— Товарищ Удиштяну? — воскликнул капитан радостно и в то же время удивленно.
— Я, — сухо сказал Ники и начал объяснять, что именно заставило его позвонить в столь поздний час.
— Ну и задал же я вам работы! — признал Дину после того, как Ники проинформировал его о событиях дня.
— Такова жизнь, — философски заметил Ники и вдруг задал вопрос, который давно не давал ему покоя: — Хочу спросить у вас одну вещь, но только прошу ответить правду…
Дину рассмеялся, а Ники не понял, что именно так развеселило собеседника. Но он не отступил и продолжал с обезоруживающей наивностью:
— Товарищ капитан, ответьте, пожалуйста: мой телефон прослушивается?
После короткой паузы Дину сказал:
— Было бы непорядочно отвечать вопросом на вопрос. Поэтому мне не остается ничего другого, как быть искренним. Нет, мы не прослушиваем ваши телефонные разговоры. Для этого нет законных оснований…
— А те, ну, Павелеску с его людьми, не могут этого сделать?
— У вас возникли какие-нибудь подозрения?
— Ответьте сначала на мой вопрос, — настаивал Удиштяну.
— Нет… конечно нет. Мы об этом узнали бы и предупредили вас. Для частного лица это дело непростое… ведь требуется сверхсовременная аппаратура. Но если предположить, что она у них есть, мы обнаружили бы ее, так как следим за каждым их шагом. Будьте спокойны. Что-нибудь случилось? Когда я был у вас, этот вопрос вас не волновал.
Искренность офицера произвела на Удиштяну приятное впечатление, и он, сменив гнев на милость, объяснил:
— Эта мысль пришла мне в голову во время беседы с моей бывшей женой. Почему? Очень уж хотелось, чтобы вы узнали, и не только от меня, как она мучается, приняв ваш вариант… Ведь это и есть смягчающее вину обстоятельство…
— Я восхищен вами! Но если вы считаете нужным поставить ваш телефон на прослушивание, я доложу по команде о вашей просьбе… Хотите еще что-нибудь сказать?
— Да, приятного дежурства…
В тихой спальне его начало клонить ко сну. Он стал медленно, будто через силу, раздеваться. Его мысли по-прежнему были сосредоточены на разговоре с Родикой, с капитаном Валером Дину. Из слов капитана он заключил, что его телефон могут прослушивать, но без разрешения вышестоящего начальства он не имел права раскрывать это. И все же Удиштяну порадовался за Родику. Чем больше она будет говорить по телефону о том, что ее волнует, тем больше у нее будет смягчающих вину обстоятельств.
ПО СКОЛЬЗКОМУ ПУТИ
Гаврил Андроник вернулся на рассвете уставший и продрогший, ощущая нерезкую, но непроходящую боль в желудке. Почти всю ночь он был в пути и не сомкнул глаз. По своей собственной вине и по вине попутчиков. Ни в спальный вагон, ни в вагон первого класса он билета не достал. Все они — он и еще семь офицеров, журналистов и военных писателей, которые принимали участие в крупных учениях, закончившихся накануне, — сгрудились в купе второго класса. Сначала по очереди рассказывали всякие истории и анекдоты. И даже если анекдоты были плоские, все громко смеялись. Они были довольны, что после почти недельного отсутствия возвращаются домой, где можно будет выспаться в теплой, уютной постели. Потом один за другим они начали дремать. Только он не мог заснуть, хотя веки его налились свинцом. Его всю ночь изводил храп майора, чрезмерно раздобревшего за последнее время… В редкие минуты, когда тот делал передышку, Андроник начинал клевать носом, но через минуту-две снова испуганно вздрагивал.
Дверь квартиры он открывал, стараясь не издать ни единого звука, как это делают взломщики. Он был уверен, что не разбудил жену, и не спеша стал раздеваться в прихожей. И вдруг услышал сонный голос Родики:
— Андро, это ты? Вернулся?
— Спи, — шепотом сказал он, однако очень обрадовался, видя через открытую дверь, как она спускается с тахты и ищет халат. Он снова тихо проговорил: — Зачем? Не надо… Спи…
— Уже половина шестого, я выспалась. Ты, я вижу, очень устал.
— Учения были тяжелыми… Дождь, дороги разбиты… — Андроник усмехнулся. — На войне как на войне, дорогая…
— Я пойду подогрею тебе молоко, — сказала она ему, как ребенку. — Несколько часов крепкого сна тебе не помешают.
По пути в ванную Андроник задержался и поцеловал жену в щеку.
— Иди помойся, а то ты пропах поездом, — проговорила она таким тоном, как это делают обычно матери, отправляя умываться сынишку, вернувшегося с улицы.
Андроник вошел в ванную, открыл краны горячей и холодной воды. Ожидая, пока наполнится ванна, он по привычке остановился у зеркала и принялся изучать свое отражение в нем. Усталое, еще больше вытянувшееся лицо, на котором резко выделялись горевшие нездоровым румянцем скулы, глубоко ввалившиеся глаза. Привлекали разве что красивые, чувственные губы, доставшиеся ему от матери.
