— Опустите немедленно пистолет!
Павелеску в ответ не колеблясь приставил ему оружие к боку. На его лице застыла издевательская улыбка.
Подталкиваемый пистолетом, Удиштяну открыл дверцу и вылез из машины. Павелеску последовал за ним. Они очутились в темноте, казавшейся непроглядной из-за подступавшего к дороге леса. Ники почувствовал холод прилипшей к спине рубашки. Он нашел в себе силы спросить:
— Что вы хотите делать?
— Пристрелить тебя! — последовал категоричный ответ Павелеску. — Ты нас предал и будешь за это наказан…
Удиштяну плохо различал его лицо, но это было неважно. Оспаривать обвинение он не мог: он на самом деле предал, пренебрег подписанным им обязательством, конечная фраза которого гласила: «А если я предам, наказанием мне будет смерть». Он предал, чтобы не предавать родину. Даже теперь он не сомневался, что Валер Дину с его ребятами где-то поблизости и готов в нужный момент вмешаться, прийти на помощь.
— Ну, что ты хочешь сказать? — спросил Павелеску, направляя пистолет к груди приговоренного к смерти.
Питая надежду, что спасители вот-вот появятся, Удиштяну с безразличием, удивившим его самого, проговорил:
— Мне нечего сказать в свою защиту… В моем роде не было предателей… Я понимаю, что оказался в одной шайке с людьми ниже меня по происхождению и положению… — В критический момент род Кантакузинов пришел ему на помощь, и Ники, выставив вперед грудь, с пафосом заявил: — Давай стреляй, я по горло сыт этой глупой игрой!
Но Павелеску снова ошеломил его. Вместо того чтобы выстрелить, он дружелюбно рассмеялся, засунул пистолет в карман пальто и, протянув Ники руку, торжественно проговорил:
— Господин Удиштяну, прошу меня простить. В машине я все вам объясню.
Удиштяну втянул в себя бодрящий, пропитанный запахами леса воздух. Он силился понять, почему так резко изменилось поведение Павелеску, и не мог.
— Нет, объясните здесь, на месте!
— Хорошо, — согласился Павелеску. — Во-первых, прошу извинить меня. То, что произошло сегодня между нами, является частью системы проверки наших сотрудников…
Удиштяну не успел выразить свое возмущение: его внимание привлекли последующие слова «шефа»:
— …перед тем, как поручить им новое, более трудное задание.
— Но это же унизительно! — закричал Удиштяну, напряженно следя за разговором.
— Знаю, но…
— Никаких «но»! Если вы не доверяете такому человеку, как я, тогда кому же, черт побери, вы доверяете? — Ники понял, что стоит на правильном пути, и потому усилил натиск, демонстрируя, как он оскорблен. — И что это за организация, члены которой позволяют себе столь нагло вести себя с румынской аристократией, пусть даже бывшей?
Артур Павелеску дал ему выговориться, а затем уже более настойчиво повторил, что пора перейти к делу.
— Прошу вас… Я надеюсь, что вы меня все же поняли. Теперь давайте обсудим задание, которое мы хотим вам поручить.
Этот переход от «ты» к «вы» произвел благоприятное впечатление на Удиштяну. Он решил, что Артур Павелеску, вероятно, понял, как ошибался, и, еще раз оглядевшись вокруг, сел в машину. Люди капитана Дину ничем не обнаружили своего присутствия.
Павелеску нажал на акселератор — машина тронулась. Некоторое время они молчали. Убедившись, что машина направляется в сторону города, Удиштяну окончательно успокоился.
Только когда они подъезжали к мосту Бэняса, Артур Павелеску заговорил снова:
— Господин Удиштяну, вы по-настоящему интеллигентный человек и вели себя безупречно. Поздравляю вас. Под дулом пистолета многие теряются: и признают, к нашему удивлению, что вели двойную игру… Да, подобных случаев было немало. Поэтому мы и прибегаем к такому способу проверки. Надеюсь, вы соблаговолите понять меня и простить…
Примирительный тон Павелеску натолкнул Удиштяну на мысль, что, пожалуй, не стоит отказываться от роли человека, оскорбленного в самых лучших чувствах. Он вспомнил о своих знаменитых предках, которые ценой жизни защищали достоинство и честь рода Кантакузинов. Он говорил и в то же время чувствовал, как нарастает его любопытство: хотелось побыстрее узнать, какое новое задание ему приготовили. Свой монолог он закончил следующими словами:
— А впредь попрошу не забывать, что вы имеете дело не с рядовым агентом, купленным за леи или какие-то другие купюры. Лучше сразу пристрелите меня, но избавьте от столь унизительных ситуаций.
— Вы правы, я допустил промашку… — признал Павелеску. — Подход к людям должен быть дифференцированным.
— Я слушаю вас, — облегчил Удиштяну его задачу.
— В вашем объединении имеется отдел министерства национальной обороны, которым руководит полковник Марин Иордаке. Насколько нам известно, вы друзья.
«Вот куда он метит!» — подумал Удиштяну.
Тем временем они миновали площадь Скынтейи, и Павелеску сбавил скорость.
— Ну, друзья — это слишком громко сказано, — уточнил Удиштяну, — хотя мы и бываем друг у друга.
— Он любитель шахмат, не так ли? И вы для него грозный соперник.
