ронтом как раз возле подземного телеграфа: срочно потребовалось подняться наружу, чтобы захватить некоторые документы. Возле лифта Василевский встретил членов Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным. Поравнявшись, Сталин показал Молотову на Василевского и улыбнулся в усы: «А, вот он где, все неприятности — от него. — Поздоровался, спросил: — Где же вы изволили все это время прятаться от нас? И куда вы идете, ведь объявлена воздушная тревога?» Василевский ответил, что идет захватить необходимые материалы, после чего вернется. Сталин — уже без улыбки — кивнул, прошел дальше. Нет, это было не после, а до назначения начальником Оперативного управления и заместителем начальника Генштаба, память дала осечку. А тогда действительно многие неприятные известия с фронтов проходили через Александра Михайловича. Зато впоследствии он докладывал Верховному вести куда более приятные — победные! Уже как начальник Генштаба и представитель Ставки Верховного Главнокомандования докладывал.
И еще вспомнилось, связанное со Сталиным, — с ним вообще многое было связано у Александра Михайловича. Это было до Великой Отечественной, весной сорокового года. После затянувшегося заседания Политбюро, на котором были и военные, Сталин пригласил его участников отобедать у него на квартире, находившейся этажом ниже сталинского кабинета в Кремле с портретами Суворова и Кутузова по стенам. На заседании по докладу начальника Генерального штаба был принят ряд оперативных и довольно срочных решений. Борис Михайлович Шапошников дал Василевскому указание немедленно отправиться в Генштаб, отдать там все распоряжения, связанные с этими решениями. Минут через сорок пять после того, как Александр Михайлович прибыл в Генштаб, ему позвонил секретарь Сталина Поскребышев и сообщил, что Василевского ждут в Кремле к обеду. Закончив дела, Александр Михайлович через несколько минут уже сидел рядом с Шапошниковым за обеденным столом. Один из очередных тостов Сталин предложил за здоровье товарища Василевского — представителя шапошниковской школы и вслед за этим задал Александру Михайловичу неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии он не пошел в попы? Несколько смутившись, Василевский ответил, что ни он, ни отец не имели такого желания, что ни один из четырех сыновей не стал священником. Улыбка, как всегда, застряла в рыжеватых усах Сталина: «Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор». Все засмеялись. Но беседа на этом не закончилась. «Скажите, пожалуйста, — продолжил Сталин, — почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать». Александр Михайлович ответил, что с 1926 года он порвал всякую связь с родителями. И если бы поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. И сказал далее: «Несколько недель назад я впервые после многих лет получил письмо от отца. Во всех служебных анкетах, заполняемых мною, указывалось, что я связи с родителями не имею... Я доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок». «Вот как?» — Сталин удивленно вскинул брови, и все присутствующие тоже удивились. Растягивая слова, Сталин сказал, чтобы товарищ Василевский немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба. «Слушаюсь, товарищ Сталин», — ответил Александр Михайлович, смятый разговором. Был ли тогда Сталин искренен или играл? Через несколько лет он почему-то вновь вспомнил о его стариках, спросил, где и как они живут. И опять растерянность овладела Василевским. Он ответил: мать умерла, а восьмидесятилетний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей в Великую Отечественную войну мужа и сына. Сталин сказал: «А почему бы вам не взять отца, а может быть, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже...» Конечно, не хуже. Как не хуже было бы родителям, если б он не порвал с ними, самыми близкими ему людьми. Но иного выхода не было, так от него требовали, так поступало большинство.
Как-то Верховный под хорошее настроение сказал Александру Михайловичу: «Товарищ Василевский, вы вот такой массой войск руководите, и у вас это неплохо получается, а сами, наверно, и мухи никогда не обидели». Это была шутка. Но если говорить откровенно, не всегда легко было Александру Михайловичу оставаться спокойным и не позволить себе повысить голос. Сожмет, бывало, до боли кулаки, но смолчит, удержится от ругани и окрика. Ибо исповедывал: советский военачальник должен вести себя с подчиненными с достоинством, впрочем, как и с теми, кому он подчиняется.
