Громилы у Серопузо были как на подбор — жилистые, с гнилыми зубами, небритые, кривоногие. Пещерные люди, одним словом. Разумеется, попивали, дулись в картишки, из языков предпочитали матерный. Урки да и только. Дома ходили кто в чем, в конторе, которая располагалась на площадях котельной, были одеты чуть получше, а вот на дело уже принаряжались. К крутякам приходили в пиджачках и начищенных штиблетах, зимой — в дубленках, чтоб не подумали, что имеют дело со шпаной.
Помимо мытарских функций на громил была возложена обязанность чистильщиков, санитаров калачевских угодий.
Именно это имел в виду Серопузо, сказав, что колдуном займется лично. То есть, лично проконтролирует, чтобы этого гадского странника скрутили, а заодно и звездюлей навешали.
Чтоб не получилось как в тот раз, когда странник раскидал троих серопузовских гавриков точно котят, на операцию пошли всей ватагой.
Ночь по счастью выдалась безлунная. Серопузо, сменивший рясу на футболку и джинсы, шел впереди всех заросшей лопухами тропинкой вдоль кривых заборчиков, посвечивая себе фонариком. Было тихо, одуряюще пахло петуньями да с соседней фермы остро тянуло навозом. Потом оказалось, что тянуло не с фермы, это один местный орел завез машину коровьего свежака и свалил перед своей изгородью. Прямо на тропинку, так что не пройти.
Серопузо, не будь дурак, скомандовал, чтоб его взяли на руки. Гаврики взяли, перенесли. А куда денешься? Сами перемазались, теперь от них смердело.
— Это ж теперь к Мишке близко не подойдешь, — догадался Серопузо. — Учует, гад. Беда, ребятки. Придется портки снять, обувку тоже и босичком, босичком. Ничего, ночь теплая.
Разулись, разделись. Серопузо вновь стал впереди, пошел по тропинке, бдительно посвечивая фонариком.
В окнах странника, там, где горница, теплился свет — то ли керосинка горела, то ли настольная лампа.
Серопузо подошел, заглянул сквозь стекло.
На покрытом клеенкой столе ровно горела свеча, в вазочке стояли полевые цветы. На топчане, привалившись спиной к бревенчатой стене, полулежал и что-то тихо, не разберешь, говорил отец Михаил, а за столом на древнем стуле сидела принаряженная красавица Фрося и, подперев щеку рукой, слушала.
Глава 17. Не ошиблись, господин хороший?
Директор З., крупный упитанный баварец шестидесяти лет от роду, всего лишь навсего моргнул. Эффект от этого моргания оказался совершенно неожиданным — перед ним на столе возник вдруг конверт.
Конверт был из плотной желтой бумаги, без марки и каких-либо оттисков. От него приятно пахло духами.
Директор похлопал глазами и заглянул внутрь. Вынул письмо, прочитал: «Привет, хапуга», — и почувствовал, как тревожно забилось сердце. Вот оно. Вот он, знак беды. Но, может, это чья-то шутка, невинный розыгрыш? Хотя, кто осмелится? Не дети уже.
— Читай дальше, — сказал кто-то за спиной.
Директор, голова которого давно уже утратила эластичную способность поворачиваться в разные стороны, крутнулся вместе с креслом. Нет, сзади никого. Сзади, как и положено, стена, убранная панелью из красного дерева, на стене в разворот национальный флаг, чтоб знали — перед ними патриот отечества. Все чтоб знали. Больше ничего. Говорить нечему и некому.
— Давай, давай, дядя, — сказали совсем рядом.
Кто-то при этом хихикнул — явно не тот, кто говорил, так как получилось наложение: один говорит — другой тем временем хихикает. Два шутника.
Директор повернулся вместе с креслом, попробовал встать и не смог. Что-то удерживало.
Попытался снять телефонную трубку — та была, как приклеенная. Нажал кнопку вызова секретарши — та не вдавливалась.
Вновь кто-то захихикал, а голос сказал:
— Читай письмо, дядя. Внимательно читай. Потом раздай работягам всё, что у них награбил, осчастливь плебс. Сам поживи в шкуре голодранца, прочувствуй — насколько это унизительно. Глядишь, часть долгов-то Боженька и спишет. Да в сумасшедший дом не забудь отстегнуть, там тоже люди живут.
Письмо само собой приподнялось над столешницей и резко сунулось в руки директору. Читай, мол.
Несчастного пробил озноб. Он уже видел что-то подобное в каком-то ужастике. Дальше должен отсыреть потолок, и с него закапает кровища.
— А-а, — закричал толстяк, выдираясь из кресла и опрометью бросаясь к дверям. — Ва-ва-ва.
С треском выскочил в коридор, где кроме секретарши находились два представителя сторонней компании.
— Говорящее письмо, — сказал бедняга, дико вращая глазами. — Где мои пилюли? Няня, утку.
— Ай-яй-яй, — тихонечко пробормотал кто-то тоненьким голоском, и все подумали друг на друга, что это он пробормотал. Секретарша на представителей, а представители на секретаршу…
Дустер-Завоеватель сидел на скамейке в сквере, что неподалеку от строительной фирмы, руководимой господином З., и дремал. На самом деле он вовсе не дремал, а пребывал в глубоком сосредоточении, позволяющем его астральному двойнику находиться в кабинете директора З. и говорить голосом Дустера. Двойник, поскольку астральный, виден не был, голос же был внушен, господин З. слышал его внутренним слухом. Между прочим, чтобы не было недомолвок, от неосторожного «ай-яй-яй» в приемной не удержался Уцуйка. Увидел, что сделалось с директором З., и не удержался. Дустер здесь был ни при чем.