— Вижу, от вас ничто не ускользает.
— Вы не ошибаетесь, — не без гордости подтвердил Павелеску. — Если нас кто-то или что-то интересует, мы не упускаем ни малейшей детали.
«Это еще надо посмотреть!» — подумал Ники не менее гордо и, желая подзадорить Павелеску, иронически спросил:
— Может, вам известен и счет в сыгранных нами партиях?
Павелеску повернул к нему повеселевшее лицо:
— Был бы известен, если бы Иордаке или вы вели учет.
«Он нрав, — подумал Ники. — А действительно, каким бы был счет, если бы мы вели учет сыгранных нами партий?»
— Господин Удиштяну, какие обязанности выполняет полковник Иордаке в объединении?
Ники Удиштяну помрачнел. Во рту вдруг появилась неприятная сухость. От Павелеску не укрылась перемена в его настроении, но объяснил он это по-своему:
— Я вас понимаю. Когда приступаешь к добыванию настоящей информации, первый шаг сделать особенно трудно, а уж когда речь идет о друге… Но я попытаюсь помочь вам… Кабинет Иордаке расположен на третьем этаже, все его окна выходят во внутренний двор…
«Точные сведения, — с удивлением отметил Удиштяну. — Значит, они интересовались нашим учреждением».
— …Двое его подчиненных ведут учет поставок для армии промышленной продукции, текущего расходования резервов, не так ли?
Удиштяну призвал на помощь образ Валера Дину, и у него появилось ощущение, будто тот подбадривает его; «Не робей! Выясни, какую цель они преследуют».
— Все правильно. Ваши сведения абсолютно точны.
— Мы стремимся облегчить вашу задачу, а не усложнять ее. Теперь вы убедились, что некоторые участки контролируются нами.
«Дачия» миновала Триумфальную арку и направилась к площади Авиаторов — Павелеску намеренно удлинял путь.
— Что вам нужно от меня?
— Мы приготовили вопросник. Он в ящике, в конверте. Возьмите его.
Удиштяну нашел конверт. Он был заклеен.
— В вопроснике, — продолжал объяснять Павелеску, — содержатся пункты, касающиеся личности полковника Иордаке. Просим ответить на все вопросы письменно.
— На все? — удивился Удиштяну, оторвав глаза от конверта.
— Изучите вопросник не торопясь. Постарайтесь дать полные ответы. Если источник информации не очень надежен, отметьте это. Повторяю: нам нужна подробная информация…
— Что-то наподобие личного листка? — попытался угадать Удиштяну.
— Да. Кое-что мы, конечно, знаем, — раскрыл свои карты Павелеску, — но этого мало. Вам предстоит дополнить имеющиеся у нас сведения. Хорошо бы вам укрепить связи с семьей полковника, почаще встречаться с ним… Не сразу, а постепенно…
Удиштяну представил квартиру семьи Иордаке, где хозяйничала жена полковника Александрина, архитектор по профессии, и подумал: «Александрина подаст мне чай с печеньем, Марин сядет со мной за шахматы, а я буду за ними шпионить. Хорош, нечего сказать!»
— Для какой цели вам нужен этот вопросник?
Удиштяну знал, что не получит правдивого ответа, но хотел еще раз показать Павелеску, до какой степени наивен. Они миновали памятник Авиаторам и теперь ехали в направлении площади Виктории. Павелеску посмотрел на него с улыбкой:
— Придется выбрать время и прочитать вам лекцию о шпионаже. Ни одна шпионская служба, мелкая или крупная, не занимается искусством для искусства. Значит, и вопросник преследует определенную цель. Только мне об этом еще не сообщили. Может, я узнаю об этом, а может, нет…
— Как, вы заставляете меня собирать сведения о полковнике Иордаке и даже не знаете зачем? Что-то не верится.
Его реплика позабавила Павелеску.
— Господин Удиштяну, в шпионаже только два-три человека — мозг соответствующей службы — знают о подлинном размахе операции, то есть знают о ней все от «А» до «Я». Я же узнаю о ней, если вообще узнаю, лишь частично, скажем, от «А» до «Б», от «Б» до «В» и так далее.
Больше Ники ни о чем не расспрашивал. У него не было причин сомневаться в разъяснениях Павелеску. Помнится, и капитан Дину говорил ему нечто подобное. Тем временем они доехали до площади Виктории.
— Прежде чем расстаться, я хочу сообщить вам кое-что о вашей бывшей жене… Мне известно, что вы возобновили с ней связь… Это неплохо… Но у женщин есть одна особенность. Как только они попадают в постель, сразу начинают болтать…
— Уж не хотите ли вы, чтобы я шпионил за своей бывшей женой? — то ли в шутку, то ли всерьез возмутился Удиштяну.
— Что вы! Мы считаем вас ценным человеком и не станем утруждать по пустякам…
Машина остановилась у светофора на Римской площади, и Павелеску замолчал. Только после того как они тронулись дальше, он продолжил свою мысль:
— Госпожа Андроник тоже новичок в нашем деле… Не исключено, что по этой причине она будет впадать в депрессию, испытывать приступы страха… пока не наберется опыта…
«Он к тому же психолог, — отметил про себя Удиштяну, прислушиваясь к словам Павелеску с возрастающим интересом. — Он прав… Родика действительно много говорит… и настроение у нее резко меняется…»