Неужели так сложно сказать, чего она хочет? Попросить прибавки, каких-то поблажек, да чего угодно, в конце концов?
Он снова вспомнил сказанные ею в машине слова.
«Для этого ты слишком много для меня значишь».
Очередная веха на пути безвозвратных изменений.
– Неплохо, – объявила она, наконец-то отважившись отведать мясо.
– Рад слышать. – А что, если все это как-то между собой связано? То, что он много для нее значит, и то, что она никогда ни о чем его не просила? Пока речь не зашла об Уильяме.
Потому что этот малыш тоже очень много для нее значил.
– Что мы будем делать с Уильямом? – спросил он, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как нечто само собой разумеющееся.
Она замерла, не донеся вилку до рта, и ему снова захотелось накрыть ее руку своей рукой. Вот только что-то ему подсказывало, что, если он попытается к ней сейчас прикоснуться, она ножом пригвоздит его руку к столу.
– Мы?
– Да, мы. Мы в этом деле вместе. Так когда ты хочешь снова его навестить?
Дожидаясь ответа, он машинально ел лобстера, совершенно не чувствуя вкуса.
– А я и не знала, что, когда речь идет об Уильяме, есть какие-то мы.
– Разумеется, есть. Мы его нашли, мы его спасли, и сегодня мы его проведали. – Хейзел сказала, что им следовало бы подумать об усыновлении. Прямо перед тем, как назвала их приятной парой. Неужели для окружающих они именно так и выглядят?
После Лилибэт он ни с кем не встречался, но даже с ней он чувствовал себя не мужчиной, находящимся в отношениях, а неким аксессуаром к ее платью.
– Тебя действительно волнует его судьба?
Не в силах с собой справиться, он снова взял ее за руку:
– Конечно волнует, я же не монстр.
Точнее, он не такой, как его родители. Его судьба их никогда не волновала. Они заботились лишь о том, чтобы получить от него как можно больше пользы.
В ее глазах ясно читалось сомнение, но на этот раз она хотя бы руку убирать не стала.
– Нам нужно выждать неделю. – Нам. – Иначе Хейзел может неверно нас понять. Как насчет четверга? Как раз перед тем, как ты уедешь на свадьбу.
– Думаю, глупо спрашивать, назначены ли у меня в этот день какие-нибудь встречи.
– Ты относительно свободен, – улыбнулась Либерти. – Но свадьба совсем скоро, и…
– Если к четвергу ничего не изменится, о ней вообще говорить бессмысленно.
– А что может измениться? Ты передумаешь идти?
– Скорее, ты надумаешь пойти со мной.
– Не думаю, что это хорошая идея, – выдохнула она, осторожно высвободив руку.
Маркус вздохнул:
– Я даже не прошу, чтобы это было свиданием.
– Ну конечно. Обычный деловой выход в свет.
– Именно, особенно учитывая, что на следующий день мне предстоит встреча с продюсерами. Тебе ради этого уже следовало бы ехать, мне нужно, чтобы ты вела записи.
– Ладно, но свадьба… Только потом твоя мать меня живьем съест, а что с тобой сделает, даже и не представляю.
– Точно больше ничего не хочешь?
– Точно.
– Хорошо, я отвезу тебя домой.
Глава 8
Оплатив счет не глядя, Маркус только лишний раз напомнил ей о разделявшей их пропасти. Черт! Да их разделяет даже не пропасть, а целый океан. Да еще пошире Тихого.
Ну и что, что она больше всего сейчас хочет провести с ним целых три выходных? Ну и что, что он смотрит на нее с таким видом, словно она единственная в мире женщина? Ну и что, что ей стоило неимоверного труда сдержаться, чтобы не сплести пальцы с его пальцами, когда он накрыл ее руку своей рукой?
Вот только ее желания не имеют ни малейшего значения. Важно лишь, что она в безопасности, счастлива и, несмотря ни на что, сумела превратить свою жизнь во что-то значимое.
Но стоит лишь на минуту забыться и спутать мечты с реальностью, и все пойдет прахом. Она достаточно умна, чтобы понимать, что ей не нужен принц на белом коне. Она и так уже сама себя спасла.
И сейчас ей нужно как можно быстрее уйти от этого проникающего в душу взгляда и бархатного голоса, что настойчиво выспрашивает ее желания.
– Я лучше поймаю такси, – объявила она, когда они вышли на улицу, но Маркус решительно положил руку ей на талию и направил к своей машине:
– Я сам тебя отвезу.
– Ты не обязан этого делать.
– Зато я этого хочу.
– Почему? – Ну вот зачем он продолжает играть с огнем?
Только это и так очевидно. Ее огонь сожжет, а его даже в самом худшем случае лишь слегка опалит. Потому что такие мужчины, как Маркус Уоррен, никогда не столкнутся с такими последствиями, как Либерти Риз. Это простая правда жизни. Он может ночь напролет шептать ей ласковые глупости и до изнеможения целовать, а потом, когда настанет утро и придет пора сожалений, просто ее уволит.
Разумеется, она не думала, что он так с ней поступит, но она вполне может получить очередное выгодное предложение от его друзей, например, от того Дженнера, и на этот раз он настоит, чтобы она его приняла. Разумеется, ради ее же собственного блага.
