— Мою просьбу, — уточнил Удиштяну, убежденный, что просьба представителя рода Кантакузинов должна быть принята во внимание.
— Согласен, — уступил капитан, — вашу просьбу… А теперь я хочу поблагодарить вас за оказанную помощь и обсудить вопросы, связанные с нашим дальнейшим сотрудничеством.
Огорченный Удиштяну подумал: «Для Павелеску я — агент… для госбезопасности — сотрудник. Того и гляди, потребуют представить доклад в письменном виде… Не буду писать… Откажусь… Если хотят, пусть записывают мои сообщения на магнитофон…»
Но Дину готов был требовать чего угодно, только не письменного доклада. Его интересовало, что собирается предпринять Павелеску и как будут строиться его отношения с Родикой и с Удиштяну.
— Мы предполагаем, что, после того как Родика Андроник даст согласие работать на Павелеску, она будет обращаться к вам чаще, чем раньше. Как бы тяжело вам ни было, мы просим не отталкивать ее. Соглашайтесь на любую просьбу о встрече. Остается в силе и наша прежняя договоренность — вы должны сообщать нам о любой инициативе с ее стороны или со стороны Павелеску…
Валер Дину взглянул на часы и, вздохнув с сожалением, добавил:
— Человек приходит, но и уходит. Уже поздно, я ухожу.
— Одну минуточку, — задержал его Удиштяну. — Вы считаете, эта история кончится нескоро?
— Вас это угнетает? Понимаю. Но обманывать вас не собираюсь. Да вы бы быстро обнаружили ложь и перестали мне доверять. Правда заключается в том, что в нашем деле никогда нельзя предугадать, когда все закончится. Бывает, ты облегченно вздыхаешь и уже готов закрыть дело, а тут неожиданно выскакивает новый заяц и ты, вопреки пословице, обязан гнаться одновременно за несколькими зайцами. Не я, капитан Валер Дину, решаю, когда поставить точку в том или ином деле, а… — Он ткнул указательным пальцем в потолок. — Решение принимает начальство…
Он поднялся. Удиштяну пошел его проводить. У двери Валер Дину остановился:
— Я хотел спросить у вас: Родика Андроник не звонила вам, как прошла ее встреча с шантажистом?
Удиштяну нетерпеливо перебил гостя:
— Она не обещала звонить мне.
— С точки зрения психологии, а мы должны рассматривать события со всех точек зрения, она должна ощущать потребность поделиться с кем-нибудь. Не исключено, что она вам позвонит. Не отталкивайте ее…
— Боже упаси! — воскликнул Удиштяну, стараясь говорить как можно убедительнее.
— В наших интересах, чтобы она помнила о своих обязательствах и беспрекословно выполняла все, что от нее потребуют… Это, я думаю, лучший способ добиться смягчения вины…
— Не забывайте обо мне!
— Нет-нет… Знаете… — Валер Дину протянул ему руку и продолжал: — Знаете, майор Ионеску хочет познакомиться с вами лично. К сожалению, на такую встречу необходимо разрешение начальства. Ничего не поделаешь — у невидимого фронта свои законы… Не беспокойтесь, я обо всем доложу. Спокойной ночи!
Проводив гостя, Удиштяну направился в погруженную в темноту спальню, окна которой выходили на улицу. Подойдя к одному из окон, он отвел в сторону занавеску, чтобы можно было наблюдать за улицей. Он увидел, как Дину остановился в нерешительности, а затем пошел влево. Там его ожидала «дачия», цвета которой Удиштяну не мог разобрать из-за темноты. Но он заметил, что офицер открыл дверцу не слева, а справа. И по тому, как непринужденно он ее открыл, можно было заключить, что за рулем сидел кто-то знакомый.
Ники не отошел от окна. Стекло приятно холодило его разгоряченный лоб. Он давно причислил Дину к разряду своих спасителей, и все же, вопреки этой очевидности и приятной манере Дину вести себя, после каждой так называемой конспиративной встречи с ним у Ники оставался горький привкус. Что там говорить, маска сотрудника госбезопасности не подходила ему, стесняла его. У него было такое ощущение, что любой прохожий видит его насквозь, не говоря о сотрудниках объединения. Он все время чувствовал неуместность этой маски. Но что он мог поделать? Никто на родине не был виноват в том, что в Швейцарии он попал в историю.
Он вернулся мысленно к тому, о чем они говорили с Дину несколько минут назад, довольный, что от него не потребовали отчета в письменной форме. Он отметил, что офицер вообще не делал никаких заметок, выслушивая его сообщения. Неужели у него такая хорошая память? Или он прибегает к магнитофону? В любом случае поведение Дину Ники находил деликатным. Однако с каждой новой встречей чувство унижения, вместо того чтобы ослабевать, наоборот, усиливалось, хотя в глубине души он сознавал, что таким образом отдает дань предрассудкам.
Зазвонил телефон. Ники испуганно вздрогнул и отошел от окна. Включил бра над тумбочкой. Телефон стоял на полочке возле тахты. Ники вспомнил о предположениях, высказанных Валером Дину перед уходом. Заинтригованный, он поднял трубку. Дину не ошибся — звонила Родика.
— Это я… — шепотом проговорила она.
— Рад тебя слышать.
На самом деле он не обрадовался: у него не выходили из головы слова Валера Дину. Последовала пауза.
— Положить трубку? — спросила Родика с оттенком раздражения в голосе.
