Это я уже от него слышал. Повторяется, забывши? Или чтобы сменить тему? Взгляд у Феди отсутствующий, потусторонний. Не нравится мне этот взгляд.
11 Халхин-Гол
Инспектируя войска, они проехали порядочно — на восток, на восток, прежде чем остановились в степи перекусить, попить чайку. Можно было завернуть в какую-нибудь часть — окрест по сопкам землянки и палатки, да и сопровождавший их командарм то робко, то настойчиво приглашал отведать его кухни, но Василевский решил: здесь, на воле, в укромном травянистом распадке. Машины свернули, притормозили. Пока маршалы разминались и мыли руки, был водружен большой, как бы пляжный, тент, под ним — походный столик, брезентовые стульчики. Маршалы сняли фуражки: лоб вверху — не тронутый солнцем, внизу — загорелый, как и у любого, кто находился в эти дни в монгольских степях.
Василевский с недоверием покосился на маленький, складной стул, а Малиновский сказал:
— Александр Михайлович, не сомневайтесь: выдержит.
Василевский осторожно сел, придвинулся к столу: бутерброды с колбасой, вареная курица, сыр, помидоры, огурцы, сдобные булочки. Запивали крепким горячим чаем — пар над кружками исчезал мгновенно — и неторопливо разговаривали.
Вытирая выступившую на лбу испарину, Василевский говорил:
— Наши с вами рекогносцировки, Родион Яковлевич, ознакомление с войсками, обсуждение обстановки с командованием армий, корпусов и дивизий вашего фронта подтверждают: необходимо внести изменения в ранее принятые решения и сократить сроки выполнения основных задач, предусмотренных директивой Ставки... И ваше мнение таково?
— Так точно... — ответил Малиновский и подумал: за эти дни пребывания в войсках сколько лиц прошло перед ними — командиры разных степеней на всевозможных совещаниях, на командно-штабных и войсковых учениях — нескончаемая череда лиц. Пехотинцы, танкисты, артиллеристы, минометчики, саперы, связисты, авиаторы — и с каждым родом войск знакомились детально, выясняли, насколько они готовы к наступлению, какие меры надо принять, чтобы повысить боеготовность, и принимали эти меры незамедлительно. Особое внимание уделяли уточнению ближайшей и последующих задач. Голова буквально пухла от забот!
— Мне думается, форсирование Большого Хингана танковой армией Кравченко возможно не на десятый день операции, как планировалось, а не позднее пятого дня. Не позднее!
— Я согласен, Александр Михайлович...
— Можно и нужно в значительной степени сократить сроки выхода общевойсковых армий на Маньчжурскую равнину... Овладеть Хайларским укрепрайоном войсками Тридцать шестой армии реально не на двенадцатый, а на десятый день операции... Думаю, на пять дней сократим сроки и для войск, действующих на правом фланге, в частности для Семнадцатой армии... Неплохо бы ужать и срок выхода конно-механизированной группы Плиева в районы Калгана и Долоннора...
— Ужмем! Объективные данные за это...
— Именно объективные! Субъективизмом, волевыми решениями тут не должно и пахнуть... Дальневосточные фронты тоже повысят темпы наступления... Взвесим все основательно и доложим в Ставку... Надеюсь, она утвердит наши предложения...
«Никогда не скажет — «мои», — подумал Малиновский, промокая носовым платком лицо и шею: чай утолял жажду, но незамедлительно выходил по́том.
Режущий свет солнца. Неподвижная духота, редкостный час почти безветрия. Каменистые и песчаные сопки. Барханы, барханы — кое-где в полыни и ковыле, кое-где голые, сыпучие. Песок — словно застывшие волны. Ковыль при ветре тоже ходит волнами. Как на море...
Василевский сказал:
— Это заботы, так сказать, сухопутные... Но нам же, Родион Яковлевич, предстоят и морские операции. Как известно, после начала Дальневосточной кампании планируем высадку десантов в Корее, на Южном Сахалине, на Курильских островах... Морской театр составит — с севера на юг — четыре тысячи миль! Представляете?