Именно поэтому она и избегала романтических связей. С ее точки зрения опасность всегда превосходила краткое физическое удовольствие.
Близость не для нее. Она потянет за собой вопросы, вопросы и еще много вопросов.
Да и вообще, она ничего менять не хочет. Ни на работе, ни в отношениях с Маркусом. Человек пусть остается в офисе, а ее фантазии – у нее в голове.
Молча позволив усадить себя в машину, Либерти продолжала размышлять. Чем она все это заслужила? Дело же не только в светлых волосах, голубых глазах и подтянутом теле атлета. И даже не в бешеных деньгах, заботящих его не больше воздуха.
Дело в том, что он смотрел на нее так, как еще никто никогда не смотрел. Всю свою сознательную жизнь она старательно хоронила себя сперва в домашних заданиях, потом в работе, и если ее и замечали, то лишь как отличную студентку и бесценную помощницу. Сама же по себе она ничего не значила. Ну или почти ничего. Бабушка Девлин старалась изо всех сил, а ведь она даже не была ее родной бабушкой. Всего лишь добрая соседка, не сумевшая уберечь собственных детей от улицы, но готовая помочь нуждавшейся в ней девочке.
Но бабушка Девлин была лишь исключением. Тем самым, что подтверждает правило. И для всего мира она по-прежнему оставалась невидимкой. Даже для родной матери. И если ее и замечали, то лишь потому, что она сама себя сделала значимой. Даже слишком. Действительно ли Маркус ее хочет? Или ему нужна та, кого она, по его мнению, олицетворяет? Кого-то честного и заслуживающего доверия?
Потому что саму ее он совсем не знает.
Просто не может знать.
И она ни за что не допустит, чтобы созданный им образ разлетелся на куски.
– Где ты живешь? – усаживаясь за руль, как ни в чем не бывало спросил Маркус.
Объяснив, куда ехать, она сразу же запаниковала. Что будет, когда он увидит облупившийся двухэтажный домик на заднем дворе? Начнет ли заново настаивать, что она должна требовать от него больше? Да и от себя самой тоже?
Разве он в состоянии понять, сколько она и так уже требует от себя и от мира вокруг? Ее сегодняшние успехи очень дорого ей дались.
– Далеко же ты, оказывается, живешь.
– Не так уж и далеко.
И во сколько тебе приходится выходить, чтобы добраться до меня к утренней пробежке? – Похоже, он вообще впервые об этом задумался. – Каждый день ты уже в семь ждешь меня у двери.
Вообще-то в шесть пятьдесят, но это не важно.
– Я живу всего в двух кварталах от метро. Там прямая ветка до Лупа, а оттуда как раз до твоего дома идет автобус. И в это время еще совсем нет пробок.
– Либерти, я задал тебе конкретный вопрос. Во сколько ты выходишь из дому?
Он загнал ее в ловушку.
– Обычно сажусь на поезд в шесть ноль девять. Они каждые пять минут ходят, – добавила она, словно это могло спасти положение.
Разумеется, ничего это не спасло.
– Значит, ты встаешь в пять тридцать? Каждое утро?
– Примерно.
– И каждый день работаешь до шести вечера?
– Да. О времени с шести вечера до пяти утра я тоже обязана отчитаться?
– Нет. Дело не в этом, просто…
– Просто не у всех есть квартиры с видом на озеро, персональные шеф-повара, машины, водители и неограниченный бюджет?
– Вообще-то я не идиот и отлично понимаю, что как я живут единицы.
– Конечно понимаешь. Только в твоем представлении это какое-то абстрактное понятие. Ты вообще хоть раз здесь бывал? В Роджерс-Парке? Когда-нибудь отваживался выбраться за пределы модных безопасных районов?
Молчание стало лучшим ответом.
– Вот именно об этом я и говорила. Именно поэтому я и не могу пойти с тобой на свадьбу. Ты привык ко мне в определенной обстановке, но это далеко не вся моя жизнь. Это, – она махнула рукой на окно, – хороший район. У меня хороший дом, и я тяжело трудилась, чтобы его заслужить. Но ты вряд ли сумеешь это разглядеть.
Свернув на ее улицу, он остановился у двухэтажного дома ее хозяев и повернулся к ней.
– И что же такого я увижу? На что я прямо сейчас смотрю?
На меня. На меня ты смотришь. На меня и на отличный район, ничем не напоминавший те трущобы, где прошло мое детство.
Она столько всего добилась, что порой, оглядываясь по сторонам, приходила в ужас.
Потому что сейчас он смотрел на пустое место, которое отважилось что-то требовать.
– Деньги – не воздух, – выдохнула она еле слышно. – Каждый заработанный доллар дался мне тяжким трудом. И каждый раз, когда я покупаю еду или очередные кроссовки, я покупаю их с мыслью, что эти деньги могут быть моими последними.
– Тогда почему ты не приняла предложения Дженнера? Почему не согласилась на большую зарплату?
– Потому что деньги – не единственное, что мне нужно от работы.
Чертова правда.
Машина и так была не слишком большой, но Либерти вдруг поняла, что они стали еще ближе. Это он к ней наклонился, или ее саму к нему тянет?
– А что еще тебе нужно? – спросил он, обдав ее жарким дыханием.