– Прости. Я виноват.
И повесил трубку. Тут же пришло сообщение.
«Иди ты в жопу. Ничего у тебя с ней не выйдет. В этот раз она играла с вами. Почувствуй себя наконец проигравшим!» – написала Мила.
Чувствовал я себя тогда не проигравшим, а просто извалявшимся в дерьме, которое сам же и навалил.
Следующие несколько дней разыскивал телефоны девочек, с которыми мы развлекались, которые по той или иной причине попали в сети нашей игры. Не знаю, почему каждый раз они не хотели останавливаться, почему мне самому было приятно смотреть на то, как они переживают разрыв. На то, что вся школа говорит о них.
Но случай с Машей перевернул всё. Она была совершенно другой. И с ней мне нравилось разговаривать так же, как с Викой. Может быть, я подсознательно чувствовал, что её боль куда масштабнее моей? Может, я понимал, что мне ещё повезло, что ещё не поздно измениться? Не знаю, но её смерть что-то во мне сломала. Какую-то веру в то, что всё будет хорошо. Забрала надежду.
А когда появилась Вика…
Чтобы не думать о ней, я отправлялся на пробежку или занимался дома в зале. Наверное, гребной тренажёр тоже мог сломаться тогда, как у Спейси в «Карточном домике»23. Лживый, хитрый Андервуд, на которого мне хотелось быть похожим когда-то.
Отец звонил пару раз, спрашивал равнодушно о том, как я поживаю, хотя наверняка ему обо всём докладывали Галина Петровна или Геннадий. Так что все наши разговоры крутились только вокруг того, что всё у меня в порядке, я готовлюсь к ЕГЭ, чтобы поступить в тот самый крутой универ, который он когда-то закончил сам.
К ЕГЭ я готовился между разговорами с Ритой, Яной и другими. Все они снисходительно сообщали, что рады теперь видеть, как я оказался на их месте. Но никто сильно не злился, скорее жалели меня. Многие обвиняли Репина в том, что он издевался над кем-то, но ни одна из них не сказала, что хотела бы, чтобы я закончил как Маша. Все говорили, что давно забыли и стали только сильнее, а кто-то вообще был рад повеселиться и хотел поиграть ещё раз. Некоторые из них открыто предлагали себя, предлагали просто встречаться, без обязательств и клятв. Но мне это уже не казалось таким привлекательным. Теперь хотелось стать зависимым. А ещё – защитить Вику от всех, а главное – от самой себя.
Может быть, поэтому я делал потом то, что делал.
Первым, кого я встретил после майских праздников, оказался Кравцов, через него я узнавал о Вике, но какие-то крупицы. Она проводила дни у тётки, читая книги, и убеждала Андрея, что поступила правильно, что все теперь отомщены и спокойны.
Было это полнейшей глупостью, потому что я понимал, что все уже забыли бы обо всём, если бы не я со своими расспросами. И всё же когда я поднялся в класс, оказалось, что не все забыли; и девочки о чём-то шушукались даже без Милы. Гарик тоже обижался на то, что не он узнал всё первым и я не отметил с ним свой выигрыш.
– Я не играл, – хмуро ответил я.
– Не понял, – осёкся он. – Зачем тогда написал Милке?
– Это вышло не специально. Просто она спросила, написала, что переживает за нас. Я ответил, что не сто́ит, у нас всё хорошо, пусть не переживает. Она сделала свои выводы и…
Я оглянулся, встречаясь глазами с одним из одноклассников. Понятно было, что они переговариваются за спиной и делятся новостями. Раньше меня бы это порадовало, но теперь я чувствовал себя отвратительно.
– Так ничего не было?
– Было, – не стал скрывать я.
– И?
– Что «и», Гарик? – горько вздохнул я. – Что ты хочешь узнать? Как мне было херово, когда я проснулся утром один? Или как было незабываемо до этого?
Мы оба замолчали.
– Так это всё серьёзно? – наконец проговорил друг.
– Очень, – ответил я, обхватывая голову руками и зарываясь пальцами в волосы.
Больше мне ничего не хотелось говорить. Даже ему.
На миг в классе воцарилась тишина, и я поднял голову, наблюдая за Викой, которая, не говоря ни слова, вошла в класс и положила рюкзак на свою парту. Левшина рядом не было, я видел его где-то в конце класса, значит, он пересел.
Я схватился за край стола, когда увидел, как одна из девочек, которая вечно крутилась возле Милы, прошла рядом с Викой и бросила ей зло: «Шлюха!»
Гончарова вздрогнула, словно её хлестнули по щеке. Её щёки пылали, когда она села за парту. Кажется, она не ожидала получить такое в ответ за свой героический поступок.
Ещё одна одноклассница и подружка Скворцовой подошла к парте Вики, а потом ещё одна и ещё. Каждая повторяла: «Шлюха», – или: «Ещё бы со всем классом переспала».
И тут я не выдержал:
– Хватит!
– Ник, ты чего? – дёрнул меня за рукав Саркисян.
– Хоть кто-то из вас встал на защиту хоть раз? Она же такая же девочка, как вы!
– Щаз, как мы… – пренебрежительно фыркнула Лера Макарова.
– Может, посчитаем, с кем спала ты? – предложил я, зная, что она меняла парней как музыку в наушниках.
– Не стоит утруждаться, – язвительно бросила в ответ одноклассница.
