Но писать казалось долго, поэтому я надиктовала голосовое и отправила ей. Долгое молчание подруги заставило вылезти из-под одеяла и прошлёпать в кухню, чтобы сделать кофе. Я нажала кнопку на кофеварке и, притопывая ногой, слушала гудение агрегата.
И потом ещё одно:
Блин, вот типичная Дашка. Из всего моего рассказа она выбрала одно имя и спросила то, что её больше всего интересовало.
Я ожидала услышать от Даши что угодно, но только не пожелания поднять попу и действовать как стерва, крутить-вертеть парнями, которые могли подтолкнуть ту девочку к шагу с крыши. Не зря она про Кравцова спросила, мысли у этих двоих рождались одинаковые.
Честно говоря, про Руслана говорить не хотелось. В такой день, когда ты хочешь отдохнуть, совсем не светит вспоминать, что вас с бывшим развело в разные стороны.
Ей было смешно. А мне – нет.
Вообще, с Дашкой мы дружили со второго класса. Она пришла к нам учиться, когда их семья переехала в соседний дом. И мы сразу привязались друг к другу, ходили вместе в школу и из школы, болтали, смеялись. Я очень радовалась, что нам интересно вместе. До этого мама заставляла общаться с отличницей Алиной, которая мало разговаривала и всё время думала только об уроках. С ней было скучно, так что, когда появилась Даша, я поняла, что такое настоящая дружба. Весёлое тогда было время, никаких тебе парней и сложностей, связанных с ними.
После моего переезда медленно, но верно мы с Дашкой стали отдаляться друг от друга. Наверное, так со всеми друзьями происходит, к тому же я видела, что ей некомфортно со мной разговаривать про смерть мамы и утешать. Всем хочется веселья, а не вот этого унылого болота, в котором оказалась я. Она всё лето пыталась меня вытащить то в парк, то в центр, то в кино, а я хотела побыть дома, снова и снова перебирая мамины вещи и общие фотографии.
А про Сафина она зря напомнила, его мне хотелось забыть побыстрее, да и не думать о парнях совсем, но они сами не давали возможности забывать о себе. Вот и Кравцов нарисовался в чате.
Я не ответила, потому что не знала, что ему сказать. Меня не пугал интерес со стороны парней, но пугало то, что за этим стояло. Жертвой быть я не привыкла, поэтому хотелось узнать скорее о том, что происходит. Именно поэтому я и осталась дома, где никто не мешал думать и тупить в потолок.
Жаль только, что мысли всё время ходили по кругу, и Астахов в них казался неприятным и мерзким. Вспоминались его взгляды там, в зале, и натянутая улыбочка, как у Пеннивайза14.
Думала я о многом, долго и пришла к выводу, что хочу держаться от всего этого подальше. Быть невидимой, как в том фильме «Как стать принцессой»15, где до всей этой шумихи с новым статусом Мию никто не замечал.
И я честно пыталась несколько дней подряд не высовываться, меняла направление движения, когда видела на горизонте Репина. Уходила от него, когда он догонял, нагло клал руку на плечо и говорил что-то смешное. Только эти невыносимые репетиции два раза в неделю я не могла отменить, а очередная приближалась слишком быстро.
Я даже теперь не оставалась у сестры в классе, когда ждала её после уроков. Скрывалась в «аквариуме». Там делала уроки или читала, пока она меня не звала, чтобы ехать домой. Для Насти же придумывала отговорки о том, что устаю от людей и их излишней жалости. Срабатывало.
Но если я пыталась избегать их, они почему-то, наоборот, искали встречи со мной, и этого я никак не могла изменить. Школа хоть и была большой, но спрятать от любопытных глаз не могла. Даже в библиотеке, между стеллажами, Астахов меня нашёл. Я сидела на широком подоконнике, подложив под спину рюкзак и свесив ногу, надеясь, что юбка не слишком сильно оголяла бедро.
– Вот ты где, – хрипловато заметил Никита, будто знал, что я специально прячусь.
Голос у него был низкий, но мягкий, пробирающий до мурашек, как у маньяка. То есть мне такой мягкий баритон казался слишком нежным и пугал.
– Где? – повторила я на автомате, всё ещё находясь в книге.
– Привет.
Я подняла голову и посмотрела ему в глаза:
– Привет.
Парень нервно потёр руку о ткань джинсов, скинул капюшон толстовки и чуть улыбнулся, придерживая лямку. Нет, не рюкзака: за спиной висел кофр с гитарой. Ладонь он протягивал мне.
Я взглянула на неё и тут же спросила:
– Чего тебе?
Видеть Астахова в повседневной одежде в сумраке библиотеки, между полок, где свет от окна позволял разглядеть, насколько у него синие глубокие глаза, было непривычно. Он предстал передо мной тёмным рыцарем в удлинённом худи, чёрных джинсах, кедах и с этой своей загадочностью.
– Я… э-э… как насчёт дополнительных репетиций?
Я посмотрела в книгу, будто она могла как-то помочь.
– Слушай, короче, мне не улыбается опозориться на этом концерте. Учителя, родители, ученики, наконец, – его рука с тонкими длинными пальцами жестикулировала, подстраиваясь под темп слов.
