– Я просто ушёл. Просто вернулся к лазу в заборе и направился в школу. Никому ничего не говорил, отдалился от Матвея, пытаясь не выдать то, что могло бы уничтожить этих двоих и друга в придачу.
– Почему она сама не рассказала ему? – возмущённо спросила я. – Наверное, так поступить было бы правильнее?
– Никто не собирался рассказывать. Она прикрывалась Репиным перед родителями. Они не приняли бы этого взрослого парня не их круга, который, по их мнению, скорее всего, просто воспользовался богатой милой девочкой. И непонятно, что сделали бы, если бы узнали о беременности.
– Беременности? Она ждала ребёнка?!
– Да, срок был небольшой, – продолжал Никита. – Я сам всё слышал тогда, но не знал, что делать. Они хотели сбежать. Но куда и как – не знали. Маша боялась рассказать своим родителям, которые старались держать её в строгости и нагружали репетиторами и дополнительными занятиями. Они страшились просто рассказать кому-то, потому она несовершеннолетняя, а он нелегал без российского гражданства. Он боялся, что все подумают, что он специально всё подстроил.
– Но как они? Как всё это получилось?
– Так уж вышло, что они случайно поняли, что нравятся друг другу. Машка говорила, что часто видела симпатичного парня, который что-то ремонтирует по школе, потом встретила его в посёлке рядом, когда бегала в магазин. Однажды она выбежала на перемене чем-то расстроенная и наткнулась на него. Он выслушал её, а потом ещё и ещё не раз. Иногда просто нужен человек, который тебя понимает, так она сказала тогда.
– Но где же они?..
– Я не знаю. Но они долго встречались, используя то Матвея, то меня для прикрытия. Только, если я всё понимал, Репин понимать отказывался. Он очень сильно злился, ревновал и в итоге распустил много разных сплетен о Маше.
– Но при чём здесь игра?
– Просто так вышло. Судьба, что ли. Она началась ещё когда никто ничего не знал. А потом всё зашло слишком далеко.
Никита сломал палочку от мороженого, вымещая на ней свои переживания. А мне хотелось разделить груз переживаний, забрать часть боли и вины, которую он на себя возложил.
Погода как будто менялась, вдалеке зарокотало.
– Маша просила, чтобы мы отстали, но в итоге всё вышло даже лучше. Она познакомила Матвея с родителями, те ослабили контроль, обрадовались, что у неё появился хороший парень, сын уважаемого человека. Они были рады Репину, вот только ему хотелось большего, а Маша уже была влюблена в другого. Того, о ком родителям не рассказывают.
– Но почему она промолчала? Они бы вместе нашли выход, – тихо проговорила я. – Всегда есть выход.
– Не всем родителям легко принять, что твой ребёнок не такой, как все. Вот им бы у родителей Томсона поучиться, они за него глотку перегрызут, пусть он и странный. А у Соловьёвой… Не поняли бы. Можно вообразить, что случилось бы, если бы она рассказала правду. Простой парень, беременность, школа, авторитет семьи, этические нормы, правила… Подумай сама.
– Это страшно, когда ты не знаешь, как поступить и у тебя нет поддержки, – пробормотала я.
На глаза навернулись слёзы. Как можно не принять своего ребёнка за то, что он всего лишь не такой, как все, и поступил не так?
– В этой ситуации страдали все. Маша, которая не находила поддержки. Акмал, которого после того, как его дядя, с которым они вместе работали, всё узнал, отправили на другую работу, в противоположный конец города. Матвей, который просто помешался на Соловьёвой и не понимал, что происходит, почему она вдруг его динамит. Дошло до того, что он меня просил не общаться с ней, бросить игру, хотя уже давно никто не играл. Я просто хотел её защитить и как-то помочь.
– Он их видел. Матвей рассказал мне это, но я не поняла тогда, – взглянув на Никиту, поделилась я. – Я думала, это тебя он с ней увидел.
– Нет. Теперь ты знаешь. Я пытался скрыть это от него, боялся сделать другу больно, хотел сохранить секрет, как просили Маша и Акмал. Но тайное, как известно, всегда становится явным. Репин их увидел и пришёл в ярость. Избил парня, а потом разыграл сцену в школе перед Машей, передо мной. Дружбе пришёл конец, потому что я не предупредил его, не рассказал, выставил дураком. И если унижать меня возможности не было, то издеваться над ней у него отлично получалось чужими руками.
– Но ведь ты хотел как лучше, – вступилась я.
Вдруг потемнело, огромная туча заслонила собой солнце.
– Да кому нужно это «как лучше»? Всё разваливалось. А особенно жизнь Маши. Она делилась тем, что происходит, потому что никто, кроме меня, не хотел с ней разговаривать. Акмала она стала видеть реже, Матвей устроил травлю в сети и в школе, родители приставали к ней с вопросами о Репине и обо мне. Она не знала, что делать, что сказать. Выставить одного из нас отцом ребёнка Маша отказалась. Чувствовала себя в ловушке, запертой один на один со своими проблемами. Однажды я нашёл её на той лестнице, где мы с тобой встречались. Она сидела заплаканная, а на форме и в волосах виднелись плевки. Маша рассказала, что одна из девчонок собрала обожашек Матвея, они её зажали в туалете и плевали в лицо, обзывая.
