Вокзал выглядел не менее сиротливо, когда наш автомобиль остановился под провисшим навесом. Мы с Несокрушимом вошли в здание вокзала, а шофер побежал искать носильщика для нашего багажа.
Полупустой вокзал обслуживала горстка служащих, из последних сил старавшихся сдержать подступающую воду, получалось это у них примерно так же успешно, как у Кнуда Могучего с приливом[85].
Не было ни толпы, ни солдат, ни помпезного великолепия и торжественной обстановки, отмечавших наше прибытие сюда. Пропал куда-то и сам королевский поезд, его сменил локомотив, напоминавший детскую игрушку, и вагончики, которые сгодились бы для одного из бутафорских поездов, курсирующих по променаду Брайтона.
Пассажиров было немного. Несколько местных торговцев, парочка коммивояжеров-европейцев с образцами товаров и крестьяне, возвращавшиеся домой с базара с пустыми корзинами и клетками.
– Я думал, что Кармайкл должен взять нам билеты, – недоумевал я, оглядывая перрон в поисках резидента.
– Быть может, забыл? – предположил Несокрушим.
– И что нам теперь делать?
Несокрушим ткнул пальцем в толстяка в мундире и форменной фуражке.
– Купим у него.
Я не стал задавать лишних вопросов. В Индии часто бывает именно так – самый толстый человек в зале и есть тот, кто облечен властью. И точно, я наблюдал, как Несокрушим обратился к нему, они о чем-то поболтали, потом Несокрушим протянул толстяку несколько рупий и вернулся с двумя промокшими картонными квадратиками. Один протянул мне. На картоне с трудом можно было различить несколько неудобочитаемых слов.
– Билеты, – пояснил он. – В первый класс.
Сунув носильщику пару анна, мы подхватили чемоданы и по металлическим ступенькам вскарабкались в вагон.
Внутри воняло затхлостью, деревянные лавки, пропитанные потом за долгие годы контакта с человеческими задницами, источали мускусный запах. Если не считать англоиндийца, клевавшего носом в дальнем конце, вагон был благословенно пуст. Несокрушим затолкал чемоданы на узкую полку над нашими головами, а я сел и попытался устроиться поудобнее, хотя, кажется, предстояла еще одна битва, которую я сегодня обречен был проиграть.
Несокрушим уселся было напротив, но вдруг встрепенулся и подскочил.
В душе у меня затрепетала искорка надежды. Неужели он заметил на платформе Энни?
– Что такое, сержант? – нетерпеливо спросил я.
– Чай! – воскликнул он.
– Что?
– Дорога до Джарсугудаха займет несколько часов. Неразумно отправляться в путь без чашечки чая.
Он выскочил из вагона на перрон.
Где чай, там есть надежда, как сказал один шутник[86].
Несокрушим подбежал к старику в красном тюрбане с его самодельной чайной на колесах и через пару минут вернулся с двумя глиняными чашками.
– Вот, – протянул он одну мне. – Вам непременно станет лучше.
Я мрачно взглянул на него, но промолчал.
Дежурный по вокзалу свистнул в свой свисток. Зашипел пар, и поезд плавно тронулся. Я откинулся на спинку скамьи, отхлебнул чай и уставился на дождь за окном. Я не жалел, что покидаю Самбалпур. Мое расследование – убийство ювраджа, принца Адира из Самбалпура, – закончилось в тот момент, когда убийца пустил себе пулю в лоб на крыше захудалой гостиницы в Ховрахе. Оно было раскрыто, к общему удовлетворению, включая вице-короля, и будь у меня хоть немного мозгов, я бы на этом остановился. Но я не мог так просто бросить это дело. Махарани Субхадра назвала меня «искателем истины». Красивые слова, но по меркам Самбалпура с таким же успехом меня можно было назвать канарейкой. Истина, угрожающая моим устоявшимся взглядам, оказалась для меня столь же неприятной, как и для кого угодно: что англичанка может влюбиться в индийца, что женщина, скрытая за пурдой в гареме, может обладать такой властью, чтобы убить принца, и что я сам могу уступить какому-то хлыщу. Все это правда, и я совсем не желаю смотреть этой правде в лицо.
Состав упорно полз сквозь ночь к узловой станции, где мы должны были пересесть на другой поезд, который по широкой колее довезет нас до Калькутты. Ливень барабанил по крыше вагона, напоминая мне о дожде в окопах, вот так же стучавшем по брезенту и солдатским каскам.
Двигались мы болезненно медленно, преодолевая одновременно и мощь муссона, и жалкую слабость паровозного котла. Тем не менее с каждой милей я чувствовал, как дух мой крепнет. Самбалпур остался в прошлом. Энни тоже, и, может, оно и к лучшему.
К станции Джарсугудах мы подползли во втором часу ночи, хотя в это трудно было поверить, глядя на множество толпящихся людей. С чемоданами в руках мы с Несокрушимом вышли на платформу, где роились паломники, носильщики и шафраново-рубашечные садху. Крики разносчиков, расхваливающих свой товар, смешивались с мантрами набожных индуистов.
– Ты понимаешь, что тут происходит? – спросил я Несокрушима.
– Нет, сэр. Попробую найти дежурного.
Он двинулся вдоль платформы, и я быстро потерял его из виду в этом человеческом море.