Вика в это время, опустив голову, сидела молча, её плечи подрагивали, а моё сердце разрывалось.
– Вика не шлюха, – громко и чётко проговорил я. – Между нами ничего не было. Не знаю, где вы собираете слухи, а потом разносите их. Ничего не было! Точка!
– Да ладно, Ник. Подумаешь… – начал Гарик.
– Нет, не ладно! Ничего не было, понял? Она просто собрала вещи и ушла. Вот как всё было. И если ещё хоть раз кто-то попытается оскорбить Вику, то будет иметь дело со мной.
Я схватил учебники, которые уже вывалил на парту, рюкзак и подошёл к столу, где сидела Вика.
– Нет, – сказала она, не поднимая головы. – Не со мной.
Я сжал кулаки и попросил парня, который сидел сразу за Викой, перебраться к Гарику. Он без слов тут же освободил мне место, а Катя Старостина, подхватив свои вещи, пересела с третьей парты за первую, положив учебник рядом с девочкой, которая разбила мне сердце.
– Ты не против? – осторожно спросила она, усаживаясь рядом с Викой. – Я не выношу, если на кого-то ставят клеймо, когда сами…
– Нет, не против, – услышал я.
Такой соседке она была рада, вытерла слёзы и что-то стала отвечать Кате.
Теперь я мог быть лишь молчаливым и незаметным одноклассником, который всегда старался быть ближе и защитить любимую девушку от всех и всего. Жаль, что ей было наплевать на это так же, как и на меня. Тогда я зашёл в тупик. Думал, что это безвыходная ситуация, что исправить ошибку невозможно.
Именно об этом я и размышлял в один из тёплых майских дней на шезлонге возле дома. Лежал, сложив руки на груди, и таращился на воду в бассейне. Может быть, даже начинал понимать отца, которому легче было ничего никому не говорить о чувствах, а лучше – вообще не чувствовать.
– Привет, – раздался рядом женский голос. – Ты чего всё ещё в школьной форме?
Новая жена отца Марина подошла и присела на соседний шезлонг. Мы редко разговаривали, потому что я видел в этой отфотошопленной блондинке только желание выкачивать из отца деньги, как бы банально и стереотипно это ни звучало. Она и выглядела сошедшим с экрана шаблоном жены бизнесмена. Светлые локоны, полные губы, ресницы, ногти, брендовые шмотки и дорогие сумочки, рыжий шпиц, который всё время за ней бегал. Я даже перестал в какой-то момент сравнивать её с мамой – всё равно сравнение было не в пользу мачехи.
Но в тот день за всей этой показной красотой я заметил заинтересованность во взгляде и желание понять. Она ничего не говорила больше, только расположилась рядом, полулёжа на шезлонге, поправила красное удлинённое платье. Собачка запрыгнула к ней и уселась, уставившись на меня своими чёрными глазками.
– Это так всегда? – без предисловий просто спросил я.
Шпиц по кличке Зайка высунул язычок, облизнулся и тявкнул. В бассейне работал фильтр, создавая звук прибоя. Но в остальном вокруг стояла тишина.
– Что «это»?
Марина сделала глоток вина из бокала, который я не сразу у неё заметил.
– Ну, любовь и всё такое… – неопределённо пояснил я.
Она поставила бокал на траву и погладила шпица.
– А конкретнее?
– Сходить с ума, переживать, биться головой об стену, пытаться понять другого человека… Вся эта фигня.
Она свела брови к переносице, рассматривая меня, потом с улыбкой потянулась за бокалом.
– Отчасти да. Если любишь, оправдываешь всё. Пытаешься понять, встать на сторону другого.
Я вытащил руки из карманов и сложил их на груди.
– М-м-м…
– Так делают те, кто хочет построить отношения. Другие просто бегут – всё равно куда. Меняют партнёров, город, жизнь…
Я немного помолчал, рассматривая, как солнце, скрываясь за деревьями, окрашивает в розовые оттенки небо и всё вокруг неминуемо начинает погружаться в сумерки.
– Это сложно? – выходя из оцепенения, спросил я.
– Что?
Кажется, Марина тоже блуждала в каких-то своих мыслях, и, если бы меня не так сильно интересовали свои проблемы, я бы, наверное, спросил, что беспокоит её.
– Думать ещё и за другого.
– Сложно, но без этих сложностей трудно понять, для чего вообще живёшь.
Я повернулся к мачехе и ещё раз посмотрел на неё, понимая, что она была намного глубже, чем хотела казаться. Что за фасадом глупенькой жены бизнесмена скрывалась другая, незнакомая мне женщина.
– Оказывается, ты ничего. Соображаешь, – хмыкнул я.
– Да?
Она улыбнулась той глуповатой улыбкой, которую обычно использовала при гостях отца. И я окончательно убедился, что не знаю её совсем.
– Я думал раньше, что отец просто женился на красивой дуре для развлечения.
– А… Спасибо за комплимент. Но, скорее всего, так и было. Женщина с мозгами ему не нужна.
– Думаешь, он тебя не любит?
Уголки её губ дрогнули и опустились вниз, она согнала собачонку и села на край шезлонга, спустив ноги на траву и пытаясь что-то рассмотреть во мне.
– Думаю, что нет. Он всё ещё любит твою мать и всегда будет её любить.