Нет, конечно, я не считала себя серой мышкой, готовой забиться в уголок, чтобы никто и никогда не видел. Я знала, что каждый из нас личность со своими способностями и мыслями, личность, с которой должны считаться, поэтому, наверное, тогда и выступила перед классом с этой речью, чтобы никто не приставал лишний раз со своими соболезнованиями или дикими подколами. Хотелось, чтобы все отстали от меня.
Что же до Никиты (бывшего), познакомиться с ним ближе удалось только спустя неделю, за которую я и так поняла, что он из себя представлял. Если Матвей Репин выглядел как смазливый наглец, которому сложно отказать, то Никита Астахов представлял из себя таинственного и неприступного рыцаря, который иногда может взглянуть на тебя так, что крыша отъезжает, а вернуть её получается с трудом. Наверное, поэтому всю неделю вокруг него крутились не только девочки, но и мальчики, пытающиеся казаться такими же крутыми.
Все они искали его одобрения, улыбки или хотя бы приветствия. Ловили каждый его взгляд и потом где-нибудь в уголке обсуждали, что и как он сказал. Выглядело это, опять же, глупо, но что делать – такова уж картина обычного среднестатистического школьного класса. Есть звёзды, а есть всего лишь их блёклые тени.
И новый класс не был исключением. Я поняла это, когда через несколько дней к нам на урок пришла завуч и, назвав фамилии, попросила после уроков явиться в актовый зал. С последних до первых рядов парт прокатилось «ум-м-м…» тех, кого назвали. Я входила в их число. Так что после седьмого урока двинула вниз с третьего этажа по мраморным лесенкам с резными перилами, костеря на чём свет стоит свою сестру, которая наверняка приложила ко всей этой ерунде руку.
По сравнению с моей обычной школой гимназия выглядела, конечно, шикарно. Всё новое, парты по росту, стулья удобные, столы в каждом кабинете располагались по-разному – то буквой «п», то по два сдвинуты, то как обычно. Но и учеников не так много, максимум по двадцать человек в классе. В нашем девятнадцать насчитала.
В первые дни всё казалось таким непривычным и слишком величественным, как будто это не школа, а музей с картинами на стенах, лепниной и колоннами. Мраморные полы с рисунками под старину, по которым даже ходить не хотелось, только рассматривать и томно вздыхать, произнося: «Как люди жили, как тонко чувствовали!» Но видя, как мажористые снобы не обращают внимания на всю эту красоту, я тоже постаралась абстрагироваться и настроиться просто на учёбу, потому что выбирать мне не приходилось.
Поправив воротничок белой рубашки и потянув жилетку от формы вниз, я посмотрела на себя в потухший экран смартфона и осторожно приоткрыла дверь актового зала. Тихонько вошла внутрь, чтобы не привлекать внимания, и осмотрелась, ища глазами хоть одно знакомое лицо. На сцене кто-то смеялся, внизу стояла завуч и что-то объясняла, в зале чувствовался запах дерева и новой обивки сидений. Казалось, что здесь всё новенькое и никто часто актовым залом не пользовался. А ещё все сидели в уютных мягких креслах, словно пришли на киносеанс, только попкорна не хватает. Зато зрителей достаточно.
Помещение заполняли ребята не только из нашего класса, но и из параллельного, и младшие. Кто-то уже что-то показывал, кто-то готовился, выглядывая из-за кулис, остальные наблюдали с мест в зале.
Пройдя вдоль стены к первому ряду, я увидела знакомое лицо и подсела к парню во втором, выдохнув с облегчением.
– Привет, – толкнула я его плечом.
– О, привет, – улыбнулся он в ответ.
– Ты что, тоже? Поёшь? Танцуешь? – удивилась я.
– Нет, – рассмеялся он. – Ирина придумала какую-то сценку, где я обязательно должен сыграть роль.
– Ты серьёзно, Кравцов?
– Более чем. Социализируюсь, – усмехнулся он, проведя пальцем по небольшому шраму на своей левой щеке.
Андрей, как и я, пришёл в гимназию в этом году, переехал к отцу из какого-то небольшого городка. В подробности он не вдавался, но я слышала, что отец у него давно жил с новой семьёй, его мачеха вела какой-то кружок в школе. Мать уехала работать в Америку, а его оставила на попечение отца, с которым он раньше виделся от силы два раза в год, а теперь должен был влиться в новую семью. Ситуация тоже, скажем, не позавидуешь.
Мы считались братьями по обстоятельствам. Новенькие, которые, как обезьянки в клетке, интересовали всех вокруг. О нас шептались, разглядывали, пытались завести знакомство, ну или просто троллили, создавая мемасики в чате. И если Кравцов всё больше числился в списке по «завести новые знакомства», то я – по мемасикам.
Нам легко удалось найти общий язык, когда мы встретились в школе ещё в августе, общего было хоть отбавляй, но особенно поговорить так и не вышло, пока не начался учебный год. Да и Ира, его одноклассница, которая показывала нам школу, никак не хотела отлепляться от Кравцова. Конечно, он выглядел менее смазливо, чем тот же Репин, но в его глазах и манере была какая-то теплота, когда человек сразу располагает к себе, да и взгляд напоминал провинившегося лабрадора. Как тут не пожалеть. Ну и фигура что надо, выглядел он мощнее и старше своего возраста – сказывалось спортивное прошлое: в родном городе парень играл в хоккей, но и сейчас держал себя в форме. А улыбка делала лицо Андрея сияющим искренностью, к таким всегда тянулись.