А с Верховным было несколько серьезных конфликтов, когда и у Василевского не выдерживали нервы. Одно подобное столкновение произошло зимой сорок четвертого. Тогда Александр Михайлович был представителем Ставки, координировал действия 3-го и 4-го Украинских фронтов. В январе эти фронты предпринимали неоднократные попытки разбить никопольско-криворожскую группировку противника, но успеха не имели: недоставало живой силы и техники, остро не хватало боеприпасов. Гитлеровцы, вопреки нашим ожиданиям, не только не хотели оставлять этот район, но делали все, чтобы превратить его в почти сплошные, крепко подготовленные в инженерном отношении и искусно связанные между собою огнем опорные пункты. Как ни бились командующие фронтами Малиновский и Толбухин, в середине января с разрешения Ставки атаки были прекращены. Однако было ясно, что собственными силами фронтов Никопольский плацдарм не захватить. Если же продолжать боевые действия прежним образом, войска понесут неоправданные потери, а задача опять-таки не будет решена. Нужно было подключать 2-й Украинский фронт под командованием Конева, провести перегруппировку войск, пополнить 4-й Украинский резервами. Александр Михайлович посоветовался с Федором Ивановичем Толбухиным, тот поддержал его, и вот с КП фронта Василевский позвонил в Ставку. Толком не выслушав своего представителя, Верховный отмел все предложения и, не стесняясь в эпитетах, начал упрекать Василевского и Толбухина в неумении организовать действия войск и управление боевыми действиями. Александр Михайлович должен был или проглотить незаслуженную пилюлю или резко и до конца настаивать на своем мнении. Он выбрал второе. Повышенный тон Сталина непроизвольно толкал на такой же ответный. Верховный бросил трубку. Стоявший рядом с Василевским и все слышавший Толбухин, улыбаясь, покачал головой: «Ну, знаешь, Александр Михайлович, я от страху чуть под лавку не залез!»
Да, Сталин вызывал к себе не только уважение и почтение, но и страх: власть его была безгранична, и пользовался он ею в полной мере, карал или возвышал весьма решительно.
Ну, а что касается тех взрывчатых переговоров с КП Федора Ивановича Толбухина, то они не прошли бесследно: Сталин все же распорядился, чтобы 3-й Украинский фронт, игравший при проведении Никопольско-Криворожской операции основную роль, получил от 2-го Украинского фронта 37-ю армию и из резерва Ставки — 31-й гвардейский стрелковый корпус, а от 4-го Украинского фронта — 4-й гвардейский механизированный корпус. Так или иначе Василевский своего добился.
Ну да что ворошить прошлое, хоть и недавнее — а прошлое. Нынешнее же — вот оно.
Да, Маньчжурская стратегическая операция завершается, подумал Василевский. Тут, на Востоке, на твои плечи, Александр Михайлович, легла тяжесть небывалая. Она и в том, что на Западе Ставка занималась фронтами через своих представителей, а Берлинской операцией при всем ее огромном размахе Верховное Главнокомандование непосредственно руководило из Москвы, взяв управление фронтами целиком на себя, здесь же, учитывая большую удаленность Дальневосточного театра, его колоссальную территорию, сложные природные условия, а также необходимость наиболее целесообразно и своевременно использовать Тихоокеанский флот в интересах трех фронтов, Государственный Комитет Обороны создал для стратегического руководства военными действиями Главное командование советских войск на Дальнем Востоке. Возглавить поручили ему, Василевскому. Разумеется, Ставка не оставалась в стороне, но Главком получал немалую свободу действий. И вот можно подводить некоторые, пожалуй, и не предварительные итоги.
Александр Михайлович посмотрел на часы. Время тянулось томительно. Но отлучаться никуда нельзя, надо ждать. Кстати, связь с Москвой, как и с фронтами, безотказная.
Он прилег на диван, расстегнул крючки, ослабил ворот кителя. Хронический недосып, и недурно бы, пока позвонит Верховный, урвать полчасика-часик на сон. Но сна не было. День и ночь давно перемешались — работа такая, служба такая.
Да, близок финал исторической битвы на Востоке. Сокрушается основная сила японского империализма — Квантунская армия, освобождаются Северо-Восточный Китай, Северная Корея до 38-й параллели — на юг от нее высадятся американские войска, — Южный Сахалин и Курилы. Трудно переоценить значение этого для укрепления безопасности наших дальневосточных границ и для подъема народно-освободительной борьбы в странах Юго-Восточной Азии. Самым непосредственным образом это, конечно, коснется Китая. Мало того, что мы сокрушаем японцев, освобождаем Китай, — все трофейное оружие, всю трофейную технику передадим войскам, руководимым Компартией Китая: им еще придется противостоять гоминьдановским войскам. Так война теснейше переплетается с политикой. Да ведь война — та же политика, только иными средствами.
А десанты в корейские порты Расин и Сейсин Тихоокеанский флот под командованием адмирала Юмашева — вкупе с армейскими частями — провел блестяще. Как, впрочем, и десанты на Южный Сахалин и Курильские острова, где тяжелые бои продолжаются. Моряки не подкачали, солдаты не подкачали. Вот главный герой войны — рядовой боец, ему мы должны поклониться в ноги! Сколько их — тысячи тысяч — сложили головы ради Победы! Он, Василевский, везде и всегда старался беречь солдатскую жизнь, а на войне это непросто. Иные генералы попрекали его расчетливостью, осторожностью. Что ж, в разумных пределах он был и расчетлив, и осторожен, коль скоро речь шла о том, чтобы избежать потерь или хотя бы сократить их.