— Гм-хм, — сказал Уцуйка из аккуратно постриженных кустов, что росли за скамейкой. — Ку-ку.
Дело в том, что на скамейке в метре от Дустера устроился молодой небритый тип в нестиранной одежонке и мешал говорить. Мало того — от него несло клопами.
Дустеру это ничуть не мешало, он в своем дурдоме приучился и не к таким ароматам.
— Ку-ку, — ответил Дустер. — Как мы его?
— Тише ты, — прошипел из кустов Уцуйка. — Услышат.
Тип, от которого, разумеется, несло не только клопами, всем телом повернулся к Дустеру. Он уже привык сидеть один, набаловался. Привык к тому, что как только он куда-нибудь приходит, другие дружно уходят. А этот, тудыть его, сидит. И с кем-то связь держит, кто прячется в кустах. Ненормальный какой-то, надо бы его потрясти. Глядишь, если при деньгах, и отвалит малость.
— Здорово, приятель, — произнес тип. — Думаешь, я глухой? Но не боись, я никому не скажу.
— Чего не скажешь? — осведомился Дустер.
— Что в кустах сидит шпион, а ты с ним ведешь переговоры.
— Ну и что, что сидит?
— Как же — шпион ведь. А может, и того хуже, террорист.
— Ты что — глупый? — сказал Дустер. — Какой же Уцуйка террорист? Какой шпион? Спятил, что ли? Это ж гном.
— Вот поросенок, — прошипел из кустов Уцуйка. — С потрохами выдал. Ну кто за язык тянет, кто тянет?
— Да ладно, — сказал Дустер. — Кто его слушать-то будет? От него как от помойки воняет.
— Щас по шее, — пообещал тип.
— Не верещи, — сказал Дустер, который был крупнее и наверняка сильнее бомжа. — Жрать хочешь?
— Хочу.
— Тогда не верещи. Где живешь-то?
— Нигде.
— Я так и знал, — сказал Дустер. — Эх ты, бедолага. Ладно, в четыре будь на этом же месте.
— Утра? — спросил захваченный врасплох бомж. Экая удача подвалила.
— Дня, дурик, — сказал Дустер. — У нас с Уцуйкой неотложное дело, к четырем должны обернуться. Пристроим тебя в одно заведение, где светло, тепло и мухи не кусают. На-ка вот, жратвы себе купишь.
Он вынул из кармана купюру и сунул бомжу, после чего встал.
Тип взял бумажку и не поверил глазам — целых сто евро.
— Это, — сказал он. — Не ошиблись, господин хороший? А то я денежку-то в карман положу, а вы полисмену на меня накапаете. Обокрал, мол. Поди отвертись.
— Не накапаю, — ответил Дустер. — А такие денежки у меня еще есть.
Пока шел разговор, к управлению фирмы подъехал микроавтобус. Из него выскочили два дюжих парня в штатском, забежали в здание и вскоре вывели господина З., который вырывался, что-то горячо доказывая, лягался, норовил укусить, и бесцеремонно запихнули в автобус.
Господин З. заверещал было, но тут раздался звук смачного удара, и он мгновенно затих. Там, в микроавтобусе, был еще третий — укротитель.
— В лоб засветили, — прокомментировал Дустер. — За этими ребятами не заржавеет.
Здоровяки шмыгнули в машину, и она быстренько укатила, поблескивая мигалкой.
— Ну, я пошел, — сообщил бомж, — а то в брюхе пищит. Так, стало быть, в четыре? Тогда я поплыл.
Походочка у него была совершенно разгильдяйская. Развинтился парень до предела. Наверное, из этих, из брошенных. В глубоком детстве родители-алкаши его бросили, он прибился к таким же брошенным, что ютятся по подвалам, а на зиму спускаются в штольни метро, помаленьку подрос в антисанитарных условиях, теперь вот выполз наружу, на свет Божий…
К офису следующего клиента, газового магната Б., Дустер добрался на такси. Уцуйка ехал бесплатно в багажнике.
Неподалеку от офиса, высокого стеклянного сооружения, располагался парк, где и разместился Дустер. Вновь на скамеечке, рядом с фонтаном, от которого шла приятная прохлада.
— Не переборщи с внутренним голосом, — предупредил Уцуйка прежде, чем направиться в контору.
— Это ты не переборщи, — возразил Дустер.
— Нет, ты, — сказал Уцуйка. — Довел директора З., что он свихнулся.
— Это ты довел, — ответил Дустер. — Так что поаккуратнее.
— Нет, ты. Нет, ты.
Дустер подумал и сказал:
— Дело в том, приятель, что он, наверное, сам себя довел. Совесть-то, брат, не подушка. Не окурок, который можно в урну выкинуть. Вот оно копилось, копилось, а тут мы. Он и сломался.
— Ага, — согласился Уцуйка, которому возразить было нечего. — Ну, ты башка.
Глава 18. Город больших возможностей
— Может, мало плач?? — спросил Гарри Спайс. — Так я добавлю. Тысяча за бой.
Том смотрел на афишу за его спиной и молчал.
— Полмесяца назад ты в этом кабинете на карачках ползал, — сказал Спайс. — Умолял взять на работу. Забыл?
Том молчал, покачиваясь на скрипучем расшатанном стуле.