— Представляю, Александр Михайлович! — ответил Малиновский и подумал: «А моему фронту наступать в полосе шириною в две тысячи триста километров! Тоже что-то значит!»
— Мне и за флот отвечать перед Ставкой. За исход всей кампании — на суше, на море и в воздухе...
«Перед Сталиным отвечать... А там, где отвечать, всегда говорит о себе», — подумал Малиновский, напряженно слушая Василевского.
Тот налил из термоса еще чайку, отхлебнул, задумался. Потом сказал с той же задумчивостью:
— Флотским тяжеленько придется... Сложность в том, что морской театр разделен на зоны действий советского Военно-Морского Флота и американского. Зоны определены так, что в Японском море разграничительная линия проходит всего в ста — ста двадцати милях от нашего берега, а в Беринговом проливе кое-где даже в пятнадцати — двадцати милях! Это исключало действия нашего флота на всю оперативную глубину противника, существенно затрудняло ведение морской оперативной разведки... Заметьте: ограничение действий Тихоокеанского флота позволяло японским кораблям появляться у советских берегов, угрожая и флоту, и сухопутным войскам на приморских направлениях...
— Как же мы согласились на такое разделение морского театра войны?
— Учитывая заверение правительства США, что их военно-морские силы, а они мощны, развернут активные действия на море и тем самым будут способствовать наступательным операциям советских войск... Но лично я, между нами говоря, не очень верю этим обещаниям...
— Почему, Александр Михайлович?
— Мне кажется, со вступлением в войну Советского Союза американское правительство будет стремиться как можно скорее перебросить свои войска для оккупации собственно Японии. Все помыслы и средства нацелят на это... Да и вообще, как известно, американцы не отличаются обязательностью — как союзники... Вот вам свежий пример, опять-таки дальневосточный... Американцы выставили минные заграждения, в том числе и у корейского побережья — это наша операционная зона. Нам сейчас надо знать, где выставлены мины, чтобы не напороться. Запросили американцев. И что же, как вы думаете, они ответили? Отвётило морское министерство: да, у Сейсина и Расина в различное время выставлено свыше пятисот магнитных и акустических мин, однако координаты этих заграждений сообщить не можем, так как мины выставлены не флотом, а американской авиацией... Ответик?
— Да, излишней обязательностью наши союзники не обременены, — сказал Малиновский. — Меня крайне возмутило: во Владивостокский порт из Америки были доставлены грузовики в разобранном виде, наши шоферы и ремонтники стали их собирать, и тут-то чепе: при вскрытии упаковки выявилась недостача нескольких тысяч кузовов!
— Мне докладывали...
— Что это?
— Воровство. Или хуже...
— Наверное, хуже, Александр Михайлович... Пришлось срочно изготовлять кузова. Забайкальский фронт для этих работ выделил десять тысяч человек.
— Да и другие фронты не поскупились...
Они помолчали. Допили чай. Был убран столик. Но маршалы продолжали сидеть на хилых брезентовых стульчиках. Малиновский барабанил пальцами по подлокотникам, посматривал на Василевского: еще что-нибудь скажет? Он был признателен за то, что сдержанный, суховатый, порою и замкнутый Главком разговорился, и тон его был доверительный, товарищеский.
И Родион Яковлевич вдруг почувствовал: не касающиеся будто впрямую его, командующего Забайкальским фронтом, заботы далеких моряков-тихоокеанцев как бы высветили и его собственные, сугубо сухопутные заботы и помогли лишний раз понять: Забайкальский фронт — часть грандиозной военной машины, другие ее части — Дальневосточные фронты, флот и флотилии, воздушные армии и корпуса. И чтобы эта машина сработала на полную мощность, все ее части должны быть отлажены, и, конечно, важнейшая — Забайкальский фронт... Показалось, Василевский задремал: веки опустил, утопил себя в брезентовом стульчике, не шевелится. Устал. Да и он, Малиновский, притомился: какой день по войскам да по войскам. Но Александр Михайлович тут же открыл глаза и ясным голосом произнес:
— Родион Яковлевич! Находясь поблизости от Халхин-Гола, грешно было бы не навестить места, памятные по тридцать девятому году.