Я стёрла слёзы со щёк, принимая близко к сердцу то, в какой сложной эмоциональной ситуации в тот момент оказалась Маша.
– Почему вы не пожаловались?
– Она пыталась рассказать о травле дома, но родители сказали, что это всего лишь школа: учёба закончится, и всё это уляжется. Знаешь же, что у взрослых всегда есть свои проблемы, иногда им нет дела до того, что у ребёнка в душе. Я пытался защитить её, но родители были настроены воинственно. Они сказали, что после окончания школьного года она поедет учиться за границу, где забудет обо всех школьных проблемах. А потом все ещё позавидуют, что она училась в одном из университетов Лиги плюща. Они говорили, что там такие нагрузки, что времени на мальчиков совершенно не останется, как и сплетен, которые всегда окружают тех, кто встречается с парнями. Они её не слышали и не понимали. Им нужна была лишь красивая картинка, которой можно хвалиться перед соседями и партнёрами. Но Маша знала, что не может уехать, не сможет там учиться. Поэтому нашла один-единственный выход…
– Перестань, – попросила я. – Я больше не хочу!
– Вик? Ты же сама просила…
Вскочив, я только сжала кулаки, не зная, что ответить, и поползла через домик назад, к лестнице. Мне нужен был воздух, пространство, свобода. Я не хотела знать, что подтолкнуло Машу к тому, чтобы шагнуть с высотки. К тому, чтобы уйти из этой ненавистной для неё жизни.
Солнце совсем скрылось за тучами, в небе загремело, я на секунду остановилась внизу лестницы, а потом направилась прямиком к озеру. Мне хотелось вдохнуть этот пропитанный тиной воздух, чтобы не чувствовать боли, которая скопилась внутри.
– Вика, подожди! – услышала я Никиту, но остановиться не смогла. Меня душили слёзы.
Вокруг как-то быстро потемнело, сверкнула молния. Я вздрогнула от испуга, остановилась и развернулась, чтобы побежать назад, но врезалась в Никиту. Он крепко обнял меня, поглаживая по спине, когда снова прозвучал раскат грома.
Я почувствовала поцелуй в макушку и услышала его успокаивающие слова:
– Всё хорошо. Я рядом.
– Вы все виноваты, – тихо всхлипывала я. – Мы все виноваты.
– Да… – потерялись в новом раскате грома его слова.
И пошёл дождь…
Крупные капли разбивались о мои плечи и спину Никиты, майская гроза расходилась всё сильнее, заставляя прижиматься к парню теснее, прячась от вспышек молнии и звуков грома. И всё же дождь влиял на меня благотворно, казалось, что с водой и слезами я что-то отпускала, освобождалась.
Никита, весь промокший, не выпускал меня из объятий, улыбаясь так открыто и широко, как я никогда раньше не видела. Я подставляла лицо дождю, но парень, державший меня в объятиях, сцеловывал капли со щёк, век и губ.
– Мы уже промокли насквозь, – пробормотал он мне в ухо. – Пошли в дом?
Я посмотрела на него, запрокинув голову, но он лишь многозначительно прикрыл глаза, улыбнулся и чмокнул меня в губы – как тогда, в школьной раздевалке. Обняв Никиту за шею, я уткнулась ему в грудь, слушая, как часто бьётся сердце.
– Пошли, – согласилась я. – Ты хотел показать свою комнату.
Так же обнявшись и тесно прижавшись, мы зашагали к дому. В домик на дереве возвращаться не хотелось, хотя там, наверное, тоже можно было переждать грозу. Мы подошли к стеклянным дверям особняка, и Никита сдвинул створку в сторону, пропуская меня вперёд.
– Быстрее, быстрее, – заторопила нас женщина в костюме, напоминающем форму врачей из поликлиники, только брусничного цвета. Её гладко зачёсанные волосы были собраны в пучок на затылке, глаза весело улыбались.
– Ой, только, пожалуйста, обувь здесь оставьте, – попросила она.
– Хорошо, Галина Петровна, – ответил Никита.
Я поняла, что это и есть помощница по хозяйству. В глазах её светилось тепло. Оно было практически материнским, но Никита, видимо, настолько привык к этому, что не замечал.
– Нужно раздеться – и под горячий душ, – сказала она, забирая наши промокшие кеды.
Астахов смущённо хмыкнул, взял меня за руку и обронил:
– В душ так в душ…
Но до душа мы не дошли. Оказавшись в комнате Никиты, где от ветра, словно паруса, колыхались светлые шторы, мы закрыли дверь на балкон, соприкоснувшись руками и взглядами. Он тут же сбросил сырую футболку, ловя мой взгляд, который блуждал по его груди.
«Наверное, – пронеслось у меня в голове, – можно тысячу раз быть с тем, в кого, кажется, влюблена… но когда ты по-настоящему любишь, то совсем не знаешь, как быть».
Я отвернулась и прошла к выходу, потом остановилась, взялась за края футболки и тоже скинула её, обнимая себя руками. Через несколько секунд почувствовала поцелуй на плече, а потом на шее, у самой кромки волос. И горячие руки притронулись в том месте, где недавно был поцелуй, спуская с плеча лямку бюстгальтера.
Я задержала дыхание и, кажется, выдохнула только тогда, когда мы, обнажённые, оказались на кровати, продолжая целоваться и согревать друг друга в объятиях.