– Долгое время, – говорил тот, – мы получали больше доходов от торговли им, чем от шахт. Конечно, в наше время потребность в опиуме существенно снизилась, но мы по-прежнему производим понемногу. И очень хороший.
– Вы пробовали? – спросил я.
– Разумеется, – ничуть не смущаясь, признался он. – Вас это шокирует?
– Нет.
– А я и не сомневался, – тихонько рассмеялся он.
Двадцать семь
Вслед за полковником Аророй я вышел во двор, и мы направились к Розовому павильону.
– Не поздновато ли для кабинетной работы? – поинтересовался я.
– Немного, – усмехнулся он. – Но нам нужно попасть на другой конец города, а для этого потребуется автомобиль, и лучше быстрый.
Из гаража донесся рев мотора.
– Добросовестные ребята ваши механики, – заметил я.
– У них сейчас горячее время. – С этими словами полковник отворил одну из дверей. – Машины должны быть готовы к сезону дождей. А завтра к тому же состоится тигриная шикар[75]. Для нее понадобятся камуфлированные «роллс-ройсы». Они постоянно ездят по джунглям, им требуется регулярное обслуживание.
И правда, двое механиков копались в моторе, засунув головы под пятнистый капот. Полковник осмотрел ряды сияющих автомобилей.
– Вот она! – воскликнул он, указывая на красную машину в самом конце второго ряда. – Вечно она прячется!
– Мы поедем не на «мерседесе»?
– Боже правый, нет! Мы возьмем кое-что поинтереснее. – Он прошел дальше и остановился, любовно оглядывая огненно-красное купе.
– Что это?
– Что это? – воскликнул он. – Дружище, это «альфа-ромео 20/80». Она выжимает на гоночной трассе восемьдесят миль в час. Я однажды разогнал ее до пятидесяти. Едва не перевернулся и не угодил в кювет.
– Не будете возражать, если сегодня ограничимся двадцатью пятью?
– Хорошо, капитан. – Он провел ладонью по капоту. – Но вы многое теряете.
Мы мчались по пустой дороге на юг от города. Арора разогнался заметно быстрее двадцати пяти миль в час, и порывы воздуха несли прохладу, которой я не ощущал со времен Англии. Я наслаждался видом проносящегося мимо мира и держал свои советы при себе.
– Ну, что думаете о нашем новом юврадже? – спросил Арора.
Я не знал, что сказать.
– Вы не в восторге? – улыбнулся он.
– Думаю, я предпочел бы его брата.
– Вы без особых раздумий пришли к этому заключению.
– А вы не согласны?
– Я этого не говорил. Просто любопытно, что могло привести вас к такому выводу.
– Инстинкт. Я же полицейский. Доверяю интуиции.
– И это не имеет никакого отношения к интересу принца к вашей подруге, мисс Грант?
– Мисс Грант умная женщина. Она в состоянии сама о себе позаботиться.
– Восхищаюсь вашей уверенностью, капитан. Любопытно, насколько она обоснована. В конце концов вы удивитесь, как сильно могут воздействовать на людей титул и сотня крор[76] рупий.
Он был прав. Почему бы даме не соблазниться вниманием миллионера и без пяти минут махараджи?
– Даже если он подозревается в убийстве? – парировал я.
Арора резко повернулся ко мне. В глазах его блеснула знакомая сталь.
– Вы думаете, он замешан в убийстве брата?
– Ну, Шрейя Бидика уж точно ни при чем. А у Пунита имеется самый веский мотив.
– У вас есть доказательства?
– Нет. Во всяком случае, пока.
– А что, если доказательства трудно будет найти?
– Я все же попытаюсь.
– Разумеется, – мрачно усмехнулся полковник. – Невиновен, пока не доказана вина, – это британский подход, верно?
– Это закон нашей страны.
– Однако здесь не ваша страна. И я рад сообщить, что подобные идеи не слишком быстро приживаются в Самбалпуре.
Дальше мы ехали в молчании, которое в итоге нарушил полковник:
– Есть успехи в поисках Голдинга?
– Небольшие.
Он обернулся ко мне. Я решил, что лучше рассказывать подробнее, если это единственный способ заставить его сосредоточиться на дороге.
– Что бы с ним ни произошло, это, по нашему мнению, связано с отчетом, который он готовил для Адира. Сержант Банерджи говорит, что все рабочие бумаги остались в кабинете, но нет самого доклада, даже черновиков. Я думаю, кто-то хотел увидеть доклад, прежде чем он стал широко известен. Но зачем это понадобилось, увы, не понимаю.
– Здесь нет никакой тайны, – качнул головой полковник. – Доклад у дивана. Сегодня вечером я слышал, как он говорил об этом Фитцморису.
Настал мой черед изумленно вытаращиться.
– Но откуда он его взял?
– Не представляю, – пожал плечами полковник. – Завтра спрошу, если хотите.
– Было бы неплохо. Еще лучше, если вы сумеете заполучить его, а Несокрушим просмотрит.
– И как, по-вашему, я смогу это осуществить?
– Вы же находчивый человек, полковник. Что-нибудь придумаете, я уверен.
