходить. Сбежать от жизни и её поворотов всё равно никому ещё не удавалось.
Осенний бал устроили в спортивном зале, где завесили чёрным полотном все окна, создавая полумрак, и только блики цветомузыки давали хоть какое-то освещение, отражаясь от стеклянного шара под потолком. На окнах поверх тёмных штор висели сверкающие гирлянды, натянутые в виде кленовых листьев. Музыка ревела попсятиной, что-то вроде «пятидесяти лучших песен радио ”Европа-плюс”». Девочки выгибались, показывая, кто из них круче может растрепать свои длинные волосы, а кто сильнее трясти задом.
Три параллели сумасшедших подростков, которым разрешили оторваться под музыку. Супер.
Парни в основном не танцевали и стояли по стеночкам, рассматривая девочек и ожидая медленной композиции, чтобы с кем-нибудь из них познакомиться поближе.
Я схватила Кравцова за руку, боясь его здесь потерять.
Вспоминались дискотеки в старой школе, куда меня неизменно таскала Дашка. В девятом ты чувствуешь, что наконец дорос до чего-то взрослого, и рассматриваешь старшаков, словно они боги, которые не обращают на тебя внимания. В десятом ты сама уже смотришь на тех, кто помладше, как на лузеров. А сейчас я не понимала, что чувствую. Наверное, смятение и страх совершенно не подходящие для Осеннего бала ощущения.
– Всё хорошо? – прокричал Андрей.
– Нормально, – ответила я.
Мы остановились возле компании футбольной команды, где играл Кравцов. Он со всеми поздоровался и предложил остаться здесь. Я его подколола:
– А как же танцы?
– Никогда их не любил, – ответил Андрей, смотря куда-то мне за спину.
Я обернулась, узнавая в проплывающем силуэте его мачеху, которая нас привезла на бал, а сама собиралась с другими учителями дежурить в зале. Что-то промелькнуло в этом взгляде друга, но я не смогла понять: было легко ошибиться при таком непонятном освещении.