Родика послушно отошла к спальне. Оттуда она с замиранием сердца взглядывала то на Андро, то на Войняга. А тот уже поднял крышку чемодана, осмотрел аппараты, потом пленки. Родика увидела, как он переложил в свою сумку один из фотоаппаратов и несколько пленок. Она в отчаянии закричала:
— Что ты делаешь? Забираешь их себе?
Со спокойной улыбкой Войняг попросил ее подойти поближе, и она, не чувствуя под собой ног, подошла.
— Не волнуйся… Я беру один фотоаппарат и пять пленок. Сейчас без двадцати семь. В половине восьмого я приду снова и верну все, что взял. В половине восьмого все будет на своих местах, наша миссия закончится и ты сможешь вздохнуть спокойно. Ну, я пошел… Оставь все как есть…
Войняг ободряюще улыбнулся и направился к двери. Прислушался к звукам на лестничной клетке, а затем вышел, добавив:
— Смотри на часы — убедишься, насколько я пунктуален…
Но Родика осталась стоять в неподвижности возле раскрытого чемодана. Только теперь она заметила женскую фотографию, приклеенную к обратной стороне крышки. Она не сразу поняла, что это ее портрет, сделанный Андро в то время, когда он еще ухаживал за ней. Значит, он всегда возил ее фотографию с собой и всякий раз, когда открывал крышку, видел ее. Она почувствовала, как защипало у нее глаза и слезы покатились по воспаленным щекам.
Она закрыла крышку, надеясь успокоиться. Потом в смятении отошла к окну, убеждая себя, что если до сегодняшнего утра, до четверти седьмого, еще могла отступить, явившись с повинной или покончив с собой, то теперь пути назад ей отрезаны. В таком случае надо что-то сделать, чтобы не остаться одной, хотя бы удержать Ники, и побыстрее вырваться из этого ада…
Помня об обещании Войняга, она ни на минуту не отрывала взгляда от часов. Следя за минутной стрелкой, она вспоминала фильмы о гангстерах, которые разрабатывают свои операции с точностью до секунды. Ей даже захотелось убедиться, насколько пунктуален Войняг. И странное дело, она прямо-таки обрадовалась, когда ровно в половине восьмого он вновь появился в столовой и направился к чемодану.
— Теперь ты понимаешь, что у тебя не было причин паниковать?
Родика подошла поближе, радуясь, что он возвращает на место фотоаппарат и пленки.
— Запомните хорошенько, уважаемая, — обратился к ней Войняг после того, как закрыл чемодан, давая понять, что свое первое задание она выполнила. — На карту кроме всего прочего поставлены и наши шкуры. Если мы обманем тебя или ошибемся, нам первым достанется. Поняла? А теперь положи чемодан туда, откуда взяла.
Родика послушно взяла чемодан и отнесла в прихожую. Казалось, к ней снова вернулось самообладание. В любом случае Войняг прав: когда садишься в самолет, вручаешь свою жизнь экипажу, доверяешься его профессиональной подготовке. И разве не в интересах экипажа успешно закончить рейс?
— Ты сама убедишься, — продолжал он, — что дело это легкое и неопасное. Ну, смелее! Сейчас без двадцати пяти восемь, а он откроет глаза около десяти. До свидания!
Родика снова осталась одна в погруженной в полумрак прихожей. Возле ее ног стоял чемодан Андро. Сделав вид, будто ничего не случилось, она вернулась в столовую. Из спальни доносилось ровное дыхание Андро, с кухни — тиканье будильника. Надо было чем-нибудь заняться, чтобы время прошло быстрее. Она вспомнила о рынке. Взяла сумку, кошелек и во второй раз в это утро вышла из квартиры.
Когда она вернулась, еще не было десяти, и ей захотелось убедиться, оправдался ли прогноз Войняга. Она не пошла, как обычно, на кухню, а остановилась на пороге спальни. Андро спал все в той же позе. Родика принялась хлопотать по хозяйству. Приготовила завтрак, завернула кое-что Андро с собой, сварила себе кофе и присела на табурет в кухне, чтобы не спеша выпить его. Закурила сигарету.
Неожиданно тишину квартиры нарушил телефонный звонок. Родика вскочила, словно ужаленная. «Господи, только бы Андро не проснулся!» — взмолилась она и бросилась к телефону.
— Доброе утро, Родика. Я тебя случайно не разбудил?
От сердца сразу отлегло — звонил главный редактор журнала полковник Иоанид.
— Нет-нет!
— Что с Гаврилом? Что ты с ним сделала? — дружелюбно рассмеялся полковник. — Почему он до сих пор не появился в редакции?
— Он еще спит… Приехал очень усталый… Я его никогда таким не видела, — тихо объяснила она. — Разбудить?
— Пусть поспит… Я просто беспокоился… Думал, у него опять начался приступ. До свидания, Родика. Знаешь, мы все рады, что ваша семейная жизнь вошла в нормальное русло… Всего хорошего!
Она выпустила трубку из рук. Ей снова стало жарко, щеки горели, как будто полковник видел все, что произошло в их доме с момента возвращения Андро, и теперь пытался предупредить ее. Шатаясь, словно пьяная, она направилась в спальню. При виде спящего Андро у нее вдруг мелькнула страшная мысль: «Войняг обманул меня, и Андро никогда не проснется…» У нее подкосились ноги.