— Нет-нет! — встревожился он.
— Я поступила так, как ты советовал. Мне тяжело. Я так одинока… — Она помолчала, потом спросила волнуясь: — Ники, что, если я приеду к тебе?
Он не колеблясь поддержал ее намерение:
— Давай приезжай!
Вместо ответа в трубке послышалось учащенное дыхание Родики.
— Родика, приезжай!
— Нет-нет… — передумала она.
— Я приеду за тобой…
Родика тяжело вздохнула:
— Ники, мне невыносимо трудно… Как я могу находиться среди людей? Как я могу смотреть им в глаза?
Удиштяну вдруг подумал о телефоне. Почему мысль об этом не пришла ему раньше? Они беседовали так, будто в их жизни не появились ни Павелеску, ни госбезопасность. Но Ники не запаниковал, он даже обрадовался: если его телефон прослушивается, что вполне вероятно, то Дину и его начальство смогут убедиться еще раз, что Родика уступила шантажу Павелеску вопреки своей воле, что ее мучают угрызения совести.
— Если бы не ты, я бы покончила с собой.
— Не робей, Родика! Увидишь, все кончится хорошо…
Она снова вздохнула:
— Знаешь, что он мне посоветовал? Ты будешь смеяться — посвятить себя семье и мужу. Как будто между мною и Андро ничего не случилось. Смешно, не правда ли? Думаешь, я смогу стать такой, как раньше?
— Конечно, Родика. А как же иначе?.. Вспомни, что я говорил тебе о нашем будущем…
— Ники, неужели после всего, что я тебе рассказала, после тех фотографий, которые ты видел, ты смог бы вновь любить меня?
Конечно, он должен был бы успокоить ее, сознаться, что тоже попал в историю, что Павелеску и его держит в руках с помощью компрометирующих фотографий, но он умолчал о своих приключениях в Швейцарии. А всплывшая перед глазами фотография, на которой Родика была запечатлена в объятиях Петрана, не помешала ему заверить ее, что она по-прежнему любима. И это, без всякого сомнения, было правдой.
— А еще он мне посоветовал, Ники… Это просто невероятно… Передаю дословно: «Если бывший муж будет искать встречи с тобой, не избегай его. Соглашайся на все его предложения…» Ты слышишь, Ники?
— Слышу…
— Ники, я боюсь за тебя…
Удиштяну догадался, что если бы она не сделала паузы, то расплакалась бы.
— Что им нужно? Почему они советуют стать примерной женой, а одновременно требуют не отказываться от встреч с тобой?
— Не бойся…
— Как же мне не бояться? Я втянула тебя в эту пакость… а теперь эти… Ники, — крикнула она в трубку, — уж не за тобой ли они охотятся?
— Успокойся, Родика, — произнес Ники, а сам подумал, что у того, кто подслушивает их разговор, должно сложиться очень выгодное мнение о Родике. — Не думай об этом: я сумею постоять за себя. — И, вспомнив слова Валера Дину, добавил: — Родика, они разбираются в психологии. Знают, например, что ты одинока, что ты мучаешься, что тебе необходимо с кем-нибудь поделиться…
— Ты думаешь, поэтому они и толкают меня к тебе? — спросила она, не веря его словам.
— Более чем уверен… Они убеждены, что из-за моей любви к тебе я буду твоим верным советчиком.
— Ох, так бы закрыла глаза и больше никогда не открывала!
— Родика…
— Многих бы я этим осчастливила… Ладно, ложись спать, — сказала она уже повеселее. — Как-нибудь выпутаюсь… В конце концов поступлю так, как подскажет сердце…
— Родика…
— Спокойной ночи.
Она не стала ждать, пока Ники скажет что-нибудь, и положила трубку.
Удиштяну устало опустился на край тахты, пытаясь собраться с мыслями. Его усилия были прерваны новым телефонным звонком. Услышав голос Павелеску, он скривился.
— Хочу поблагодарить вас, — заявил тот без всякого вступления. — Все о’кэй!
Удивленный такой откровенностью «шефа», Ники не успел и рта раскрыть, а Павелеску продолжал:
— Господин Удиштяну, вы слушаете меня?
— Слушаю, — наконец с трудом выговорил Ники.
— Еще один вопрос, и можете ложиться спать. Если она будет вам звонить, не удивляйтесь… Это мы посоветовали… И будьте с ней поласковее.
Как хорошо запрограммированный автомат, Удиштяну ответил:
— Все сделаю так, как она захочет.
— Держите меня в курсе. Приятных снов!
В спальне снова воцарилась тишина. Удиштяну с ненавистью посмотрел на телефон. После разговора с Павелеску ему следовало разыскать Валера Дину и доложить о последних событиях. Но у него вдруг пропало желание что-либо делать. Ему даже не хотелось заходить в ванную для обычного вечернего туалета. «И завтра будет день! Зачем беспокоить человека в столь поздний час?» — пытался он оправдаться, но неожиданно пришедшая в голову мысль встревожила его. Если его телефон прослушивается, то Дину узнает о состоявшихся разговорах и сделает вывод, что он, Ники, не держит данного слова. Зачем давать капитану повод для подозрений? Сделав усилие над собой, он поднял трубку и набрал номер телефона капитана. Он не удивился, что застал того бодрствующим: ведь капитан сам говорил, что работает двадцать четыре часа в сутки…