– Капитан Уиндем? – окликнули меня сзади. – Какая неожиданная радость!
Обернувшись, я оказался лицом к лицу с антропологом – тем самым, с которым познакомился за ужином у Кармайклов.
– Мистер Портелли, – приветствовал я. – Вот так сюрприз. Что вы делаете в такой час в такой глухомани?
– То же, что и вы, как я погляжу, капитан, – улыбнулся он. – Жду поезда, который повезет меня дальше.
– Возвращаетесь в Калькутту?
– Нет, сэр, – помотал он головой. – Как большинство людей здесь, я направляюсь в Пури, чтобы своими глазами увидеть завершающий день праздника Джаганната, если, конечно, придет поезд, чтобы доставить нас туда. Похоже, дожди смыли все железнодорожные пути к востоку отсюда. Уже почти сутки, как с той стороны не пришел ни один поезд. Но с запада продолжают прибывать паломники, и если не будет поезда до Пури, они застрянут здесь.
– Надо было вам остаться в Самбалпуре, – посетовал я. – У них там завтра такой же праздник.
– Это верно, – кивнул Портелли. – Но в Самбалпуре будет только одна колесница, а в Пури целых три: одна для Божественного Джаганната, и еще по одной для его брата Балабхадры и сестры Субхадры. – Глаза его восторженно округлились. – Политически Пури, возможно, имеет меньшее значение по сравнению с Самбалпуром, – продолжал он, – но это центр культа Джаганната, и там находится его главный храм. В религиозном смысле это самое важное место в данной части страны. Настолько более важное, что правитель Пури имеет самое высокое положение из всех местных махараджей, он превосходит по статусу даже наших друзей из Самбалпура, а завтра как раз главное событие в его календаре. Когда колесница Божественного Джаганната возвращается в храм, правитель должен расчищать ему путь, подметая дорогу перед ним золотой метлой. Его так и называют – Раджа-Метельщик.
Последние слова. Они прозвучали эхом чего-то важного, совсем недавно я уже слышал что-то похожее. Но что именно? Я судорожно рылся в памяти. Я точно знал, что ответ где-то рядом, он хранится в моей голове, просто я не могу до него дотянуться. И тут меня осенило.
Эмили Кармайкл.
Я вспомнил болтовню супруги резидента за ужином в тот вечер, когда мы познакомились с Портелли. «Однажды я слышала, как кто-то при дворе сказал, что она была дочерью метельщика, представляете».
Она говорила об одной из жен махараджи. В тот момент я пропустил это мимо ушей как пьяный бред. Раджа никогда не женится на дочери метельщика. Но он женится на дочери другого раджи. С невероятной четкостью каждая деталь встала на свое место, и внутри у меня все оборвалось, когда я понял, какую ошибку совершил.
– Капитан? С вами все в порядке?
Я пришел в себя.
– Все хорошо, мистер Портелли. – Поблагодарив его, я поспешно извинился и бросился искать Несокрушима. Наконец увидел, как он идет в мою сторону в сопровождении тучного железнодорожного чиновника.
– Несокрушим, – запыхавшись, выпалил я, подбегая.
– Это мистер Купер, – представил чиновника Несокрушим. – Начальник вокзала Джарсугудаха. Он говорит, что поезд до Ка…
– Забудь про Калькутту, Пунит в опасности, – перебил я его и повернулся к начальнику станции: – Нам нужно отправить сообщение в Самбалпур, срочно.
Подбородки начальника заколыхались, когда он быстро замотал головой:
– Боюсь, это невозможно, сэр. Уже три дня все линии до Самбалпура не работают. Какие-то проблемы.
Я выругался. Ну конечно, линии не работают. Я сам просил, чтобы их отключили.
– Значит, нам нужно немедленно возвращаться в Самбалпур, – решил я. – У вас есть машина?
Бедняга уставился на меня так, словно я попросил взаймы его жену.
– В Джарсугудахе нет автомобилей. На местном кирпичном заводе имеется грузовик, но сейчас два часа ночи. Шофер спит.
– Мне не нужен шофер. Только грузовик.
– На велосипеде это пять минут езды по главной улице, – возмутился он. – Но будь я проклят, если поеду в такой ливень!
– Тогда дайте нам два велосипеда.
Промокшие до костей, мы с Несокрушимом неслись по главной улице на велосипедах, реквизированных у персонала станции. Кирпичный завод трудно не заметить. Мы просто ориентировались на самую высокую трубу в городе.
Дряхлый грузовичок мок во дворе, который дождь превратил в подобие ирландской трясины. Дурван, один из вездесущих ночных сторожей, – в Индии они считаются обязательной принадлежностью любой организации, хотя обычно прячутся в укрытие при первом признаке опасности, – дремал в своей лачуге. Несокрушим встряхнул его и оглушил новостью, что мы реквизируем грузовик.
Несчастный, видать, подумал, что он все еще спит. Начал было протестовать, но тут увидел меня. Вид белого человека, промокшего с головы до ног, поверг его в шок, и все возражения мгновенно улетучились. Я нацарапал записку его начальству, известив, что транспортное средство изъято Имперской полицией и его можно будет забрать из королевского дворца в Самбалпуре. Несокрушим тем временем пробрался через топкую грязь, открыл водительскую дверь и залез внутрь.