— Так оно и есть… Но мы — народ гостеприимный.
Хемон искренне улыбнулся:
— Если я решусь посетить Румынию, то сделаю это как частное лицо в период отпуска.
Ники Удиштяну понял смысл уточнения владельца голубого лимузина и спросил!
— Вы женаты?
— У меня двое детей, — ответил Хемон, будто обрадовавшись, что румын напомнил ему о семье. — Мальчик и девочка…
— Им у нас понравится, я уверен.
— А ты… ты женат?
— Был… А теперь снова холост и свободен.
— Ну, вот мы и прибыли! — объявил майор Хемон.
Ники Удиштяну увидел справа серое пятиэтажное здание. На фоне окружавших его современных светлых домов оно казалось мрачной крепостью.
Старичок, сидевший в одном из кабинетов массивного здания, слушал его со скучающим видом. По крайней мере, так показалось Ники Удиштяну, который, рассказывая о случившемся, старался быть как можно более точным. Время от времени представитель полиции вскидывал вверх брови, будто таким образом пытался прогнать скуку.
— Это все? — разочарованно спросил он после того, как румын закончил свое заявление, и бросил на майора взгляд, в котором можно было прочитать: «Что же вы, господин майор, обращаетесь ко мне с такими пустяками?» Однако майора это ничуть не взволновало.
— Это все, — бесстрастно ответил Ники Удиштяну.
Старичок задвигался в кресле и склонился над селектором:
— Ты слышал, Бруно?
— Слышал, — подтвердил кто-то невидимый.
— Что ты думаешь по этому поводу?
— На данный час мы засекли трех «мушкетеров»… Думаю, что это дело рук одного из них.
— Ты имеешь в виду Продавца Часов?
— Это его почерк. Он всегда так поступает, когда оказывается в затруднительном финансовом положении.
— Прими меры, и как можно быстрее! — потребовал начальник полиции кантона со скучающим, как и прежде, видом. — Речь идет о племяннике уважаемой Элеоноры Кантакузин, и я не хотел бы, чтобы у нее сложилось плохое мнение о нашем учреждении. Держи меня в курсе.
— О’кэй! — произнес невидимый Бруно.
Старичок откинулся на спинку кресла и, прежде чем закончить беседу с гостем, сухо откашлялся в кулак:
— Если вам немного повезет, тогда… Обычно мы не занимаемся такими делами, но… — Он поднял сухую руку, поросшую рыжеватыми волосами, указал ею в направлении майора Хемона и, видимо сочтя свой жест достаточно красноречивым, не сказал больше ни слова.
Майор Хемон поблагодарил его скромной улыбкой, а Ники Удиштяну, обращаясь к обоим, проговорил:
— Я очень признателен вам за то внимание, какое вы проявили к моей особе…
— Это с виду он такой хилый, — объяснял майор Хемон, когда они шли по коридору к выходу. — А между тем он знаменитый криминалист. И работает с не менее знаменитым адвокатом. Он — Давид, денно и нощно сражающийся с невидимым Голиафом…
С удовольствием слушая майора, Ники не переставал размышлять, пожелает ли этот Давид послать своих людей на поиски иголки в стоге сена. И вдруг почти у самого выхода он увидел женщину, укутанную в меха. Шуба, муфта, шапочка — все на ней было из норки. Женщина показалась Ники знакомой. Он остановился и обернулся. Словно по команде, остановилась и элегантная женщина. Их взгляды встретились, и после нескольких секунд раздумья он, задыхаясь от волнения, воскликнул!
— Лучия, это ты? Или мне померещилось?
— Ники? Боже! — И женщина, не колеблясь, бросилась в его объятия.
Майор Хемон наблюдал за происходящим на расстоянии, не позволяя себе ни единого жеста, который мог бы помешать встрече. Он видел, как мужчина и женщина обнимаются, целуются. Женщина, по-видимому, не смогла сдержать слез, потому что, высвободившись из объятий, принялась рыться в муфте.
— Вижу, ты не один, — деликатно заметила она, промокая платочком глаза.
— Ах да! — радостно воскликнул Ники, вспомнив о майоре Хемоне. — Разреши представить тебе господина майора, Моя соотечественница госпожа Лучия Мэргэритяну…
Майор приблизился к даме в норковой шубе и, поцеловав ей руку, в свою очередь представился.
— Невероятно! Какая встреча! — продолжал удивляться Ники. — Настоящее чудо!
Хемон смотрел на них, взволнованный сценой, которую ему пришлось наблюдать.
— Вы, румыны, очень экспансивны. Я не раз слышал об этом, а теперь получил возможность убедиться в этом воочию.
А мужчина и женщина, обрадованные встречей, смотрели друг на друга и молчали. Лучия нашлась первой:
— Я одна в Женеве. Остановилась в «Гранд-отеле»… Номер 325… Если после обеда ты свободен, приходи, я буду ждать тебя. Боже, я, все еще не верю своим глазам! — И она улыбнулась так, как улыбалась много лет назад в Бухаресте, появляясь в его однокомнатной квартирке.
Он утвердительно кивнул. Несомненно, он был везучим.
— Приду, Лучия, жди меня.