– Пять минут позора тебе не повредят.
– Что?
От неожиданности он замолк. Я и сама притихла.
Мне вовсе не хотелось его уязвить или как-то оскорбить, я просто сказала то, что думала. А думала я, что этот парень ужасный сноб, которому нет дела до тех, кто копошится у него под ногами. Именно таким я его видела каждый день – высокомерным и отстранённым.
– Подожди, – нервно усмехнулся он. – Давай сначала. Я тебя чем-то обидел?
В ответ он услышал тишину.
– Я не сам вызвался подыграть тебе, насколько ты помнишь. И никак не хотел мешать твоему талантливому исполнению. Просто обстоятельства сложились так…
– Твой друг это подстроил, – не выдержала я.
– Я тебе не нравлюсь, – скорее уточнил, чем спросил он.
– Да. То есть нет. Не знаю. Пытаюсь быть осторожной, – наконец честно призналась я, хотя не собиралась быть с ним честной.
– Со мной?
Он так искренне улыбнулся, что я дёрнулась, и книга упала с колен. И конечно, сначала каждый решил проигнорировать то, что она упала. Не хотелось вместе кинуться её поднимать, чтобы не выглядеть максимально глупо, как в Дашкиных романтических комедиях. Но получилось так, что мы всё же оба потянулись за книгой. Никита оказался первым и подал её мне.
– «Цветы для Элджернона», – прочитал он название. – Интересная?
– Хорошая, – ответила я, забирая книгу.
– М-м… Так что насчёт порепетировать дополнительно? Можно пойти в «аквариум», там никого нет.
– Зачем тебе это? – спросила я, опустила обе ноги на пол и поправила юбку.
– В смысле? Сказал же, хочу хорошо выступить.
– И всё?
– А что ещё? – неуверенно спросил он.
– Не знаю… – отмахнулась я. – Я здесь ничего не знаю. Всё новое и непонятное.
– Меня не надо бояться, – хмуро ответил он, пиная носком кеда угол стеллажа. – Я не съем.
– Подавишься? – улыбнулась я.
Он хотел что-то сказать, чтобы ответить на мой подкол, но промолчал.
– Пошли, – сказала я. – Так и быть, а то жалко твою репутацию. Что скажут родители и ученики?
– Вы так любезны, – подыграл он мне, склоняясь так легко и непринуждённо, что вписался в придуманный мной образ печального рыцаря.
Астахов оказался совсем не таким, как я его себе нарисовала. Нет, он не юморил всё время и не пытался создать непринуждённую атмосферу, потому что мы не знали друг друга и просто притирались, но я чувствовала себя спокойно с ним, чувствовала, что мне не надо кого-то играть и всё время улыбаться.
Даже когда он решил спросить о маме, я просто сказала, что это не его дело. В ответ Никита молча согласился и больше не задавал подобных вопросов, хотя иногда смотрел так, что хотелось всё ему рассказать.
Мы стали репетировать практически каждый день, что категорически не нравилось Кравцову, который считал, что я запутываюсь в сетях игры, о которой мы так пока ничего и не узнали. Но я знала, что репетиции были нам нужны, поэтому старалась быть осторожной.
Андрей иногда приходил на репетиции и следил за Астаховым, как Шерлок16, выискивая улики и ошибки, что привело к неудобному разговору и вопросу, на который я не хотела отвечать:
– Он твой парень?
В этот раз мы решили репетировать в актовом зале, который для нас открыла завуч. Всё шло нормально, как обычно, пока он не задал этот вопрос. Я не сразу сообразила, о ком спрашивал Никита, пока складывала вещи на сцене и готовилась.
– Кто?
– Слушай, давай без этого, – нахмурившись, сказал он.
– Ты про Кравцова? – уточнила я.
– А есть ещё кто-то?
Если голос у Астахова и был мягким, то вопросы он задавал совершенно противоположным, не терпящим возражений тоном.
– Знаешь, это вообще-то тоже не твоё дело. Но чтобы ты больше не задавал мне таких вопросов, отвечу один раз: нет и нет.
– А…
– Нет, больше никаких глупых вопросов. Сам говорил, что это только ради того, чтобы хорошо выступить, а не наводить мосты, – отрезала я, показывая пальцами воображаемые кавычки. – Так что давай настраивай свою балалайку, и будем петь.
Он всего лишь уныло усмехнулся и стал наигрывать мелодию на гитаре.
– Слушай, а по теме вопрос можно? – уточнил Астахов, подкручивая струны.
– Что? – снисходительно поинтересовалась я.
– Ты песню Zaz17 выбрала, думаешь, никто не знает французского? Или загуглить не сможет?
– Мне пофиг, – усмехнулась я, отвечая на его проницательный взгляд. – Это моя личная позиция, если хочешь знать.
– М-м-м…
Не знаю, что думал Астахов о моей враждебности, но полностью отпустить контроль я не могла, да и Андрей постоянно напоминал, что они наши враги, поэтому мы должны быть начеку. Так что я старалась относиться к репетициям только как к репетициям, но всё же иногда серьёзный профиль Никиты, его сосредоточенный вид, когда он играл на гитаре, и голос не давали покоя, причём даже во сне. Я его боялась, это факт.