— За цто?
Сергей почувствовал, что потерял нить разговора.
— Ждана. Он же белогвардеец, против вас воевал…
— Так белогвардейцам амнистию объявили…
— Когда?!
Большевики? Амнистию? Белякам?
— Да ясцо в двадцать первом, как война концилась. И в прошлом году.
— И что, кто-то вернулся?!
— Ну да. Тоцно ня скажу, но тысяц сто вярнулось.
Сергей потер голову, пытаясь уложить в ней новую информацию. Информация не укладывалась. Сразу после окончания войны большевики объявляют амнистию своим врагам. Все равно как если бы Сталин году так в сорок пятом объявил амнистию всем пособникам фашистов. Бред… Или…
Может, это был такой план хитрый? Заманить врагов в страну и перестрелять?
— А может, тех, кто вернулся, расстреляли?
— За цто?
— Ну воевали с вами…
— Сярежа, — перебил Данила, — ты слышал про гянярала Слащова?
Сергей посмотрел на Данилу. Данила посмотрел на Сергея.
— А, ну да. Был такой в Крымскую кампанию у бяляков гянярал Слащов. Уж сколько он красноармейцев положил. После войны, понятно, сбяжал. А как амнистию объявили — вярнулся.
— И где он сейчас?
История неизвестного генерала в голове так же не укладывалась.
— Где? — Данила потер голову, — Кажется, инструктором работает на командных курсах «Выстрел».
Белый генерал — у большевиков? Нерасстрелянный? Вот это да…
Хотя чему удивляться? Сталин не у власти, соответственно, здешние большевики помягче большевиков нашей истории и как-то поадекватнее, что ли. В нашем двадцать пятом году господина Слащова поставили бы к стенке еще на границе.
— Вот, — продолжил Данила, — гянярала простили, а уж капитана-то — и вовсе. Ну тяперь-то он сам виноват, кто яго заставлял церез границу шастать, да с эстонской разведкой связываться? А мог бы спокойно жить…
Да… А теперь из-за непримиримости капитана Ждана ему, Сергею, нужно безвылазно сидеть здесь.
Черт!
Прости, Господи…
Шестое июня. Иван Купала.
Вернее, сам Иван только завтра, но сегодня ночью в Загорках планируется непонятное действо под названием «Ночь на Ивана Купалу».
Что-то такое пошевелилось в Сергеевых мозгах и он осторожно поинтересовался у Данилы, не тот ли это праздник, когда голые девки скачут через костер. Данила странно покосился на Сергея и уточнил, что да, будет костер и, скорее всего, прыжки девчонок через него, но голышом никто скакать не будет. По крайней мере, на людях.
На берегу Загорского озера — надо же, тут еще и озеро было — ночью разожгут костры, девушки будут прыгать через них, иногда и с парнями. Будут петь песни… Нет, купаться девушки не будут: ни голые ни одетые. Гадать разве что в бане. Нет, одетые.
Еще в эту ночь особой силой обладают целебные травы, поэтому ведьмы — Данила покосился на Сергея — и колдуньи ночью пойдут в лес за травами.
Можно сходить, поискать цветок папоротника… В этом месте рассказа Сергей подумал, что дураков нет, искать то, чего не существует… Хотя… Вдруг, в этом мире папоротник таки цветет? Мир ведь не наш, хотя и очень похож, почему в нем должны соблюдаться наши традиции, правила и законы?
Сергей вышел от Данилы, чтобы пойти к Алене, поинтересоваться, правда ли папоротник цветет и наткнулся на нее сразу возле волисполкома.
Алена, кстати, после случая с Вацетисом, пропавшим куда-то по своим таинственным делам, пообещала заговорить Сергея от пуль. Вот только, чтобы заговор подействовал, его нужно было читать не абы когда, а в конкретный день, а именно на Андрея Наливу, который грозился придти недели через две. Сергей, которого не выпускали из Загорок хромая нога и нежелание наткнуться на беляков, согласился подождать.
— Привет, — улыбнулся он смущенно. Все-таки опята общения с девушкой, которая в тебя безответно влюблена, у него не было.
— Привет. Ты сягодня гулять пойдешь?
— Гулять? С девушками?
— И с девушками.
Алена смотрела немного странно: настороженно и с некой надеждой. Сергей понял ее страдания: с одной стороны, девчонке не хотелось, чтобы ее любимый шлялся по другим девкам, с другой стороны — запрещать ему тоже не можешь, раз уж сама отказалась.
— Не буду.
Сергею действительно не хотелось никаких праздников. И местные зазнобы его не привлекали. Хотя были среди них экземпляры с откровенно блудливыми глазками… Нет. Наткнешься не на такую понимающую, как Алена и окажешься женихом на «ружейной свадьбе». Здесь столько оружия по рукам гуляет, что ничего удивительного не будет.
Да и, если честно, не хотел Сергей обижать Алену.
— Не буду. Я лучше этот вечер у тебя дома посижу.
Алена мгновенно расцвела, засмущалась своей радости и покраснела еще больше. Что делает с девушками влюбленность, казалось бы, бойкая колдунья, палец в рот не клади…
— Только, Сярежа, мяня дома ня будет.
— Как?
— Иван Купала же. За травами я пойду.
Одна? Ночью? В лесу? Где шастают звери? Ладно, звери, беляки?
— Может быть, тебя проводить?
Алена быстро взглянула ему в лицо:
— Ня надо. Няльзя никому при этом быть, травы силу потяряют. Будь дома. А хоцешь, сходи, погуляй. Где Христя живет, показать?
