— С тех пор как эта напасть свалилась на мою голову, я стал читать книги про шпионаж, — принялся объяснять Удиштяну. — Попадались мне книги и про двойных агентов, и в большинстве из них двойной агент действовал как своего рода курьер.
— Курьер?! — рассмеялся Валер Диву. — Странный народ эти писатели! Что им известно о том, как работают агенты?
— Они получают какой-нибудь документ из рук одного патрона и передают его в руки другого патрона. Тот изучает документ, устанавливает, что именно интересует противника, вооружает курьера контрдокументом, ну, скажем, вопросником наподобие вот этого. Вопросник попадает туда, куда нужно, курьеру дают ответы в конверте, и он его вручает…
— Ха-ха-ха! — еще громче расхохотался Валер Дину, но так, чтобы его смех не показался собеседнику оскорбительным. — Если я правильно понял, двойной агент не ломает голову над ответами, а получает их от человека, который руководит его работой?
— Именно так.
Лицо Дину стало серьезным.
— Вы заблуждаетесь. Не советую вам руководствоваться фантазиями писателей. Флеминг, сотворивший Джеймса Бонда, писал не пособия по шпионажу, а романы. Одно дело жизнь, совсем другое — литература. В книгах действие начинается сегодня, а заканчивается завтра или послезавтра. В действительности же шпионская акция может длиться год, два… десятилетие. Вы, несомненно, поняли, что я хочу сказать. Мы не можем дать вам ответы по нескольким причинам. Во-первых, вы в шпионаже новичок, ни в какой специальной школе этому не учились. Следовательно, и Павелеску, и те, кто стоят за его спиной, ждут, что текст будет составлен дебютантом. Какими бы искусными мы ни были, нам не удастся придать вашим ответам оттенок неопытности. На какой стадии мы вмешаемся? Как только заполните вопросник, передадите его нам на утверждение. Вот тогда мы и посмотрим, что должен, а что не должен узнать противник…
— А во-вторых?
— Ваш вопрос ставит меня в затруднительное положение…
— Если так, тогда не нужно, не нужно, — решил не настаивать Удиштяну.
К его удовольствию, капитан отбросил свои колебания и объяснил:
— Мы не верим до конца, что главной целью хозяев Павелеску является Марин Иордаке. А чтобы не спугнуть их, мы вынуждены, контролируя их игру, предоставлять им свободу действий.
Удиштяну сделал вид, что понял Валера Дину, но все-таки сказал:
— Для меня просто невыносимо выпытывать что-то у полковника Иордаке. Не лучше ли было бы поговорить с ним откровенно?
— У меня складывается впечатление, что вы меня не поняли, — разочарованно произнес Валер Дину. — Позвольте нам судить, как лучше действовать. Я уже знакомил вас с особенностями тайной войны. Иногда что-то выплывает наружу, но чаще все остается скрытым от посторонних глаз. Так вот эта работа, товарищ Удиштяну, намного сложнее, чем вы себе представляете. С полковником Иордаке и его семьей вы должны вести себя как настоящий шпион: действовать надо тонко, так, чтобы не вызвать у него никаких подозрений.
— Почему речь идет именно о полковнике Иордаке? — никак не хотел смириться Удиштяну.
— Подумайте о том, что я вам говорил: нужно установить, какие цели преследуют Павелеску и его хозяева. Кто главный объект их действий? Возьмем, к примеру, такой вопрос: Иордаке выезжал на Запад, не правда ли?
— Да, насколько мне известно, он входил в состав экономической делегации, — подтвердил Удиштяну, в котором вдруг проснулось любопытство.
— Он входил в состав делегации в качестве военного или гражданского представителя?
— Этого я не знаю.
— Так я вам скажу в качестве гражданского представителя. Вот видите? — Валер Дину пристально посмотрел на Ники: — Не кажется ли вам, что неплохо было бы выяснить, не установила ли какая-нибудь разведка, кто такой Иордаке, и не пытается ли теперь выйти на него. А судя по вопроснику, дело обстоит именно так.
— Я хорошо знаю полковника Иордаке, — возразил Удиштяну, возмущенный домыслами капитана. — Если бы он допустил какую-нибудь ошибку, то непременно доложил бы о ней по возвращении. Он честный офицер… он не допустил бы…
Удиштяну вдруг умолк, поняв, что рассуждает нелогично. Разве сам он доложил кому-нибудь о потере паспорта? В комнате повисла неловкая тишина. От Дину не ускользнуло замешательство хозяина, и он воспользовался им, стараясь не обидеть Ники:
— Я согласен с вами, но и вы должны кое о чем помнить. Мы не сомневаемся, что вы были и остаетесь честным человеком… Тем не менее на вас оказали давление, не правда ли? Вам подстроили ловушку в Швейцарии, а затем и здесь, в Румынии. Как бы стали развиваться события, если бы мы не следили за каждым шагом Павелеску? Такие, как Павелеску, выискивают слабые стороны у того, кого хотят завлечь в свои сети. Они хорошо знают свое ремесло… А честность — понятие относительное. Вы так не думаете?
