Убрав руки от лица, бывший лесник посмотрел на меня с хитрым прищуром и спросил:
– Такой сигнал пойдёт?
– Да, вполне. Как только я услышу его, то пойму, что ты на месте и буду готов стрелять.
Поражённый натуральностью соловьиной трели, проговорил я.
Дальше мы молча разошлись в разные стороны леса. Я шел, стараясь не оставлять следов, аккуратно отгонная ветки и наступая только на пеньки, крупные упавшие сучья и торчащие из земли корни. Николай, удаляясь от меня двигался так же, как и я, но делал это абсолютно бесшумно и гораздо быстрее. Сказывался его огромный опыт пребывания в лесу.
Углубившись метров на 200, я свернул и перестав скрывать следы в более быстром темпе отправился в обратную сторону, направляясь к месту нашего отдыха, где произошла перестрелка.
Преследователей, которые должны были идти навстречу мне, я обнаружил раньше, чем услышал их голоса. Лесные обитатели выдали их, испугано и тревожно вскрикивая, и замолкая, в ожидании пока обнаружение ими люди не удаляться на безопасное расстояния, от места их гнездования.
Вслед за растревоженными птицами и зверьём, спустя короткое время, я услышали приглушенные голоса преследователей. Они изредка тихо переговаривались между собой и один раз у них сработала рация, что-то хрипло пробубнив. Расстояние не позволяло разобрать слова, поэтому я просто замер, на всякий случай спрятавшись за дерево и дождался, пока преследователи удалятся от меня.
Теперь главное, чтобы на поляне были раненые, а то, только зря сделаем ненужный круг возвращаясь обратно. Кровожадно подумал я и продолжал движение, прикидывая в уме, какая примерно у нас с гномом будет фора по времени, после того, как мы начнем стрелять, разрывая безмятежную тишину леса громкими звуками выстрелов.
По всем расчётам выходило, что фора была небольшая, можно даже было сказать, её практически не было совсем. Отчетливо осознавая опасность затеянной авантюры, мой внутренний голос пытался меня вразумить и остановить. Но злость и желание мести, были настолько сильны, что у него не было шансов остаться услышанным.
Приближаясь к поляне и ещё не видя её, я услышал сработавшую рацию, из который раздавался искажений помехами, хриплый голос. В ответ, которому говорил человек, который находился на месте, где случилась скоротечная перестрелка.
Я почувствовал, как мои губы расплываются в улыбке, которую иначе как хищным оскалом, назвать нельзя. Значит тут кто-то есть и крюк сделан не зря, радостно подумал я и начал тихо подкрадываться поближе, всё увидеть своими глазами и оценить обстановку.
Преодолев последние метров 50 ползком, я аккуратно отодвинул ветку с густыми зелеными листьями и посмотрел в образовавшеюся прогалину.
На поляне рядом с лежавшим на земле и издававшим слабые стоны, полные боли раненым штурмовиком, стоял держа в руке рацию, штурмовик. Выслушивая невидимого собеседника, он периодически кидал быстрые взгляды на своего раненого товарища и зажав на рации клавишу давал, по-военному четкие и конторские ответы.
Рядом чуть в стороне, лежали два неподвижных тела в черной броне, которая сейчас уже не выглядела такой страшной и непробиваемой, из-за пятен крови и песка, который налип на кровавые пятна.
Эти двое трупаки! Радостно подумал я и тут же болезного скривил лицо, согнав хищную улыбку с губ, наткнувшись взглядом на неподвижное. мертвое тело Егора.
Молодой парень, который так нелепо погиб, бросившись в самоубийственную атаку, лежал на том же самом месте, где его безжалостно и жестоко расстреляли наши преследователи, когда он выскочил на них. Его полосатая роба была вся испачкана кровавыми кляксами, которые с краёв уже начинали темнеть, меняя ярко-красный цвет на бурый. Тело Егора лежало неподвижно, в нелепой позе, а вокруг него по земле были разбросаны предметы, которые вытряхнули штурмовики из принадлежавшего ему рюкзака.
Это картина вызвала во мне такую волну ярости, что на пару секунд у меня потемнело в глазах. Чтобы быстрее успокоиться и вернуть себе трезвость ума, я начал делать глубокие вздохи.
Немного остыв, я внимательно осмотрел всю поляну, стараясь обнаружить других штурмовиков. Но судя по всему, с раненым и убитыми они оставили только одного человека, который закончив сеанс связи по рации, присел на траву рядом с раненым и аккуратно поил его водой из небольшой округлой фляги.
Наведя ствол автомата в его сторону, я замер, ожидая условного сигнала от гнома, который должен был прибыть на свою позицию, раньше меня. Мысль от том, что я стреляю первым, а значит штурмовик в черной броне оставленный с раненым будет убит мною, так радовала мне душу, что это даже пугало.
Вновь проснувшийся внутренней голос умолял посмотреть на себя со стороны и подумать, не превращаюсь ли я из человека, в кровожадного монстра.