– Да, Ирочка теперь так просто от тебя не отстанет. Она ещё когда экскурсию по школе проводила, улыбалась во все тридцать три зуба, – подколола я.
– Ревнуешь? – хитро улыбнулся он.
– Ха-ха. Нет, просто констатирую факт.
В этот момент хлопнула дверь актового зала, словно кто-то специально хотел обратить на себя внимание. И, если признаться, все тут же обратили. Половина присутствующих девочек так и не смогли вернуть головы назад, чтобы смотреть на сцену, а не на вошедшего с гитарой Астахова.
Никита не выглядел как рокер, он даже немного, кажется, смущался от всеобщего внимания, но старался держаться уверенно, прихватив с собой верного Санчо Пансу – друга и соратника Гарика Саркисяна.
– Никита? – удивилась Варвара Андреевна, которая отвечала за организацию концерта ко Дню учителя. Именно этому празднику мы все были обязаны тем, что собрались в этом зале.
– Подумал, что без меня вам никак не обойтись, – смело заявил парень.
– Но ведь весной ты сказал…
– Я передумал, Варвара Андреевна, подростки – что с нас взять, – обрубил её он, но завуч, кажется, нисколько не расстроилась, а даже обрадовалась появлению и участию Никиты в этом балагане.
Парни продефилировали мимо нас и уселись в первом ряду, с другой стороны, у стены с окнами. Гитару Астахов поставил рядом, не расчехляя, только повернулся к сидевшему чуть дальше Репину и что-то ему сказал. Я не расслышала, потому что на сцене девочка снова декламировала Есенина, а Варвара Андреевна давала ей рекомендации.
– Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком…8
– Астахов похож на молодого вокалиста группы «Звери»9, – рассуждала я вслух. – Таинственный и уверенный в себе.
– Будь осторожней, – проследив за моим взглядом, предупредил Кравцов.
– Что не так?
Я посмотрела ему в глаза, и парень тут же отвернулся, рассматривая разговаривающих Репина и Астахова.
– Вокруг все делают какие-то ставки. Я пока не разобрался, что к чему.
– Ставки? – задумалась я, вспоминая, что сама ничего такого не слышала.
– Мелкая тоже вскользь сказала что-то про этих двоих, – он мотнул головой в сторону парней. – Но я пока не понял, что тут происходит. И что-то ещё случилось весной, о чём все предпочитают молчать.
– А твоя…
– Мачеха? – Кравцов снова прошёлся пальцем по шраму, словно когда нервничал, он чесался или что-то такое. – Пока не нашли с ней контакта.
– Понятно, – ответила я, не зная, что сказать на это.
Я не представляла, как вдруг в семнадцать переехать в другой дом, к отцу, с которым не жил всё это время, попасть в другую семью. Поёжившись, вспомнила, что сама лишилась практически всей семьи, спасибо сестре, которая не отправила в приют, а оформила опеку, хотя всю жизнь меня вроде не любила.
– Но я всё равно спрошу, – он дёрнул уголком губы, но это мало походило на улыбку.
Достав телефон, я написала сестре сообщение, что сижу на репетиции в актовом зале, чтобы не волновалась лишний раз, потому что всю неделю после уроков я приходила к ней, сидела в кабинете и ждала, когда она закончит и отвезёт меня домой. Добираться самой было крайне неудобно, на двух автобусах, которых можно было дождаться только в следующем веке.
На экране телефона высветилось сухое: «Хорошо».
– Одиннадцатиклассники! – повысила голос Варвара Андреевна. – Вы следующие. Вика Гончарова, приготовься.
Я посмотрела на завуча, отмечая для себя её встревоженные глаза за стёклами очков в блестящей оправе и дружелюбную улыбку. Выглядела она строго, но чувствовалось, что эта женщина с модной стрижкой справедлива и любит детей.
Я кивнула в знак готовности.
– Ни пуха, – подмигнул Кравцов.
– Пошёл ты к чёрту, – отшутилась я, бросая рюкзак на сиденье и поправляя школьную юбку.
Вроде бы я не волновалась, потому что уже выступала перед всей школой первого сентября, но тогда особенно никого не знала, а сейчас в зале находились симпатичные парни и вредные девочки, которые шептались, обсуждая то мою походку, то юбку, то причёску. Сегодня пришлось заплести колосок, потому что ни времени, ни сил не было помыть голову, а так выглядело опрятно, как говорила мама.
Поднявшись на сцену, я стояла за кулисой и ждала, пока закончится сценка ребят из восьмого класса, рассматривала аппаратуру, технику и декорации. Всё здесь было на высшем уровне. Все эти богатенькие папики и мамики тратили на своих любимых чад свои деньги, только чтобы потом перед друзьями хвалиться заслугами ребёнка. Вот ещё один беспроигрышный проект, сам сотворил…