– Ничего не надо выбирать, я уже всё решил, – серьёзно ответил Астахов, целуя меня куда-то в висок.
Так что по одной из дорожек мы спустились к озеру, постояли возле перил террасы, которой заканчивался причал с лодками, понаблюдали за птицами и за рябью воды, порассуждали о клёве и решили вернуться к дому.
Никита вёл меня за руку, обещая показать что-то интересное, пока перед нами не возник огромный старый дуб с какой-то постройкой примерно в метре над землёй.
– Это домик на дереве, – хмуро пояснил мой экскурсовод.
– Он был построен… ля-ля-ля… в таких-то мохнатых годах, – передразнила его я и увидела смущённую улыбку Никиты.
– Его построил мой отец, – продолжал он. – Мне было года четыре, наверное. И я часто убегал сюда, когда обижался на родителей или хотел спрятаться от наказаний и нравоучений.
Я подняла руку и поправила локон, который кинул на лоб ветер. Парень смутился, но тут же взял меня за руку и повёл по лесенке вверх.
– Мы не рухнем? – озабоченно спросила я.
– Нет, не переживай. Домик крепкий, – заверил Никита.
Внутри домик оказался довольно вместительным. Там валялись подушки, стоял небольшой столик с чашей, наполненной льдом, а сверху лежало мороженое в маленьких стаканчиках. И всё же нам пришлось нагнуться и проползти почти на коленях, чтобы добраться до столика.
– Ты любишь с солёной карамелью.
Никита протянул мне мороженое. Было приятно знать, что он старался угодить, помня, что я люблю.
Сам он тоже взял стаканчик и выбрался наружу, располагаясь на открытой части домика, как на балкончике, свесив ноги вниз. Я устроилась рядом, поставила стаканчик с мороженым на пол и потянулась к Астахову, чтобы взять его за руку.
Теперь я ещё сильнее чувствовала, что нас ждёт какой-то разговор, а вовсе не то, о чём я так сильно переживала, когда ехала в такси.
– Я… – он откашлялся. – Я хочу рассказать тебе о Маше.
Это было неожиданно. Пульс ускорил свой бег, а я потеряла контроль над дыханием. Кажется, вокруг даже жуки и пчёлы перестали жужжать.
– Но ведь это не твоя тайна, – пробормотала я, делая вдох.
– Хочу, чтобы ты знала, – просто сказал он, и моё сердце болезненно сжалось. А может, пошло трещинами.
– Никит, не надо. Ты сам столько раз говорил…
Его большой палец остановил меня, прижавшись к губам. Ладонь обхватила лицо, а наши глаза не хотели отпускать взгляды друг друга.
– Хочу, чтобы ты мне доверяла.
– Я…
– Для меня это важно, – он сглотнул, и желваки на лице напряглись.
Я положила руку поверх его ладони и легонько сжала её в знак поддержки.
– Тебе так много всего наговорили, что я даже не знаю, смогу ли выглядеть в твоих глазах нормальным.
– Откуда ты… Подожди, кто мне что наговорил?
Вопросы вылетали сами, я не успевала за ними.
– Матвей, Мила, возможно, Сатэ. Я не знаю, – сказал он. – Но знаю, ты считаешь, это я виноват в её смерти.
– Я так не думаю, – взволнованно ответила я. Мне и себя хотелось в этом убедить. – Просто я ничего не знаю. Совершенно ничего не знаю и не понимаю.
– Вик? – позвал он, когда я опустила взгляд.
Непонятно было, чего я испугалась больше: самой правды, которую предстояло услышать, или того, как мне придётся с ней жить дальше. Иногда правда ранит, поэтому не всегда хочется её знать. Теперь, кажется, я жалела о том, что копалась во всём этом.
Вокруг стояла тишина, только шелестели листочки на деревьях, щебетали птицы и доносилось кваканье лягушек с озера. Никто не мог помешать Никите сказать правду, даже я не смогла бы его остановить.
Он опустил руки на колени и сцепил их в замок. Казалось, парень внутренне сжался, совершая этот шаг.
– Я многое тебе рассказал в переписке, делился иногда самым дорогим. Так почему я не могу рассказать то, из-за чего ты постоянно смотришь на меня, словно ждёшь подвоха?
Слова были сказаны так эмоционально, что я не нашлась, что ответить. Так и сидела с открытым ртом до его следующей фразы.
– Всё вышло очень глупо. И жестоко.
– Не вижу ничего глупого в смерти девочки, – вырвалось у меня.
Глаза Никиты недобро загорелись, когда он повернулся ко мне. В это же время порыв ветра задел ветки деревьев, и домик слегка качнулся. Будто природа говорила, что всё вокруг слишком шатко.
– Да, всё серьёзно. И жизнь не книга, её нельзя отложить в сторону. Но мы всего лишь дети.
– Да. И всё же дети не смогли отложить книгу, пока не добрались до последней страницы, – эмоционально отреагировала я.
Он всплеснул руками.
– Постой. Только не обвиняй меня во всём. Послушай сначала.
Никита вздохнул и снова посмотрел на меня. В этот раз его взгляд был чуть теплее.
– Хорошо. Прости.
Он начал издалека, давая возможность понять, как они познакомились с Матвеем, как стали дружить и как разбавляли будни всякими дурацкими шутками и приколами. Никита смотрел куда-то вперёд: на кромку воды, которая виднелась вдалеке, на лес, свои руки, на собаку, пробежавшую под деревом, – только не на меня. Возможно, пытался себя оправдать, но понимал, что не сможет. Я не знала, чего он боялся сильнее всего: сказать правду или последствий от сказанного.
– Мы учились в девятом, когда старшаки устроили спор на девочку. И все в школе стали следить за тем, к чему это приведёт. Но всё быстро сошло на нет. Она сказала родителям, родители обратились в совет. Короче, от жертвы отстали. И всё закончилось, не успев начаться. Спустя время одиннадцатиклассники снова решили устроить похожую игру. Сначала просто заключили пари, но потом кто-то создал чат, где стали обсуждать, кто и что из них предпримет, и многие стали делать ставки. Мы уже учились в десятом, и нас включили в чат.
Со стороны всё это выглядело ужасно, но, по словам Никиты, выходило так, что со временем некоторые девочки сами стали проситься, чтобы их взяли в игру. Оказалось, что каждая хотела внимания.
– Но Маша не просилась, нет, – угрюмо ответил он на мой непроизнесённый вопрос. – Может, Матвей и сказал, что она сама напросилась. Но было не так. Кто-то ей рассказал, что выбрали её, и она подошла сказать, что против, что ей это неинтересно, пусть играют на тех, кто заинтересован. А нам было просто скучно завоёвывать девочек, которые сами просились.
Он не поднимал головы, крутил в руках палочку от мороженого, опустив плечи, но продолжал говорить:
– Маша назвала нас кобелями или ещё как-то, уже не помню. А Репин тогда сказал: «Ну всё, девочка, ты сама напросилась».
И игра началась, только никто не мог предположить такого финала. Да и развития истории тоже никто не мог угадать. Получилось, что Матвей по-настоящему влюбился в Соловьёву. Они проводили много времени, болтали, смеялись. Никита стал беспокоиться за друга. Его задевало, что Репин всё чаще забывал про старого кореша и проводил время с Машей.
– Не знаю, что это было: или дружеская ревность, или злость на то, что он, скорее всего, в этот раз выиграет. Наверное, всё вместе. Все эти чувства подтолкнули поговорить с Машей начистоту, – продолжал Никита.
Никита не поворачивался ко мне, но я и так чувствовала его настроение и внутренне съёжилась, ожидая развязки и приближения к самому главному в этой истории.
– Я хотел поймать её на перемене… перед последним уроком, но не успел. Заметил, что она выходит из школы, – он выдохнул и продолжил: – И пошёл за ней. Держался на расстоянии… Она и не замечала. А я не знаю, почему не окликнул и не подбежал.
Никита на несколько секунд замолчал, посмотрел вдаль и стал дальше говорить:
– Соловьёва вышла за ворота в распахнутой куртке и побежала через футбольное поле к трибунам. И я за ней… – он перевёл дыхание. – За ними был проход через забор. Обычно там пролезали, чтобы выйти в лес или сбегать в магазин. За лесом находился посёлок.
– Если тебе так тяжело… – хотела остановить его я.
– Нет, наоборот, – ответил Никита и посмотрел на меня. – Мне становится легче. Спасибо, что слушаешь.
Я взяла Никиту за руку, понимая, что всё, что он сейчас расскажет, уже не имело значения для меня и моих чувств. Я приму всё, приму и оправдаю. Обманывать себя – всё равно бесполезное занятие.
Снова задул ветер, и на небе появились облака.
– Я тоже пролез, заметил, в какую сторону она пошла, и направился туда же. Только не думал, что увижу что-то такое…
Он бросил отчаянный взгляд на меня, но я лишь кивнула, поправляя волосы, раздуваемые ветром.
– Они целовались. Так… – он сглотнул и остановился на несколько мгновений. – Кажется, тогда даже в штанах стало тесно. Я просто таращился, пребывая в каком-то шоке. Не верил своим глазам.
– С кем она была? – не вытерпев, спросила я.
– Это был незнакомый мне парень. Потом я узнал, что его звали Акмал. Парень не учился в нашей школе, он был чуть старше нас. Они вроде бы познакомились в посёлке, и так закрутилось всё…
Никита потёр ладонями лицо и повернулся, встретился со мной взглядом и долго не отводил глаз, следя за реакцией. Меня пронзило леденящее душу осознание всей этой трагедии непонимания, ревности и злости. Обычный парень, не из привилегированной семьи, не ровня.
– Но зачем это было Маше?.. Почему? Я же не…
Я не понимала, что хочу сказать.
– Никто никогда не понимает, почему и как это происходит.
Он отвернулся, невесело усмехнувшись:
– Знаешь, когда простые ребята говорят, что им так сложно подойти к кому-то, построить отношения с тем, кто нравится… это пустяки. Сложно, когда вот так, когда ты никому не можешь рассказать, когда не можешь просто пойти в кино, просто поцеловать, когда хочется, просто… А всё сложно. К тому же…
Никита замолчал, я не подгоняла его больше. Молчала, стараясь принять то, что услышала.
– Тогда для них это стало катастрофой. Я кое-что услышал ещё, прячась за дерево. То, что не стоило слышать. Но они вскоре заметили меня. Растерянные, они пытались сказать, что я всё не так понял. А я…
Я ждала, что он скажет дальше, рассматривая его профиль и опущенные плечи.