Да ну ее, эту неведомую Христю!
— Дома буду.
С хромой ногой — только с девками плясать. Еще местные парни морду набьют.
Алена увидела приближающегося Сашку Рыжего и церемонно двинулась в сторону дома.
— Привет, Сярежа, — подошел Рыжий.
— Привет, — не стал кочевряжится Сергей.
Рыжий в принципе был парнем невредным
— Сярежа, скажи мне одну весць, — Рыжий посмотрел в сторону удалявшейся Алены — Ты ведь с Аленой живешь…
— Не с ней, а у нее, — на всякий случай уточнил Сергей.
— Пусть у няе, — Сашка наклонился к нему и еле слышно прошептал, — На тябя она тоже заклятье наложила?
— И ты? — вырвалось у Сергея.
— Ага, — понурился Сашка, — на мяня она яго со зла наложила. Приставал я к ней, дурак… Вот и…
— Зачем приставал-то?
— Зацем, зацем… Дурак был, вот зацем.
— Лаской взять не пробовал?
— Нет. А тяперь и не поможет. Да яще Дянис с Сяменом подсуропили: пойдем, говорят, да пойдем ей хвост оторвем. Мол, раз она ведьма, знацит, у няё хвост должен быть. А то цто она коцевряжится, подумаешь, говорит, колдовка. Ну я и…
Эх, парень, ну и дурака же ты свалял. Теперь Алена тебя не простит, да и ты прощенья просить не станешь. А ведь могла бы быть пара. Молодой парень, деревенский, работящий… Вот пара для Алены, а не непонятный сектант, хромой и безрукий.
— Зря ты так с ней, — Сергей опустился на лавку и вытянул занывшую ногу, — Алена — девчонка хорошая…
— Да, клёвая.
— Вот именно…
ЧТО?
— Как ты сказал? — медленно переспросил Сергей.
— Клёвая, говорю, дявцонка, — Сашка не стал присаживаться, взмахнул рукой и пошел к кому-то знакомому, проходившему неподалеку.
Сергей остался сидеть, пригвожденный.
Клёвая???
Что. Это. Может. Значит?
Не используют таких слов крестьяне, тем более в двадцатых годах двадцатого века. Не используют. Однако Сергей четко слышал, да и Сашка повторил.
Значит…?
Неужели все-таки розыгрыш? И Сашка — все лишь актер, случайно проговорившийся и поэтому так быстро исчезнувший?
Сергею показалось на мгновенье, что окружающая его реальность побежала рябью, как на экране плохого телевизора. Все вокруг стало зыбким и туманным, ненастоящим.
Все это — розыгрыш? И Загорки и Козья Гора — декорации, а их жители — статисты?
Сергей оглядел.
Не может быть.
Выстроить две деревни, состарить, наполнить атрибутами деревенской жизни столетней давности, набрать людей, обучить их местному говору, заставить жить крестьянской жизнью… Даже если вспомнить версию о безумном миллионере — слишком нереально. Да и смысл? Смысл всего этого? Чисто поржать? Так затянулась шуточка-то…
Может, все просто. В смысле, он все-таки в параллельном мире, возможно здесь слово «клевый» уже появилось в городах, а Сашка где-то его услышал и щегольнул перед ним городским словцом. Возможно? Вполне.
И все равно, идя по улочкам Загорок, Сергей присматривался ко всему, пытаясь увидеть следы двадцать первого века.
Вечером Алена (актриса?) сказала, что уходит в лес, собрала «пястерочку» — рюкзак, плетеный из бересты — и ушла.
Сергей сидел на крыльце, глядя на закрывшуюся калитку. Актриса?
Не-ет, все же одно дело играть и другое дело — жить. Руки, уже огрубевшие от работы, плотная кожа ног, постоянно ходящих босиком — все это не сыграешь.
— Что, Тузик, — Сергей почесал за ухом выбравшегося из будки пса, — ты тоже актер? Звезда?
— Гав, — Тузик соглашался быть хоть звездой, хоть кометой, лишь бы чесали.
— Вот и я об этом…
Уже наступили сумерки. От озера доносилось пение, крики, веселые взвизги. Праздник. И одинокий, никому в ЭТОМ мире — да, пожалуй, и в нашем — не нужный Сергей.
Сон не шел, Сергей решил прогуляться, заодно размять больную ногу. Алена сказала, больше ходить.
Прихрамывая, опираясь на верную палку, Сергей брел по пустым темным закоулкам Загорок. Вышел на задворки, прошел мимо низкого строеньица, судя по запаху — бани. Шагнул мимо…
В окошке, закрытом занавеской, мелькнул огонек свечи, послышались многоголосый девичий смех и перешептывание.
«Гадают» — вспомнил Сергей. Улыбнулся и повернулся уходить. Вдруг гадают они все же голышом, да потом обвинят, что подсматривал? Шагнул и застыл.
— Идет смерть по улице, несет блины на блюдце,
— Кому вынется — тому сбудется…
Сергея как молния пронзила.
Прошлое? Это — прошлое?
В другом мире в двадцатые годы может появиться слово «клевый», но не песни Егора Летова!
Песня оборвалась, опять захихикали.
Сергей стоял, держась за столб забора. В голове было пусто и звонко. ОН не понимал, что происходит. Он уже ничего не слышал.
В деревне раздался выстрел. Потом еще один.
«Розыгрыш? — билась одна-единственная мысль в голове Сергея — Розыгрыш? Розыгрыш?»