Вновь уткнувшись взглядом на изрешечённое пулями тело молодого, неподвижно лежащие на земле, я опять почувствовал, как меня накрывает волна ярости. Обратившись к проклятому внутреннему голосу, который являлся отголосками моей совести, или чего-то другого, например, начинающейся шизофрении, я злобно высказал ему свои мысли по поводу того, что я думаю о его занудно-философских попытках прочитать мне мораль. А точнее, всё перевернуть с ног на голову и сделать из меня монстра.
Выходит, моего внутреннего моралиста не смущал тот факт, что человечество пытаются превратить в рабов, с уровнем интеллекта и потребностями скота. Его не смущало, что людей держат в неволе, за любое проявление свободомыслия и высказывания своей точки зрения, которая отличается от навязанной правителями, которых никто из них не выбирал. А то, что я хочу отомстить за молодого парня, которого не уберег и убить натасканного на преследования головореза и верного пса режима –это ай яй яй и очень плохо!
На х…й мне такие проповеди! Лучше умолкни и затаись где ни будь чтобы, я тебя больше не слышал! Злобно подумал я, заканчивая этот шизофренический спор, с надоедливым внутренним голосом.
Закончил я его как раз вовремя, с противоположной стороны поляны, раздалась красивая соловьиная трель. Я с усмешкой посмотрел за действиями штурмовика, который услышав её мгновенно ушел в перекат и распластался на земле, нацелив ствол своего автомата в том направлении, откуда прозвучала трель.
Оказавшись спиной ко мне, вражеский солдат был у меня как на ладони, я мог в любую секунду застрелить его. Но я решил немного помедлить, держа его на прицеле и получая от осознания того, что одно моё движение пальцем и он мертвец, какое-то садистское удовольствие.
Тем временем на трель гнома, по всему лесу ответили настоящие птицы, наполнив всю округу мелодичным и звонким щебетом. Это успокоило штурмовика, он поднялся с земли, оглядывая округу и прислушиваясь к птицам. В это мгновение держа его фигуру на прицеле, я потянул за спусковой крючок и выстрелил. А потом ещё раз и ещё, пока полностью не опустошил магазин.
Когда чистота мысли вернулась ко мне, я обнаружил себя бессмысленно дергающим спусковой крючок, в опустевшем автомате. Противник получивший в своё тело все пули из магазина, валялся неподвижно на траве, шансов выжить после такого у него не было. Гном благоразумно не показывался, ожидая пока безумие меня отпустит.
Первым делом я сменил опустевший магазин на полный, ругая себя за такое, по-дурацки расточительное использование боеприпасов и вышел на поляну, прокричав:
– Можешь выходить, я уже в порядке.
Меньше чем через минуту, с другой стороны леса появился мой подопечный и направился в мою сторону. Я же пошел к поверженному мною противнику, с мыслями, что ещё необходимо добить раненого, который лежал неподалёку и от страха, даже перестал постанывать от боли.
Подойдя к телу убитого мною штурмовика, я увидел, как из множественных оставленных мною пулевых отверстий, из его тела на землю сочиться ярко-алая кровь. Смешиваясь с острым и горьким запахом сгоревшего пороха, она добавляла практически ощутимый на языке металлический привкус.
От кровавого зрелища и такого безумного коктейля запахов, меня немного замутило.
Вот видишь я ещё не совсем очерствел! Мысленно проговорил я своему внутреннему голосу, который сейчас благоразумно затаившись, молчал и не выёб..ся.
Рядом с истекающим кровью, изрешечённым свинцовыми пулями, ещё теплым трупом, лежал беспомощно тараща от ужаса глаза раненый штурмовик. Его успели избавить от брони и перевязать раны бинтами, которые в некоторых местах потемнели от крови.
Если его срочно не эвакуировать и не проведут операцию, он долго не задержится на этом свете. Глядя на него говорил я сам себе, оправдывая тем самым нежелание убивать неподвижного беспомощного человека, несмотря на то, что это был враг, который при возможности убил бы меня, без тени сомнений.
Нелепую ситуацию быстро разрулили подошедший гном. Он как-то по-будничному, вынул у убитого мною штурмовика из ножен закреплённых на груди, большой черный нож, устрашающего вида. Покачав его на раскрытой ладони, он удовлетворённо хмыкнул и присел на одно колено, рядом с раненым. Штурмовик что-то попытался сказать, смотря широко раскрытыми от ужаса глазами на гнома.
Но его слова невозможно было разобрать, а гном не стремился наладить диалог с раненым. Перехватив рукоять ножа обратным хватом, он коротким, быстрым движением вогнал его черное, матовое лезвие прямо в сердце содату и немного провернув, его резко выдернул. Из раны пульсируя, тут же начала течь кровь, а взгляд штурмовика начал тускнеть, теряя осмысленность. Словно гном вместе с лезвием ножа вынул и его душу, оставил на земле лишь оболочку, у которой были как у игрушечной куклы неживые глаза.
От такого хладнокровного добивания раненого, мне стало еще хуже, что не ускользнуло от внимательного взгляда моего спутника.
Вытерев лезвие ножа от крови, об рукав убитого им солдата, он снял с груди другого, пластиковые ножны и закрепил их у себя на бедре. После чего вновь покачал нож на ладони, с любовью глядя не него, словно спустя долги годы поисков, наконец нашел девушку своей мечты, гном восхищенно произнёс: