Танна вздохнула, поморщившись от покалывания в голове. Если бы тут был Леви, она попросила бы его помассировать ей голову, и он сделал бы это, размял бы ей шею и плечи. Но через пару минут отвлекся, и его руки блуждали бы по ее груди, между ног… Танна моргнула, когда Падма шлепнула ее по руке.
– Земля вызывает Танну.
Танна провела кончиком пальца по краю бокала. Она не могла не думать о Леви. Она скучала по нему так сильно! Правильно ли она поступила? Она думала, что, приземлившись в Лондоне, почувствует себя лучше, но этого так и не произошло. Она думала, что успокоится, когда войдет в свою квартиру в Уимблдоне, но… нет. В первый день на работе, в конце первой недели… Ничего. Десять дней спустя она все еще сомневалась в принятом решении.
– Были какие‑нибудь экстренные вызовы на этой неделе? – спросила Падма.
Танна кивнула:
– Позавчера автомобильная авария на шоссе А3 и еще угроза взрыва в офисе политика.
Выражение лица Падмы стало задумчивым, и Танна поняла, что последует дальше.
– А сама как поживаешь?
– Я в порядке, фея‑крестная.
Тонкие пальцы Падмы обхватили ее запястье, и она сжала его, чтобы привлечь внимание Танны.
– Танна, это же я. Скажи мне.
Танна потерла затылок.
– Вообще‑то, все правда в порядке, – призналась она. – Я думала, что скопление машин станет триггером, и я все ждала приступа, но ничего. Ни когда я лечила пациентов, ни дома.
– Совсем ничего? – Идеально подведенные брови Падмы взлетели вверх.
Она говорила совсем как начальник Танны, который постоянно измерял ее эмоциональную температуру.
– Абсолютно. Думаю, все исчезло так же быстро, как и появилось.
– Итак, если триггером послужил несчастный случай, в котором погибла молодая девушка, то почему симптомы ПТСР исчезли?
Танна боялась называть себя здоровой. Но, возможно, ее симптомы наконец были под контролем.
– Думаю, дело в трахеотомии. Я была напугана, но сделала это. Потом я плакала из‑за Леви и, кажется, выплакала все.
Падма отхлебнула вина.
– А, наконец‑то ты упомянула Леви. Я все ждала, когда же ты заговоришь о нем.
Неужели Падма собирается выжать из нее правду?
– Мы можем снизить обороты?
– Нет, – ответила Падма, отставив бокал. Не было такой границы, которую она не могла бы пересечь, поэтому Танна ждала третьей или тридцать третьей скорости. Но вместо того чтобы засыпать ее вопросами, Падма закурила еще одну сигарету и прищурилась. – Ты любишь его?
Конечно, она так и знала.
– Я никогда не переставала любить его.
– Ага. – Падма глубоко вздохнула и снова взяла бокал с вином. – Итак, теперь, когда это установлено, могу я спросить, почему ты находишься в моей квартире в Лондоне и пьешь мое вино, когда могла бы заниматься великолепным сексом с Леви?
Этот вопрос она и сама себе часто задавала.
– Здесь моя работа, Падма.
– В Бостоне не нужны врачи?
– Я не это имела в виду, – взволнованно ответила Танна.
– Значит, ты можешь быть в Бостоне, с Леви, и делать то, что делаешь сейчас, – продолжила Падма. – Давай попробуем еще раз… Почему ты не в Бостоне, с мужчиной, которого, как ты говоришь, любишь?
Танна могла солгать, но она устала притворяться.
– Потому что я боюсь.
– Ты и должна бояться. Любовь – это страшно. – Падма невозмутимо пожала плечами. – Но чего именно ты боишься?
– Я не хочу снова причинить ему боль.
Падма послала ей жесткий взгляд, достойный заправской ведьмы.
– Будь честна сама с собой, Танна Мерфи.
Танна надулась.
– Как я могу просить большего, когда у меня уже и так всего много, Падма? Я жива, дышу!
Вот оно. Суть того, что она чувствовала. Она здорова, благополучна и богата. Имеет ли она право на любовь и счастье? У нее есть братья, трастовый фонд и средства, чтобы пойти куда угодно и сделать что угодно. У Эдди никогда не было возможности прожить хотя бы часть той жизни, что есть у нее. Кто она такая, чтобы ожидать или хотеть брака, детей и великолепного секса, когда Эдди не испытала ничего из этого?
Когда Танна закончила свое неуклюжее объяснение, Падма откинулась на спинку стула, скрестила руки на шелковой рубашке от Армани и поджала губы. Танна, считавшая, что хорошо знает Падму, не могла понять выражение ее лица. Но она надеялась, что та отнесется к ней по‑доброму. Она и без того чувствует себя такой уязвимой.
Падма покачала головой. Вскочив с табурета, она принялась мерить шагами пространство между кухонными стойками, хмуро глядя на дорогой мраморный пол. Падма, самая томная женщина, которую Танна когда‑либо встречала, тратила энергию. А это означало, что она либо расстроена, либо зла.
– Дерьмо какое‑то.
Значит, все‑таки зла.
Возможно, Падма не тот человек, с которым ей следовало делиться своими страхами. С другой стороны, Падма единственный человек, не считая Леви, которому она может довериться.
– У меня к тебе вопрос.
Танна кивнула и потянулась за вином. Ей определенно нужна успокаивающая сила дорогого алкоголя.
– Пожалуйста, объясни, как твоя скромная жизнь и отсутствие отношений помогли Эдди.