— Грешно, — согласился Малиновский. — Предлагаю поехать не откладывая. Километров около ста всего-то...
«Виллисы» заурчали, выбираясь из распадка. Ветровые стекла сверкнули отсветом, песчаная пыль потянулась хвостом за машинами. На кочках, на вымоинах встряхивало, и Малиновский хватался за скобу. Похватаешься! Ежели тебя так вот швыряет туда-сюда. За эти дни намотали на колеса сотни километров, и ушибленные бока ныли, и поясница ныла от многочасового сидения в «виллисе».
Да, так-то вот раскатывает он в машинах. А тогда, двадцать четвертого июня, печатал строевым по брусчатке Красной площади, стараясь легко нести свое огрузневшее, затянутое в парадный мундир тело. Парад Победы запомнится навечно, и его кульминация: прославленные воины, шеренга за шеренгой, бросают к подножию Мавзолея креповые знамена со свастикой — знамена непобедимого некогда вермахта. И наверное, для тех, кто ехал на войну с Японией, этот момент имел особый смысл...
К местному пейзажу попривык. Безлесные сопки и барханы, затопленные солнцем степи. Пески, солончаки, соленые озерца. Полынь, ковыль, в низменностях — камыш. Населения мало, зато комаров — в изобилии. И чем ближе к реке, тем их больше и больше, тучей на ходу атакуют машину, кусаются, собаки. Держась правой рукой за скобу, левой Родион Яковлевич шлепал себя по лицу, по шее, обмахивался платком. Водитель сочувственно проворчал:
— Злые, ровно самураи...
— А ты откуда знаешь, какие самураи?
— Догадываюсь, товарищ командующий!
Твои догадки, шофер, подумал Малиновский, недалеки от истины. А со злым противником и воевать надо зло, я бы сказал — воевать надо с веселой злостью. Побывал в войсках и убедился: боевой дух повсюду высокий, личный состав готов к наступлению. Будем наступать! Наши козыри — внезапность удара и стремительность подвижных передовых отрядов, не боящихся оторваться от главных сил, от тылов. И еще обстоятельство: впереди общевойсковых соединений пойдет не только гвардейская танковая армия Кравченко, но и другие танковые соединения и части фронта. Чтобы как можно быстрее достичь Большого Хингана, форсировать его и выйти на Маньчжурскую равнину. Тем самым упредим японцев. Вот достоверные данные, включая данные агентурной разведки: две трети Квантунской армии за Хинганом, треть — между государственной границей Маньчжоу-Го и Хинганом, войска прикрытия. Разгромить эти войска и рвануться к перевалам Большого Хингана, — кстати, хребет примерно равноудален и от границы, и от главных сил Квантунской армии. Расчет японского командования: войска прикрытия изматывают наступающие войска и задерживают их продвижение в глубь Маньчжурии, главные же силы Квантунской армии, маневрируя, наносят контрудары в нужных направлениях, вынуждают нас к обороне, а затем, пополненные стратегическими резервами, переходят в контрнаступление, вторгаясь в пределы советского Забайкалья и Дальнего Востока. Это не расчет, а, скорее, просчет. Ибо у японского командования явно ошибочные — в сторону занижения — сведения о советских войсках на Дальнем Востоке и в Забайкалье, об их численности, оснащенности техникой и боевой выучке. Вдобавок японцы ошибочно полагают, что наступление Красной Армии может начаться не ранее сентября — октября, когда в Маньчжурии заканчивается сезон дождей. Нет, господа, мы не будем ждать сентября — октября...