— Её нет? — пропищала белка из-за дерева.
— Относительно, — добавил кролик, выглядывая из норки, — но Абсолютно — она ЗДЕСЬ.
— Абсолютно рехнулся! — заключила белка, прыгая с сука на другое дерево.
14. «Apres Vous…»[1]
— Всё видимое, — сказала сова, — есть Я, Я смотрю. Всё воспринимаемое, — продолжила она, — есть Я, Я сознаю. Всё понятое, — заключила она, — есть Я, Я постигаю.
— Какое это, должно быть, развлечение для тебя! — сказал кролик вежливо.
— Развлечение для «тебя», да, — резко ответила сова, — или чёртов ад, смотря по обстоятельствам!
— Почему для меня? — спросил кролик невинно.
— Потому что «ты» переживаешь это, или «страдаешь» от этого — описание переживания, в котором принято винить Будду.
— Почему я должен переживать или «страдать», когда ты видишь или постигаешь? — спросил кролик.
— Потому что только «ты» можешь переживать удовольствие или боль, — сказала сова терпеливо, — как же Я могу переживать что-либо?
— Почему бы и нет? — спросил кролик, поднимая вверх оба уха.
— Потому что только Я ЕСТЬ, конечно же, — заухала сова. — Ты, отличный от меня, абсолютно не существуешь!
— Какая жалость! — пробормотал кролик, опуская одно ухо. — Я, кажется, вполне хороший кролик!
— Кажется, кажется! — заухала сова. — Конечно, ты «кажешься». Ведь даже те двуногие вертикально ходящие монстры находят тебя «вполне хорошим кроликом», когда запекают в том, что у них называется «пирогом».
— И это всё, на что я гожусь? — скромно спросил кролик.
— Всё, Аб-со-лют-но всё, — заключила сова, — и если бы сейчас было время обеда, я бы представила тебе практическую демонстрацию!
— Нет нужды, в этом совсем нет нужды, — торопливо ответил кролик, — я всегда верю тому, что ты говоришь мне!
— В таком случае в следующий раз, когда ты проголодаешься, я спущусь к тебе, если ты окажешь мне честь отобедать мной, — предложила сова галантно.
— Ты очень добра, — сказал кролик, глубоко тронутый этим предложением, — но, видишь ли, я строгий вегетарианец!
— Как пожелаешь, — ответила сова равнодушно, — как пожелаешь. Я всегда в твоём распоряжении феноменально. Эти жесты совершенно взаимны в относительности.
15. Laisse poux compté[2]
— Когда абсолютный объект отрицается абсолютным субъектом, я остаюсь как Я, — заявила сова.
— Разве ты не почувствуешь себя одиноко, — спросил кролик, — если это когда-нибудь случится?
— Кто может там быть, чтобы что-то чувствовать? — ответила сова. — Никакого «тебя» нет.
— Тогда кто остаётся? — спросил кролик, приподняв одно ухо.
— Я, конечно, как Я могу не остаться? Нет такого «я», которое могло бы не остаться.
— Тогда кто это, кто остаётся? — настаивал кролик, приподняв другое ухо.
— Я остаюсь, конечно, — терпеливо настаивала сова, — нет никакого «кто».
— Слишком трудно для бедного вегетарианца! — сказал кролик смиренно.
— Всякие «кто» растянуты в «пространстве» и «продолжительности», будь то вегетарианцы или нет, — объяснила сова, — а таковых не существует.
— А мне жаль, — вздохнул кролик, удручённо опуская оба уха, — что за жизнь без них?
— Что за жизнь с ними? — сказала сова.
— Та ещё авантюра, признаю, — сказал кролик, цинично помахивая ушами, — но я бы чувствовал себя одиноко.
— Невозможно, — объяснила сова, — грызуны — всего лишь пространственно-временные концепции, а «одиночество» — относительная форма «множественности». Как Я, ты не можешь знать ни того ни другого.
— Но как ты, я не был бы «мной», — возразил кролик.
— А также был бы не «я», если бы твоя грамматика была получше, — поправила его сова. — В любом случае, «я» — это чепуха, есть лишь Я.
— А «я» нет, как ты часто объясняла?
— Именно, — согласилась сова, — «я» быть не может, но Я есть.
— Однако ты есть? — возразил кролик.
— Нет, нет! — объяснила сова с неисчерпаемым терпением. — Я есть, но не может быть такой «вещи», объекта, как «ты» или «я».
— Так, значит, ты есть?
— Относительно. Грамматические абсурдности создают лингвистическую путаницу! — объяснила сова. — Я есть, и ты есть только как Я.
— Ты имеешь в виду, что я есть только как ты?
— Разумеется, нет, — сказала сова устало, — Я есть только Я, и нет никакого «меня», и не важно, кто говорит это, или думает, что говорит, совершает это, делает это или проживает это!
— Я думаю, что почти понял, — сказал кролик благодарно, помахивая обоими ушами.
— Ты не понял, — заухала сова, — пока «думаешь, что понял». «Думание» и «понимание» — это относительные трюки расщеплённого ума в контексте времени. Только прямое осознание целостного ума может обнаружить виртуальность.
— И как мне это сделать? — спросил кролик слегка утомлённо.
— Выйди из норы и оставь своё «я» позади! — сказала сова с пронзительным взглядом своих сияющих глаз.
