– Вы действительно разделяете наши взгляды? – с интересом спросил Маркс.
– Нам нужны ваши знания, ваше умение убеждать. Грубо говоря, нашему союзу нужна ваша голова. Нужно научное понимание задач, целей и методов борьбы. Таково, как нам кажется, требование времени. Впрочем, это и ваше убеждение?
– Да, Молль, – сказал Маркс. – Это и мое убеждение. Я согласен стать членом вашего союза. Я согласен принять самое активное участие в подготовке конгресса «Союза справедливых». И еще, – добавил Маркс, – нужно раз и навсегда отказаться от заговорщичества и сектантства.
– Думаю, что мы примем и это ваше условие, – сказал Молль.
– Вот и ладно, – весело проговорил Маркс. – А теперь расскажите нам, каково настроение у ваших товарищей.
– Настроение боевое. Организуемся и примемся за дело. Руки чешутся. К тому же само дело, кажется, подпирает. Но начнется оно, по-моему, не в Англии.
– Пожалуй, – согласился Маркс. – Скорее всего, начало революции положит Франция. Но и Германию она не обойдет. Да, не обойдет. – Маркс встал, подошел к камину, прикурил от уголька. – Но надо торопиться. Надо торопиться: сколько путаницы, сколько чепухи вбили в головы рабочих всякие пророки! А революция не шутит с теми, кто вступает в нее с допотопным оружием, с ложными идеями и целями. Ложь и путаница в головах сегодня – это напрасная кровь и напрасные страдания завтра. Это поражение. Это продление мук рабочих на десятилетия.
– Что же делать? – спросил Молль. – Что надо делать?
– Все, – ответил Маркс, – все, что в наших силах. И делать это сегодня, сейчас, немедленно. Надо брать пример с Энгельса. Он в Париже не знает ни минуты покоя, борясь за умы и сердца рабочих. Он выступает на собраниях, пишет, ведет постоянные дискуссии, бегает по кружкам, редакциям газет. Много неприятностей доставляет ему там Карл Грюн. Не без помощи Прудона, этого социального знахаря, книгу которого, полную вздора, сейчас переводит на немецкий язык Грюн. Я прочел эту книгу, – сказал Маркс, возвращаясь к столу. – Это действительно вздорная книга. Прудон при помощи Грюна уговаривает рабочих копить средства, чтобы затем купить у капиталистов Франции все заводы и фабрики…
– А! – хлопнул себя по коленям Вольф. – Черт возьми! Как же мы не додумались до такой идеи? Действительно! Давайте не только копить деньги, но и чеканить фальшивую монету! И купим весь мир! А купив его, объявим о наступлении эры коммунизма! Ай да Прудон, ай да молодец!
– Грюн же, вероятно, полагает, что золотом солнечных лучей можно заменить рабочим настоящее золото. Я пишу теперь книгу против Прудона, – сказал Маркс. – Я напишу ее на французском языке, чтобы Прудон и другие французские социалисты могли ее прочесть. И назову ее «Нищета философии» в ответ на его «Философию нищеты».
– Не отправиться ли и мне в Париж на помощь Энгельсу? – сказал Вильгельм Вольф, когда Маркс замолчал. – Энгельс пишет, что друзья Грюна науськивают на него французскую полицию. – Эти слова Вольфа были обращены к Моллю. – И делают они это так, как способны делать только трусливые и подлые люди: на рабочих собраниях, где обычно бывают шпионы, кричат, что Энгельс заговорщик, что он подбивает рабочих к восстанию. Попались бы они мне в руки!.. – Вольф потряс перед собой кулаками так, словно враги Энгельса были у него уже в руках.
– Я вас понимаю, – сказал Вольфу Молль. – Очень хочется схлестнуться с врагами в открытом бою. Я вас отлично понимаю.
И Вольф, и Молль – оба они были крепыши, широкоплечи, с крупными и сильными руками.
– Успеете еще, – сказал им Маркс. – Открытый бой для революционера – праздник. Но, как и всякий праздник, он должен быть подготовлен.
– Что представляет собой «Немецкая брюссельская газета» фон Борнштедта? – спросил Молль. – Каково ваше отношение к ней?
– Пока это бесцветный листок, – ответил Карл.
– Листок этот не пользуется спросом и скоро разорит Борнштедта, – добавил Вольф. – Чтоб стать популярной среди рабочих, газета должна стать по-настоящему революционной. Борнштедт это понял и скоро обратится к нам за помощью.
– Если это говорит Вольф, значит, так и будет, – сказал Маркс.
Молль уехал. Маркс возвратился к работе над книгой против Прудона. Он и без Энгельса работал помногу. Не раз обращался за помощью к доктору Брейеру.
– Остановитесь, господин Маркс, – предупреждал его Брейер. – Вы загоните себя. Вы работаете на износ.
– Да, да, – обещал Брейеру Маркс. – Еще немного, и я закончу книгу. Тогда отдохну. Тогда непременно отдохну.
– Еще немного, и вы заболеете основательно. Немедленно прекратите работу. Я настаиваю. Иначе я пожалуюсь вашей жене.
– Только не это, – сказал Карл. – Выпустите из меня всю кровь, но жене не жалуйтесь. Достаточно того, что голова болит у меня. Но если вы будете жаловаться на меня жене, голова разболится и у нее.
– Черт побери! – воскликнул Брейер, едва вскрыв вену на руке Маркса. – Вы подсунули мне не ту руку! Я должен был сделать это на левой руке. Вы совсем заморочили мне голову, господин Маркс. Как же вы теперь будете работать? Ведь вы пишете правой, вы не левша.