«За что ей любить меня? — спрашивал себя он. — Я некрасив, болезнен. Со временем язва перейдет в рак, и тогда баста». Однако отражение в зеркале ехидно улыбалось, не соглашаясь: «Чудак ты! У тебя же нет причин быть недовольным… Приступ язвы прошел… Родика снова твоя… В любой семье бывают периоды кризиса. Почему ты должен быть исключением? Скажи спасибо, что не поторопился развестись…»
Вернувшись в спальню, он увидел на тумбочке стакан горячего молока и несколько кусочков поджаренного хлеба. Счастливым голосом крикнул:
— Спасибо, Родика!
— Выпей и отдыхай.
— А ты что будешь делать? — Он поднес стакан ко рту и начал медленно пить — молоко растекалось внутри, словно бальзам. — Не хочешь еще поспать?
— Раз уж я встала, сбегаю на рынок. Крестьяне как раз сейчас подвозят молочные продукты.
Выпив горячее молоко, он успокоился, утолил голод поджаренным хлебом. Затем, радуясь, что воспоминания о кошмарной дороге отдаляются, лег на тахту и накрылся одеялом. Он закрыл глаза и представил, что Родика подходит к нему, садится на край постели и проводит рукой по его лбу. С этими приятными мыслями он и заснул…
Прежде чем выйти из дому, Родика остановилась у изголовья мужа, будто недоумевая, как он оказался здесь. Испуганно огляделась вокруг. Все спокойно. Она несколько раз окликнула его, но ответа не получила. Окликнула еще раз уже громче — результат тот же. Тогда она встряхнула мужа за плечо:
— Андро, ты слышишь меня?
Андроник ни на что не реагировал. Родика заторопилась: «Только бы телефон на углу был исправен!» Ей стало жарко, сердце громко стучало, и она прилагала усилия, чтобы думать только о том, что ей предстояло делать. «Боже, не взваливай на человека больше того, что он сможет нести!» — взмолилась она.
Телефон был в порядке. Она внимательно набрала номер, который Войняг заставил ее запомнить. Когда на другом конце провода ей ответили: «Тридцать вторая аптека слушает», она перехваченным от волнения голосом отрекомендовалась: «Черный Пилон».
— Я ждал твоего сигнала. Все в порядке?
— Да. Сколько времени вам нужно, чтобы добраться до меня?
Войняг не среагировал на ее вопрос.
— Положила в молоко нужную дозу?
— Я сделала все, как вы приказывали. Через несколько минут он уже спал глубоким сном. Я проверила. Когда вы будете у меня?
— Ты видела чемодан? Он привез его?
— Да, он приехал с ним.
— Сейчас четверть седьмого. В половине я буду у тебя. Не закрывай дверь. Я войду без звонка. Если появится опасность, вставь в дверь ключ, чтобы я не смог войти. Понятно?
— Понятно.
— А пока возьми чемодан и положи его в столовой.
Из кабины Родика вышла без прежней уверенности в себе. И не только потому, что Войняг указал ей на возможную опасность. Она сознавала, что самая трудная часть задания именно сейчас и начинается. Ее удивило, что Войняг знал о возвращении Андроника в Бухарест. «Я ждал твоего сигнала», — заявил он. Откуда же он узнал, что Андроник вернулся сегодня утром? Как и она, Войняг знал дату отъезда Андроника из Бухареста, но не дату возвращения. Отсюда она сделала вывод, что Войняг лучше информирован, чем она предполагала. Вероятно, он следил за каждым шагом мужа. И ею снова овладел страх, который на какое-то время удалось прогнать.
Когда она вернулась в квартиру, сердце у нее колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Что, если в ее отсутствие Андро проснулся? Прежде всего она посмотрела на часы — двадцать минут седьмого. Потом направилась в спальню — Андро спал все в том же положении и даже храпел, что случалось с ним нечасто. Она окликнула его — никакой реакции. Она знала, что муж реагирует на малейший шум, и если он не пробормотал ничего во сне, значит, снотворное сделало свое дело. Теперь она стала двигаться по квартире гораздо увереннее. Когда она снова очутилась в прихожей, ей пришла в голову хитрая мысль: блокировать дверь ключом, сигнализируя таким образом об опасности. Так можно было положить конец этой чудовищной игре. Но она быстро передумала, представив, что из всего этого получится: если не сегодня, то завтра или послезавтра ей придется повторить то же самое.
Родика проверила дверь — она не была заперта на ключ. А может, это к лучшему? Чем раньше начнется спектакль, тем быстрее он и закончится. Она перенесла чемодан Андроника из прихожей в столовую и замерла, глядя на него. За время их совместной жизни у нее ни разу не возникало желания открыть его, взглянуть на фотоаппараты и пленки.
Здесь ее и застал Войняг. Он вошел неслышно, как кошка. Увидев его, Родика испуганно вздрогнула. Он фамильярно ей улыбнулся, будто то, что он собирался делать, стало для него привычным занятием. Он пришел с сумкой через плечо.
— Сейчас ровно половина седьмого! — торжествующе произнес он, и так громко, будто в квартире никого, кроме них, не было.
Родика инстинктивно поднесла палец к губам, умоляя говорить шепотом. Войняг рассмеялся:
— Не бойся! Сейчас можно из пушки стрелять — он все равно не проснется. Клянусь, раньше десяти ты его не разбудишь. Естественно, ты волнуешься… Я тебя понимаю… Это же в первый раз… Если боишься, постой у двери и последи за ним.