Удиштяну в душе согласился с капитаном, но промолчал. Его смущение было довольно красноречивым, и Дину не стал настаивать на ответе, а продолжал развивать свою мысль:
— Мы рекомендуем вам отнестись серьезно к обязательству, данному службе, представителем которой является Павелеску, и выполнять все указания, касающиеся вопросника, абстрагируясь от нас. Конечно, всякий раз, когда обстоятельства того потребуют, советуйтесь с нами. Но не забудьте, что по отношению к Иордаке вы шпион, в задачу которого входит получить как можно больше сведений.
— Я учту ваши рекомендации, — удрученно пообещал Удиштяну.
— Сегодня я без машины, — с улыбкой заявил офицер, — так что с разрешения хозяина могу позволить себе рюмочку виски…
Удиштяну поднялся с кресла и направился к бару.
ПО КОМ ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА
Ники сел на скамейку, повернулся к Родике и прочитал на ее лице признательность. Они долго молча смотрели друг на друга. Доносившийся колокольный звон подчеркивал царившую на кладбище торжественную тишину.
Через некоторое время Родика с невыразимой грустью проговорила:
— Никогда не прощу себе, что ушла от тебя, что втянула тебя в эту грязь… Я не нахожу себе покоя.
Растроганный, он взял ее руку, поднес к губам, поцеловал и нежно прижал к своей чисто выбритой щеке.
— Не терзайся понапрасну, — произнес он, искренне желая успокоить ее, — прошу тебя… Сейчас самое главное — собраться с силами и выстоять.
Кладбище погружалось в сумерки. Было довольно тепло, отовсюду доносились ароматы ранней весны.
— Я позвала тебя, потому что вчера утром повторилась история с Войнягом… — сказала Родика, виновато высвобождая свою руку. — Я чувствую, что схожу с ума… — Она замолчала, устремив взгляд на покрытую белыми цветами молодую яблоню.
— Не понимаю… — нарушил Ники установившееся на какое-то время молчание. — Что-нибудь случилось? Что-нибудь прошло не так?
Она отрицательно покачала головой:
— Как и в первый раз, все прошло как по маслу.
— Что же тогда?
Родика ответила не сразу. Она закурила, и Ники заметил, что сигарета в ее руке еле заметно дрожала.
— Вечером… Потом пришел вечер… — продолжала она, сделав несколько затяжек. — Вечер, понимаешь? — Ей, вероятно, казалось, что Ники не понимает, о чем она толкует. — Андро пришел домой… Он весь посерел… Его снова прихватила язва. Мне не надо было спрашивать, что случилось… Как и в прошлый раз, я подмешала ему в стакан с молоком снотворное. Потом появился Войняг и унес один из фотоаппаратов и две пленки. Затем вернул их… Андро всю ночь метался, кричал и ругался во сне. Я ни на секунду не сомкнула глаз. Мне было страшно, да и сейчас страшно… Так долго не может продолжаться. Думаю, что… — Она выпустила из руки сигарету, растерла ее носком туфли и застыла, не поднимая глаз от земли.
— О чем ты думаешь?
— Я сойду с ума… — задохнулась она от рыданий. — Если бы ты видел, в каком он был состоянии! Опять у него не получились фотографии, опять пленки оказались засвечены. Я убиваю его, без ножа режу. Ники, дорогой, я встала на плохой путь.
Удиштяну взял ее за плечи и повернул к себе. Родика опустила веки, стараясь скрыть слезы.
— Да, это так, — признал Ники, — но у тебя нет выбора. Надо терпеть, Родика, понимаешь? Ты не должна сдаваться. Увидишь, все кончится хорошо. Мы выпутаемся…
Он старался быть убедительным, хотя разделял ее страхи. Если история с засвеченными пленками повторится, поднимется тревога и кто-нибудь откроет глаза Андронику. Можно предвидеть, что в таком случае произойдет.
Родика нервным движением поднесла платок к глазам, в которых застыла тревога.
— Как бы тебе это объяснить, Ники? Я пребываю в таком нервном напряжении, что иногда мне кажется, будто я теряю разум, становлюсь какой-то ненормальной… Вчера, например, после того как я дала Андро молока и он заснул, мне надо было позвонить Войнягу. Ну и что ты думаешь? В голове будто заклинило, и я никак не могла вспомнить номер телефона Войняга, хотя очень хорошо его знаю! Я набирала то 91-09-93, то 91-93-09. Меня прошиб холодный пот. Прошло несколько минут, прежде чем я смогла вспомнить телефон, и мне они показались часами.
Удиштяну ласково погладил ее по щеке, словно ребенка:
— Бывает… Это случается и не в такие моменты… В конце концов ты же вспомнила?
— Пока я вспоминала, думала, что умру. А записывать номер телефона Войняг мне категорически запретил.
Ники Удиштяну смотрел на Родику грустными глазами, не очень-то прислушиваясь к тому, что она говорила. Он давно уверовал, что обстоятельства складываются благоприятно и Валер Дину поможет им выбраться из опутавшей их паутины. В его мозгу крутились номера телефонов: 91-09-93… 91-93-09. Он даже хотел отметить вслух, что номер 91-09-93 нетрудно запомнить, и вдруг почувствовал, как внутри у него все похолодело. Словно он стоял на краю пропасти и кто-то столкнул его в бездну. Инстинктивно, будто желая ухватиться за что-нибудь, он убрал свою руку. Только услышав голос Родики, он вышел из состояния прострации.
— Ники, дорогой, что с тобой?
— Что со мной может быть?