16. Мокрый или сухой
— Я всё ещё проливаюсь дождём? — спросила сова, недовольно приоткрыв один глаз и взглянув на небо.
— Да! — ответил кролик, выглядывая из норки. — И хотелось бы, чтобы ты это прекратила! Я голоден, а мокрая трава иногда причиняет мне боль. Пожалуйста, сияй, чтобы всё высохло.
— Я сияю всегда, — ответила сова сухо, — это ты воображаешь эти различия.
— Но ведь ты тоже мокнешь, когда льёшься дождём, — возразил кролик.
— Совершенно верно, — согласилась сова, — ты прав.
— Как это? — спросил кролик изумлённо.
— Ты сказал: «Ты тоже мокнешь» — как «ты», как «какой-то ты», если пожелаешь, «ты» мокнешь. Все «ты» мокнут, когда Я льюсь дождём.
— Значит, все «я» сияют, когда ты сияешь?
— Ты говоришь чушь, как обычно, — сказала сова. — Есть лишь Я, других «я» нет.
— Значит, есть лишь ты, а других «ты» нет? — уточнил кролик.
— Нет вообще никаких «ты», — сказала сова сурово, — все «ты» — это концептуальные образы в уме.
— Тогда кто мы, когда обращаемся друг к другу?
— Я, всегда Я, — небрежно ответила сова.
— Но кто тот, к кому мы обращаемся? — настаивал кролик.
— Я уже сказала тебе — лишь образ в уме: есть только Я, и Я не являюсь «чем-то».
— А как насчёт меня? — возразил кролик, помахивая длинными ушами.
— Я есть Я, — ответила сова, щёлкнув клювом, — и ты есть Я — кто бы ни произносил это. Нет абсолютно никакого «меня»: даже ты говоришь достаточно хорошо, чтобы не сказать «ты есть меня»!
— Надо подумать, — пробормотал кролик. — Я поразмышляю над этим.
— Ни в коем случае! — проухала сова, сверля кролика пронзительным взглядом. — «Размышлять» означает использовать расщеплённый ум. Посмотри изнутри и увидишь — УВИДИШЬ, что всё так и ЕСТЬ! Прекрати расщепляться и оставайся ЦЕЛЫМ!
17. Факт
— Когда Я осознаю, «ты» воспринимаешь, — сказала сова кролику — так как только Я ЕСТЬ.
— А я могу сказать то же самое? — спросил кролик.
— Когда будешь, сможешь, — ответила сова загадочно.
— Это существенный факт? — спросил кролик задумчиво.
— Нет никаких фактов, — бросила сова.
— Тогда что можно сказать, что было бы истиной? — настаивал кролик.
— Ты есть то, что есть Я. Я есть то, что есть ты, — произнесла сова язвительно.
— Как хорошо для меня! — заметил кролик вежливо. — А для тебя?
— Неизбежно, — ответила сова резко.
— Мы все можем сказать это? — спросил кролик.
— «Говорение» — это концептуальное усложнение, — объяснила сова, — мы все можем знать это.
— Даже одуванчики? — спросил кролик шутливо, откусывая один.
— Почему же нет? — оборвала его сова. — Одуванчики являются чувствующими существами так же, как и ты! К тому же они не такие жадные! — добавила она.
— Разве не все мы немного жадные? — спросил кролик, нервно подпрыгивая.
— Различия, как и предпочтения, — это концептуальная чушь, — заявила сова.
— Значит, даже ты не лучше и не хуже одуванчика? — спросил кролик беспечно.
— В качестве «меня» ни одна вещь не лучше и не хуже, чем любое другое явление в уме: «лучше» и «хуже» — концептуальная галиматья.
— Как ты скромна! — сказал кролик восхищённо.
— Концептуальная бессмыслица! — заключила сова. — Если тебе необходимо говорить, говори что-то осмысленное!
— Но я ем одуванчики, — возразил кролик, — одуванчики меня не едят!
— А люди едят тебя, — добавила сова. — Ты ешь людей?
— Какая отвратительная мысль! — сказал кролик, уронив одуванчик и скривившись от отвращения.
— И совы едят тебя, — заметила сова, — тебя от этого тоже тошнит?
— Н-н-нет! — торопливо произнёс кролик. — Это, конечно же, честь!
— Вовсе нет, — ответила сова, — всего лишь необходимость, и иногда удовольствие!
— Наверное, из-за постоянной готовности услужить? — пробормотал кролик неуверенно.
— Совершенно верно, таким тебе и полагается быть, — ответила сова вежливо, — к несчастью, никто не ест сов.
— Даже крысы? — спросил кролик.
— Им редко выпадает такой шанс, — отметила сова, — к тому же они не очень разборчивые проявления. Природа их не жалует, никто их не любит, бедняжки. Если бы одна из них попросила меня вежливо, я бы, возможно, не отказала.
18. Дружба
— Ну что ещё? — спросила сова.
— Я хочу спросить кое-что, — ответил кролик задумчиво.
— Я знаю, — заметила сова.
— Я так и думал, — сказал кролик, почёсывая ухо левой лапкой. — Почему мы друзья?
— Потому что, разумеется, говоря относительно, мы являемся аспектами друг друга, — объяснила сова.
— Так вот в чём дело! — пробормотал кролик. — Такие разные, а являемся взаимными аспектами чего-то!