– А, теперь мне ясно все ваше коварство, господин Брейер, – беззлобно проговорил Маркс. – Вы не могли подействовать на меня уговорами и произвели операцию на правой руке. Что это, если не коварство?
– Да нет же! – всерьез стал возражать Брейер. – Я не хотел. Это вы подсунули мне другую руку. Господи, как же это случилось? Неужели вы думаете…
– Успокойтесь, – сказал Маркс. – Ваша пустяковая царапина не помешает мне работать правой рукой.
– Не помешает?
– Конечно же.
– Уф, какая нелепость! Но работайте осторожно, следите за повязкой, чтобы не сползала и снова не пошла кровь… Обещаете?
– Обещаю, – рассмеялся Маркс. – Это я вам обещаю. Буду работать осторожно.
Но едва Брейер ушел, Карл тут же забыл о своем обещании. Он принялся за работу с прежним упорством. И это едва не закончилось трагически: рана на руке воспалилась, и Карл тяжело заболел. Вольф и Жиго дважды привозили к нему известного в Брюсселе врача. Приехав во второй раз, врач сказал:
– Теперь все хорошо. Опасность миновала.
– А была опасность? – спросила Женни.
– Увы, – ответил врач. – Была опасность общего заражения крови. А это – смерть.
– Бог с вами, доктор! Что вы такое говорите!
– То, что вы спрашиваете, – ответил врач и повторил: – Но теперь все хорошо. Успокойтесь.
Женни просидела у постели Карла больше недели. Сидела и переписывала его рукопись.
– Как она тебе показалась? – спросил Карл Женни о рукописи, когда ему стало лучше.
– Показалась? Она чуть не убила тебя, – заплакала Женни, но быстро успокоилась и добавила: – Тебя она чуть не убила, а несчастного Прудона сразит наповал.
– Ты жалеешь Прудона?
– Жалею, – ответила Женни. – Говорят, что он сам связал себе фуфайку и постоянно ходит в ней. А еще говорят, что он носит башмаки на деревянных подошвах. Бедный Прудон! – проговорила Женни и снова заплакала.
– Ты что? – удивился Карл. – Что с тобой, Женни?
– Ничего. Ничего особенного, Карл. – Женни вытерла платком слезы. – Просто мне сегодня всех жаль. Потому что все умрут и жизнь у всех коротка. А между тем люди ссорятся, воюют друг с другом, страдают и даже убивают… Когда подумаешь об этом, всех становится жаль.
– Конечно, – согласился Карл. – Конечно, Женни. Потому-то и необходимо, чтобы люди покончили с таким бессмысленным существованием. И они это сделают. Это сделает пролетариат. Будет новое общество, настанет разумная жизнь. А пока приходится сражаться. За эту новую, разумную жизнь. Мне также жаль Прудона как человека. За его плечами трудная судьба. Но Прудон-мыслитель, Прудон-философ, Прудон-экономист – враг будущего.
– Я это понимаю, – сказала Женни. – Я помню, что ты мог умереть из-за него…
– Не надо об этом, – попросил ее Карл. – Вспомни, что говорил у Вольтера неунывающий Панглос: «Все идет к лучшему в этом лучшем из миров». Расскажи мне о новостях, Женни: что произошло, пока я болел, кто приходил, о чем велись разговоры?..
– Тебе это интересно?
– Интересно. А ты сомневаешься? Почему?
– С некоторых пор я думаю, что для тебя интересна только твоя работа, Карл. Ты совсем забыл о детях. И обо мне. – Женни снова всхлипнула.
– Ну, ну, – погладил Карл плечо Женни. – У тебя совсем отсырели глаза. Ты устала, моя любимая. Я понимаю. И все-таки ты меня прости. Конечно, работа… – Карл вздохнул. – Тут я ничего не могу с собой поделать. И время торопит. Время, Женни.
– Да, время… Оно же уносит нашу молодость и делает невозможным счастье, которое было возможно еще вчера.
Карл не стал спорить, хотя мог бы сказать, что время не только враг. А тому, кто работает для будущего, оно друг…
– Новости же такие, – продолжала Женни. – Приходил Франсуа, справлялся о твоем здоровье. Жиго и Вольф бывают у нас каждый день.
– Как живет Франсуа? Ты спрашивала?
– Плохо живет. Похудел. Одежда на нем совсем износилась. Я отдала ему твои две сорочки, которые ты не любишь. Исполнилась годовщина со дня смерти его отца. Он хотел, чтобы ты пришел к нему на поминки. Ты ведь тогда ходил на кладбище… Всех, кто был на кладбище, он собирал на поминки.
Видя, что Карл снова нахмурился, Женни сказала:
– Есть и веселая новость.
– Какая?
– Завтра у нашей Женнихен день рождения.
– Женни, родная… – Карл прижал голову Женни к груди. – Конечно, это радость. Это наша радость… Поэтому я должен встать. Мне надоело болеть. В день рождения Женнихен я должен быть здоровым и веселым.
Конгресс «Союза справедливых» в Лондоне состоялся без Маркса. У него не оказалось денег на эту поездку. На конгресс отправились Энгельс и Вольф. Энгельс – от коммунистов Парижа, Вольф – от коммунистов Брюсселя. Они сделали на конгрессе все, что надо было сделать: «Союз справедливых» по их предложению стал называться Союзом коммунистов. Вместо лозунга «Все люди – братья» впервые прозвучал призыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Было покончено с заговорщичеством, исключены из союза сторонники Вейтлинга, разработан новый устав.