Автомобиль свернул в какой-то закоулок, и Арора остановил машину перед неприметным двухэтажным зданием с балконом вдоль верхнего этажа и закрытыми ставнями. Я все еще думал о Голдинге. Если отчет у дивана, как это связано с исчезновением бухгалтера? Я не сомневался, что Голдинг покинул Самбалпур не по своей воле. Эту мысль я отверг сразу, обыскав его дом.
Я еще раз перебрал варианты: Голдинг передал доклад дивану, а потом к нему пришли. Или его похитили по приказу первого министра и заставили отдать доклад. Но в этом нет смысла. Диван был одним из первых, к кому попал бы этот отчет. Может, к Голдингу заявились люди сэра Эрнеста Фитцмориса? Англо-Индийская алмазная компания выигрывала многое, узнав цену сделки заранее. Но пошли бы они на похищение англичанина, чтобы получить преимущество на деловых переговорах?
Полковник Арора постучал в парадную дверь. Почти мгновенно ее открыл маленький человечек в белой курте, с намасленными черными волосами и усиками ниточкой. Он приветствовал полковника как старого друга. Обернувшись, Арора кивнул мне, приглашая войти. Я решил выбросить из головы Голдинга. Что бы с ним ни случилось, ответы могут подождать до утра.
В воздухе висел запах опиума. Коротышка повел нас через внутренний двор в просторную полутемную комнату, уставленную кроватями с шелковыми покрывалами. Некоторые ложа были заняты. На кровати у двери лежал европеец – судя по одежде, человек состоятельный. Опиумная трубка покоилась на низком медном столике рядом с ложем, струйка дыма нежно вилась над ней. В другом углу комнаты о чем-то увлеченно шептались две дамы в сари.
Среди опиумных притонов этот был если не «Ритц», то уж точно «Уолдорф», и тем заведениям, в которых я бывал в Лондоне, было до него как до луны.
Впрочем, живешь в Риме, веди себя как римлянин, как говорится.
Милая девушка в розовом сари проводила нас к лежанкам по обеим сторонам низкого столика, на котором стояла опиумная лампа. Следуя примеру Ароры, я снял и отдал смокинг и прилег на лежанку. Полковник устроился напротив. Девушка удалилась, прихватив с собой наши вещи.
Я повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. Это оказалось просто – лежанка была не чета простым деревянным чапой[77] в притонах, которые я посещал в Калькутте. И все же предвкушение близкого уже утоления жажды вызывало в теле ноющую боль.
Девушка в розовом вернулась. Теперь она держала в руках серебряный опиумный поднос с двумя длинными трубками. Она поставила его на столик, и тут я заметил нечто странное. Лампа и трубки были на месте, как и привычные инструменты для их чистки, но кое-чего недоставало – шариков сырого опиума и иглы, на которой их держат над огнем. Вместо них я увидел маленькую пипетку, крошечную серебряную пластинку размером с монетку в одну рупию и лаковую бутылочку с нанесенным золотом изображением Джаганната.
– Я думал, мы будем курить опиум? – недоуменно спросил я.
Арора и девушка переглянулись.
– Совершенно верно, – рассмеялся полковник.
Девушка отвинтила крышку, и землистый аромат О заполнил пространство. Она опустила пипетку в бутылочку и аккуратно капнула на серебряную пластинку четыре капли.
– Но это…
– Верно, – подтвердил Арора. – Жидкость. Это, друг мой, и есть легендарный канду высочайшего качества, полученный из чистейшего сырого опиума. Его обрабатывают, разливают по емкостям и выдерживают, как хорошее вино.
Девушка разогревала пластинку над пламенем опиумной лампы.
– Жидкий опиум? Не знал, что такой существует.
– С вами обошлись жестоко, капитан. – В глазах Ароры блеснули веселые искорки. – Впрочем, вполне ожидаемо. Сейчас не так просто отыскать его на свободном рынке. Настоящий канду – при умеренном употреблении, конечно, – удивительное вещество, способствующее творческому процессу и рождающее вдохновение. А поскольку это чистый продукт, в отличие от дряни, которой вас пичкают в Калькутте, он не ввергает в состояние отупения.
Канду над пламенем начал шипеть и источать аромат жареного арахиса.
– В старые времена, – говорил Арора, – его употребляли китайские мандарины, художники и аристократия. Но это было до того, как Ост-Индская компания затеяла опиумные войны.
– Войны, которые, насколько я понимаю, пошли на пользу Самбалпуру.
– Это верно, – улыбнулся полковник.
Девушка влила дымящуюся жидкость в трубки и протянула нам. Я откинулся на спину, прикрыл глаза и затянулся.
Через несколько минут стало ясно, что Арора прав. Действие канду решительно отличалось от той дряни, которую я курил в Калькутте. Вскоре кожу стало покалывать, это ощущение распространилось по рукам, дальше по торсу и черепу. Девушка приготовила и подала мне вторую трубку, и покалывание разрослось до взрыва в возбужденных синапсах и ослепляющей вспышки белого света внутри головы. Свет погас, сменившись чувством глубокого покоя и умиротворения.