Но Андро рассеял ее страхи. С легким стоном он повернулся на другой бок, а это означало, что он скоро проснется. Родика взглянула на часы, и на лице ее мелькнула радость: стрелка приближалась к десяти. Она решила уйти, чтобы не встречаться взглядом с Андро. Потом подумала, что неплохо было бы написать ему записку в несколько строк и оставить ее на кухне. Но, выйдя на улицу, она далеко от дома не ушла, а пересекла лишь улицу и отыскала место, откуда, оставаясь невидимой, могла бы видеть, как уходит на работу Андро.
СЮРПРИЗЫ ТЕМНОЙ КОМНАТЫ
Красная лампочка в фотолаборатории окрашивала все предметы в кроваво-красный цвет. Кроваво-красным становился и Андроник, попадая в пространство, куда достигал свет от лампы. Он был один. Как всегда во время напряженной работы, тихо насвистывал. Он положил в бачки для проявления пленки, отснятые им во время учений — и черно-белые, и цветные. Вскоре он увидит плоды своих трудов. После проявления изучит каждый кадр в отдельности, чтобы отобрать лучшие и предложить их руководству редакции. Конечно, он ждал похвал. Его фотографии не были шедеврами, но полковник Иоанид, рассматривая их у окна своего кабинета, всякий раз восклицал: «Хорошо!», «Хм, хорошо у тебя получилось!» или «Молодец, Гаврил! Ты, я вижу, силен!». Конечно, это были речевые штампы, но Андроник всегда слушал их с удовольствием. Потом он ждал, когда главный редактор созовет отвечающих за отдельные рубрики и предложит им отобрать фотографии. Приятно было слушать похвалы коллег. Это поднимало настроение… Затем полковник то ли в шутку, то ли всерьез говорил: «У товарища Андроника может сложиться впечатление, что он самый великий фотограф в мире, так что полегче, братцы, полегче», — и поток похвал прекращался…
Надо было следить за проявлением. И Андроник скорее по привычке посмотрел на часы, висевшие в лаборатории, хотя у него всегда срабатывало внутреннее чувство времени. Он подошел к одному из бачков. Привычным движением вынул одну из цветных пленок, встряхнул ее, повернулся к лампе — и обомлел. Несколько минут он стоял в оцепенении, не веря собственным глазам, — пленка была засвечена. Немного придя в себя, он стал лихорадочно искать неповрежденные кадры, но с ужасом убедился, что их просто-напросто нет. Словно безумный, бросился он к остальным пленкам. Если бы он не присел на единственный имевшийся в лаборатории стул, то, наверное, рухнул бы на пол. И они оказались засвеченными. Для такого опытного фотографа, как он, это не поддавалось объяснению. Он почувствовал острую боль в желудке. Подошел к бачку с черно-белыми пленками. Там было все в порядке, но это его не успокоило. Пошли прахом труды нескольких дней и ночей. Порча цветных пленок наносила ущерб редакции, так как иллюстрации журнала в подавляющем большинстве были цветными. Как доложить о катастрофе полковнику Иоаниду? Как объяснить ему, что в журнале не будет ни одной цветной фотографии с учений? А докладывать придется…
С мертвенно-бледным лицом Андроник вышел из фотолаборатории и, стараясь держаться прямо, направился к кабинету главного редактора. Вошел он без стука.
Полковник Иоанид оторвал глаза от рукописи, лежавшей перед ним. Заметив, как бледен Гаврил, он бросился к нему:
— Что с тобой? Вызвать «скорую»?
Он помог фоторепортеру сесть. Андроник был в таком состоянии, что, казалось, вот-вот отдаст богу душу.
— Что стряслось? Тебе плохо? Вызвать врача?
Гаврил лишь отрицательно покачал головой. Нет-нет, в медицинской помощи он не нуждался.
— Что же случилось? Говори, а то загонишь меня в гроб. Ты меня понимаешь?
— Товарищ полковник, — пробормотал фоторепортер, — пройдемте со мной в фотолабораторию.
— Гаврил, мне не нравится, как ты выглядишь… Может, все же вызвать «скорую»? Или отвезти тебя в поликлинику?
— Нет-нет, это пройдет, — отнекивался Андроник. — Я очень прошу вас пройти со мной в лабораторию, я вам что-то покажу…
Главный редактор попытался разрядить обстановку и с вымученной улыбкой согласился:
— Хорошо-хорошо, если ты приглашаешь, я не могу тебе отказать… Ты можешь встать?
Андроник поднялся со стула. Шок прошел, и паника немного улеглась. Но боль в желудке мучила его, как и прежде…
А через несколько минут ошеломленный полковник констатировал порчу пленок и взволнованно спрашивал:
— Что это такое, Гаврил? Как такое могло случиться?
Глядя в сторону, пристыженный Андроник вытер рукавом вспотевший лоб и пробормотал:
— Может быть только одно объяснение, товарищ полковник, — фотоаппарат. Думаю, в нем какой-то дефект.
Главный редактор, не сводя с Андроника удивленного взгляда, спросил:
— Что значит дефект? Объясни мне…
— Я и сам ломаю голову… Но другого объяснения не нахожу.
Говорил Андроник еле слышно, и полковнику стало жаль его. Он вспомнил, как навещал его после операции в госпитале. Тогда он был таким слабым…
— Я могу попытаться проверить, — добавил Андроник.
— Каким образом?
— В фотоаппарате, с которым я работал, еще осталась одна пленка… Я не извлек ее, потому что сделал лишь с десяток кадров… Я сейчас вытащу ее и обработаю.