— Ответа от командующего Квантунской армией на радиограмму нашего Главкома о вылете вашей группы нет. Ждать больше не будем. Приступайте к выполнению поставленной задачи. Желаю успеха.
Предельно загруженные людьми, вооружением, боеприпасами транспортники в сопровождении истребителей и бомбардировщиков прикрытия поплыли над сопками, над деревнями. Бойцы прильнули к иллюминаторам: разливы речек, тайга, поля, ленты дорог, догорающие пожары — японцы сжигали за собой что можно, это напоминало тактику выжженной земли, которой гитлеровцы придерживались на советско-германском фронте.
Первый отряд летел курсом на Харбин, второй — на Гирин. Пересекли линию фронта, где еще шли бои, и через два часа, преодолев двести пятьдесят километров, отряд под командованием подполковника Забелина был над Харбином. Забелин доложил Шелахову:
— Товарищ генерал, мы у цели!
Шелахов кивнул, прижался к иллюминатору. Город на правом берегу Сунгари просматривался в вечерней дымке, позолоченной закатом, отражая солнце, — слепо поблескивали бесчисленные окна. Город Харбин ни о чем не ведал...
Развернувшись над городскими кварталами, транспортные самолеты пошли на посадку. Шелахову видно в иллюминатор: к посадочной полосе бегут японские солдаты. Главное — ошеломить внезапностью и решительностью, чтоб поняли сразу: сопротивление бесполезно. Колеса коснулись посадочного поля, самолеты пробежали и остановились. Дверцы открыты, десантники спрыгивают наземь. Генерал Шелахов торопит:
— К объектам! Живо!
Винтовочные выстрелы и ответные автоматные очереди.
Неужто будет бой? Но стрельба на этом прекратилась, и Шелахов вздохнул облегченно. Аэродромная охрана разбежалась, а спешившие к аэродрому солдаты-пехотинцы были схвачены и отконвоированы в казарму. Автоматчики заняли ангары, мастерские, прилегающие к взлетно-посадочным полосам каменные здания. Когда весь аэродром оказался в руках десантников, Шелахов вторично вздохнул с облегчением. На все про все ушло полчаса, и в 19.30 он уже радировал маршалу Мерецкову: «В 19.00 авиадесант приземлился на аэродроме Харбин и приступил к выполнению задачи».
Еще через полчаса Забелин доложил Шелахову: в служебном помещении аэродрома обнаружена группа японских генералов. Шелахов приказал:
— Ведите ко мне!
Это была крупная удача! Среди задержанных оказался начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хикосабуро Хата с сопровождающими лицами. Хата и его генералы до странности однообразны: желтые вытянутые физиономии, очкастые, сутулые, в сапогах-бутылках, коричневых мундирах с орденскими ленточками и маленьких фуражках с кургузыми козырьками — ненатурально улыбаются, прячут растерянные, унылые взгляды. Хата встал, представился и представил свою свиту Шелахову. Тот задал пяток вопросов, и стало ясно, что Квантунский штаб практически не управляет войсками, нет даже попыток как-то связаться со своими соединениями и частями, где отступающими, где еще сопротивляющимися.
— Выход у вас один — безоговорочная капитуляция! — жестко сказал Шелахов.
— Но почему же капитуляция? Мы можем вести переговоры о перемирии. — Только капитуляция! Иначе аэродром и места дислокации японских войск будут подвергнуты уничтожающей бомбардировке.
Хата и его генералы бледнеют, краснеют, переминаются. Шелахов тем же, не терпящим возражений, тоном говорит:
— Я предлагаю, господин генерал-лейтенант, следующие условия капитуляции японских войск. Первое. Во избежание бесцельного кровопролития командование советских войск предлагает немедленно прекратить сопротивление и приступить к организованной сдаче в плен, для чего через два часа представить данные о боевом и численном составе войск Харбинской зоны. Второе. При добровольной капитуляции генералам и офицерам Квантунской армии до особого распоряжения советского командования разрешается иметь при себе холодное оружие и оставаться на своих квартирах. Третье. Ответственность за сохранение и порядок сдачи вооружения, боеприпасов, складов, баз и другого военного имущества до подхода советских войск полностью несет японское командование. Четвертое. До подхода советских войск поддержание надлежащего порядка в городе Харбине и его окрестностях возлагается на японские части, для чего разрешается иметь часть вооруженных подразделений во главе с японскими офицерами. Пятое: Важнейшие объекты в Харбине и окрестностях, как-то: аэродромы, мосты на реке Сунгари, железнодорожный узел, телефон, почтовые учреждения, банки и другие важнейшие объекты — подлежат занятию подразделениями десанта немедленно. Шестое. Для согласования вопросов, связанных с капитуляцией и разоружением всей Квантунской армии на территории Маньчжурии, начальнику штаба Квантунской армии генерал-лейтенанту Хата, японскому консулу в Харбине Миякава и другим лицам по усмотрению японского командования предлагаю в семь ноль-ноль девятнадцатого августа на самолете нашего десанта отправиться на КП командующего Первым Дальневосточным фронтом...
Шелахов умолк. Молчали и японцы. Пауза, как шаровая молния, покружила по комнате и вылетела в форточку. Японские генералы заговорили между собой — громко, сбивчиво. Шелахов терпеливо ждал. Наконец Хата пристукнул костяшками пальцев по столу, генералы примолкли. Хата скрипуче, будто слова терлись друг о друга, сказал, что на подготовку ответа надо три часа.
— Согласен, пусть будет три часа, — ответил Шелахов. — Меня найдете в советском консульстве.
В сопровождении части десантников генерал Шелахов и консул Павлычев отбыли в консульство, а другая часть десантников заняла в городе здания японской миссии, жандармерии и полицейского управления. Была выставлена наша охрана у важнейших объектов — мостов, электростанций, вокзала, радиостанции, телеграфа, главпочтамта, банков. Шелахов принимал донесения по телефону, поглядывая в окна консульского особняка: за железной оградой японские солдаты плотной цепочкой, а с внутренней стороны, со двора, здание охраняется вооруженными сотрудниками консульства вместе с десантниками.
Консул успел рассказать генералу Шелахову:
— В первый день войны все сотрудники консульства с семьями были арестованы, водворены в товарные вагоны и по железной дороге направлены в Дальний, чтобы в последующем переправить их в Японию. Но стремительное наступление наших войск сорвало замыслы японцев, и они срочно, под усиленной охраной, возвратили сотрудников консульства в Харбин и вот ныне, как видите, усердно нас оберегают.
— Скоро их самих, Георгий Иванович, придется оберегать, — сказал Шелахов, быть может впервые за этот день улыбнувшись.
За окнами затаился объявленный японцами на осадном положении Харбин: бульвары завалены спиленными деревьями, мостовые перерыты траншеями, булыжник разобран, в подвалах — пулеметные точки, на улицах — дзоты, проволочные заграждения, на перекрестках — танки и пушки. Все предназначено для длительной борьбы, но ее-то, по-видимому, не будет. Да, не будет, ибо к двадцати трем часам, как и было условлено, в консульство прибыли командующий и начальник штаба 4-й армии. Они выложили на стол Шелахову бумаги: ответ на условия капитуляции, приказ главнокомандующего Квантунской армией о прекращении боевых действий и разоружении, именной список генералов и сведения о личном составе частей Харбинского гарнизона численностью свыше сорока трех тысяч человек.
Ночь на девятнадцатое в Харбине прошла относительно спокойно. Лишь изредка на улицах взрывалась граната, тарахтела автоматная очередь, кое-где вспыхивали пожары. Как докладывали Шелахову, это не японцы, а местные хунхузы, пытавшиеся грабить магазины и склады. В утру стрельба стихла. В 7.00 генерал-лейтенант Хата, консул Миякава и группа генералов самолетом были отправлены на КП маршала Мерецкова.
А в Харбин вошла по Сунгари Краснознаменная Амурская флотилия с десантом от 15-й армии Второго Дальневосточного фронта. Стало веселее, ждали подхода полевых войск, которые из-за проливных дождей задерживались.
Генерал-майора Шелахова, назначенного комендантом семисоттысячного города, одолевали посетители. Среди них и довольно экзотические: бывший полковник царской армии при всех орденах и регалиях и священник в соответствующем сану облачении, их просьба — разрешить молебен в честь доблестной Красной Армии.
— У нас свобода религии, — сказал Шелахов. — Зачем вам специальное разрешение?
— С разрешением лучше будет!
— Ну, пожалуйста...
И в полдень девятнадцатого, в воскресенье, даже ливень не помешал тысячам харбинцев заполнить Кафедральный собор и прилегающие к нему площади. А в Коммерческом собрании заседали представители русской общественности, предложившие горожанам привести Харбин в надлежащий вид, дабы достойно встретить доблестные части Красной Армии. Это было очень кстати: надо было превращать город из осадного в мирный. Радовало, что открылись магазины, харчевни, парикмахерские. Должны возобновить работу заводы и фабрики, фирмы и компании.
Харбин — во многом русский город, русская речь слышна не реже, чем китайская или японская: эмигранты, эмигранты. Много домов выстроено русскими купцами, торговцами, железнодорожниками, чиновниками. В центре — огромные вывески: «Магазин «Иркутск», «Томское торговое товарищество», «Красноярский скупочный магазин», «Галантерея. Иван Зудов и К°, с непременным твердым знаком. Едет комендант по Харбину — японцы отдают честь — мимо отеля «Ямато», по Вокзальному проспекту, по Коммерческой улице, и будто из далекого детства выплывают чиновники, студенты, гимназисты в форменных куртках и картузах, дворники в фартуках и с бляхами, попы в рясах, ломовые извозчики в поддевках, легкачи-дутики в атласных рубашках, но все это русское, старорежимное словно втиснуто в азиатчину, какое-то оно инородное в ней. И ее в себе не растворили, и сами в ней не растворились.
Девятнадцатого августа Первый Дальневосточный фронт успешно высадил воздушный десант и в Гирине. Гарнизон капитулировал, а назавтра в город вошел передовой отряд 10-го мехкорпуса.