– Я помогла многим людям, Падма. Я спасла несколько жизней. Я научилась составлять бюджет, жить в пределах своей зарплаты, понимать разницу между желаниями и потребностями. Кажется, я повзрослела.
Падма остановилась, и ее темные глаза пригвоздили Танну к месту.
– Возможно. Но ты не ответила на мой вопрос. Как все это поможет Эдди?
– Никак. Она мертва.
– Так почему же ты жертвуешь собой, жертвуешь своим счастьем ради покойника? Она ожидает от тебя именно этого?
Танна поболтала вино в бокале.
– Ее мама была так зла, Падма. Я была так зла, что выжила, а Эдди – нет. Для нее это был просто еще один пример того, как богатые получают все, что хотят, а бедным опять не везет.
Падма поморщилась.
– Эта женщина потеряла своего единственного ребенка, Тан. Но это ее восприятие, а не твое. Ты не можешь отказать себе в счастье из‑за смерти Эдди. На самом деле многие люди сказали бы, что ты должна почтить ее память, живя как можно лучше. Ты уже отдала свой долг. – Падма взяла ладони Танны в свои и сжала. – Никто тебя не простит, Танна. Никто не скажет, что это нормально, что ты можешь быть счастливой. Никто не даст разрешения влюбляться, выходить замуж, рожать детей. Никто не собирается спасать тебя от самой себя, бороться с твоими демонами, вытаскивать тебя из самобичевания. Ты должна сама простить себя. Признать, что решение не садиться выпившей за руль было единственно верным тогда. Отказывая себе в счастье, ты просто наказываешь себя.
Танна не знала, что сказать, как переварить услышанное. Падма не отпускала ее руки.
– Ты хочешь остаться в Лондоне?
– Нет.
– Ты все еще хочешь работать в неотложке?
– Нет, я хочу работать в «Мерфи», но это чертовски легкомысленно, Пэд.
Падма раздраженно вздохнула.
– Пикассо говорил, что цель искусства – смыть с наших душ повседневную пыль жизни.
Танна удивленно приподняла брови:
– Ты так говоришь, будто знала его.
– Я встречалась с ним пару раз в начале семидесятых. Он был стар, а я молода. Он считал меня красивой, и я была красивой… Во всяком случае, я не позволю тебе отвлекать меня рассказами о моей безумной юности. Искусство очень важно, Танна. Понимание красоты, создание красоты – вот что делает нас людьми. Это заставляет нас заглянуть внутрь себя, увидеть мир с разных точек зрения, задуматься глубже. Разве можно это не любить, дорогая?
Танна покачала головой:
– Я не хочу снова становиться избалованной принцессой.
Падма улыбнулась:
– Дорогая, в девятнадцать лет ты была принцессой. Почти в тридцать ты уже королева. Ты сражалась в битвах, ходила на войну, жила, смеялась и плакала.
Падма убрала локон со лба Танны.
– Малышка, ты больше, чем просто королева, ты королева воинов! А теперь расправь свою корону и будь счастлива, ради бога!
Танна действительно хотела этого, но отвыкла принимать свои желания.
– Я не знаю, как это сделать, Пэд.
– Предлагаю научиться, – едко ответила Падма.
Еще несколько недель, и снимут гипс. Он не мог этого дождаться. Леви скатал эластичный бинт. Он не хотел больше повторять эксперимент с клейкой лентой, поэтому Танна предложила этот вариант. Бинты позволяли ему принять душ, не намочив гипс.
Леви обернул полотенце вокруг торса и откинул мокрые волосы с глаз. Ухватившись за края раковины, он посмотрел в зеркало и поморщился, увидев бледное лицо и синие круги под глазами. Он слишком давил на себя физически и морально. Не в силах сидеть в пустом доме, он нанял лимузин и шофера, чтобы съездить на работу, и задержался там гораздо дольше, чем следовало.
Прошло уже две недели после отъезда Танны, и он чувствовал себя дерьмово. Черт возьми, он завидовал пещерным людям. Он хотел поехать в Лондон, схватить ее за волосы и утащить домой. Никакой суеты, никаких разговоров… Тем не менее, даже если бы он мог заставить Танну вернуться в Бостон, он никогда бы этого не сделал. Надо, чтобы она сама захотела быть с ним.
Так что ему предстоят долгие ночи и напряженные дни, пока он не избавится от мыслей о ней. Как будто это возможно. Он так устал чувствовать себя больным и несчастным. Он хотел свободно ходить, бегать, водить машину, заниматься любовью без дискомфорта от гипса. Он хотел заснуть, не принимая ни обезболивающего, ни снотворного, только бы не лежать без сна и не тосковать по Танне. Боже, как ему больно. И, что хуже всего, он начинал думать, что она не вернется. Как, черт возьми, он должен прожить остаток своей жизни без Танны?
– Ты ужасно выглядишь, Броган.
Леви закрыл глаза, умоляя Бога, чтобы это не была галлюцинация. Потому что, если он откроет глаза, а Танны не будет на пороге ванной комнаты, он этого не вынесет.
– Привет, Ли.
Леви открыл глаза и увидел ее отражение в зеркале ванной. Танна казалась бледной и усталой. Тот факт, что они оба выглядели как упыри, давал ему некоторую надежду. Леви отпустил таз и медленно повернулся, позволив здоровой ноге принять на себя большую часть веса. Да, она вернулась. Выцветшие джинсы, красный кашемировый свитер, любимое черное пальто. Он разденет ее догола и выкинет эту одежду. Она никогда больше не оставит его. Он наконец выпустит своего внутреннего пещерного человека.