— Приходи, нам есть о чем поговорить. — Она снова промокнула глаза, бросив виноватый взгляд в сторону майора Хемона, приподнялась на носки и подставила щеку для поцелуя. Потом извинилась перед Хемоном и, заверив, что знакомство с ним доставило ей удовольствие, распрощалась.
— До свидания, Лучия!
Только после того как она удалилась, Ники вспомнил, что, ошеломленный неожиданной встречей, забыл спросить у Лучии, что она делала в здании полиции.
— Прелестная женщина! — произнес Хемон. — Ну, нам пора.
ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ
Лучия повернулась на бок, прижалась к Ники, как будто хотела заснуть, положив голову ему на грудь, и прошептала:
— Знаешь, я никогда не переставала думать о тебе. Я была уверена, что мы когда-нибудь встретимся.
Комната была слабо освещена торшером, стоявшим в углу, возле банкетки оранжевого цвета. Тяжелые шторы на окнах были задернуты. Ники не мог определить, сколько времени прошло; наступил уже вечер или нет. Возможно, он уже наступил и мороз на улице усилился. Но в номере было тепло и уютно.
— Ты меня слушаешь, Ники?
— Всем своим существом, — ответил он нежным шепотом.
Слушая рассказ своей бывшей подруги, он гладил ее рассыпавшиеся по голым плечам волосы и беспрестанно повторял про себя: «Ты везучий человек, Ники!»
— Вначале мне было нелегко, — говорила она. — В чужой стране ты всегда иностранец и смотрят на тебя с подозрением. Приходилось много работать, все было тяжело… Но я понимала, что завоюю уважение окружающих только в том случае, если добьюсь благополучия. И, представь себе, Ники, мне это удалось. Я сама не знала, что у меня столько сил!
— А я знал… я был убежден, что ты выбьешься, — заверил он ее. — Кто твой муж?
— Бывший боксер… Глуповат, правда, из-за полученных ударов, — коротко засмеялась она, — но дела вести умеет. Теперь у нас несколько баров… мотель, скорее, роскошный бордель, какие нравятся вам, мужчинам… У меня крупный счет в парижском банке…
— Браво, Лучи! — воскликнул Ники. — Выпьем за процветание твоей семьи…
Возле кровати, на ковре, стояло ведерко со льдом, в котором охлаждались две бутылки шампанского. Одна из них была откупорена. Лучия с улыбкой следила, как Ники наполнял бокалы.
— Выпьем! — повторил он.
— А ты не изменился, все такой же сильный… — польстила она его мужскому самолюбию, беря из его руки бокал с шампанским.
— Надо же было встретиться с тобой, да еще в Женеве… Это ведь не сон, не так ли?
— Сон наяву, — прошептала она.
Они выпили шампанское, поставили на поднос бокалы, и она вдруг упрекнула его:
— Пока говорю только я… А тебе что, совсем нечего рассказать?! Как ты жил все эти годы? Где работаешь? Все так же неженат? Много было у тебя женщин? Твоя сумасшедшая матушка еще жива?
— Лучи! — воскликнул он с укоризной.
— Оставь, Ники. Она тебя ни капельки не любила — в этом я как-никак разбираюсь…
Ники Удиштяну глупо улыбался. Итак, он встретился с Лучией. И не только встретился, а был с ней наедине, как когда-то. Случай поистине фантастический. Ему не хотелось отвечать: ее вполне оправданное любопытство могло вернуть его к повседневности.
— Что с тобой? — приподняла голову Лучия. — Если не хочешь, не отвечай… Только обними крепко-крепко… Помнишь наши первые ночи? Боже, какими молодыми и сумасшедшими мы были!
Он утвердительно кивнул и опять подумал: «Ты везучий человек, Ники. Потерял паспорт, но зато нашел Лучию».
Политические взгляды Н. У. Ники Удиштяну никогда не интересовался и не интересуется политикой. Проблемы войны и мира, капитализма и социализма его не волнуют. О коммунистическом режиме в своей стране у него следующее мнение: «Если в 1946 году меня оставили в покое, то почему теперь я должен выступать против властей?» Одним словом, он человек смирившийся. Изобилие на Западе на него произвело впечатление, но не настолько, чтобы он был готов покинуть свою страну. Он ни за что не променял бы суматоху на улицах Бухареста на аристократически чинное спокойствие Женевы. Он не любит коммунистов, но искренне считает, что у него нет ни малейшего повода ненавидеть их.
Отношение к воинской службе. Необученный солдат благодаря заботам своего отца. По службе связан с полковником административной службы Попеску Михаилом, который неоднократно ходатайствовал об освобождении Удиштяну от воинской службы.
Служебное положение. Экономист, работает в отделе учета экспортно-импортного управления объединения легкой промышленности. В совершенстве владеет немецким, английским и французским языками. Более способен, чем его непосредственный начальник, однако не проявляет недовольства. Отдел, в котором он работает, занимается обобщением данных об имеющихся в стране резервах, о потребностях населения. В качестве специалиста принимает участие в торговых переговорах с представителями западных фирм и фирм социалистических стран. Имеет доступ к секретным документам.
Поддерживает ли его семья связи с семьями, принадлежавшими ранее к крупной буржуазии? Если да, то с кем?