Уф! Уж эта мне шоферня! Все-то они знают, во всем» то разбираются… А может, мне очень повезло, что я случайно уселся рядом с этим великим стратегом?
— Да брось ты, дружище! Зачем им это делать, если мы союзники?
Шофер сразу же замолкает, как в скорлупу прячется. Должно быть, думает, что слишком далеко зашел со своей стратегией.
Мы проезжаем мимо полицейской префектуры. На Каля Викторией полно людей, терраса Дома офицеров тоже заполнена посетителями. Но это меня уже не интересует. Мы едем на следующий объект — центральную телефонную станцию.
— Остановись-ка у Национального театра.
Водитель снова начинает проявлять беспокойство:
— А где еще потребуешь остановиться? Можешь мне толком объяснить, чего мы ездим? Зачем тебе театр понадобился? Он же все равно закрыт. Ты приезжий, что ли?
— Я тебе показал удостоверение. Там написано, откуда я.
Остановив машину там, где сказал я, он тоже выходит. О господи, идет за мной, чтобы посмотреть, куда я вхожу! Да, я его заинтриговал. Но если он меня бросит, то плохи мои дела. Другое такси мне схватить уже не удастся.
Вхожу в здание телефонной станции через вращающуюся дверь. В зале со множеством окошечек народу мало, тишина. Ничего подозрительного. Вдруг кто-то берет меня за локоть. Вздрагиваю от неожиданности, резко поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Мироном Попа — это один из наших. Он в гражданском, как и я. Отводит меня в сторону, и только тут я замечаю, как он взвинчен. Глаза у него горят.
— Бану, здесь что-то происходит… — шепотом заговорщика сообщает он. — Я получил приказ не покидать объект и наблюдать возможные передвижения немецких военных подразделений, находящихся поблизости от телефонной станции… Пока у нас мир, но… — Он окидывает многозначительным взглядом огромный зал и снова берет меня за локоть: — Думаю, что немцы что-то задумали… Как бы они на нас не напали…
Ну и дела! А ведь, возможно, он прав. Сейчас ситуация позволяет предполагать самое невероятное. Я же видел, как офицеров Герштенберга собрали по тревоге, — значит, немцы действительно что-то задумали.
— Что это тебе в голову пришло?
— «Что, что»! — обижается Мирон. — Соображай: директор телефонной станции отдал приказ отключить все аппараты у немцев. Уловил?
Верно, тут и соображать-то нечего — в воздухе что-то носится, это ясно. Черт его знает, может, он и прав. Если бы мы порвали с немцами, то капитан Деметриад немедленно послал бы меня выполнять операцию «Унде»… А может, к тому дело и идет? Он ведь пока не вводил меня в курс дела. Я вспоминаю, что у германской миссии на телефонной станции есть свой узел, который обслуживается только немцами.
— А немцы на своем коммутаторе пронюхали что-нибудь?
— Пока нет. Теряются в догадках и не могут найти объяснения неисправностям на некоторых линиях…
Мирон провожает меня до вращающихся дверей, а потом выходит вместе со мной на улицу. Осененный какой-то догадкой, он долго смотрит на меня изучающим взглядом и, наконец, решается:
— А ты, Бану, зачем сюда приехал? За телефон заплатить?
Я усмехаюсь:
— Самое время.
— А все же?
— Так просто, из любопытства…
Он больше не настаивает, и мы расходимся. Я оглядываюсь вокруг. Около здания Национального театра пустынно, но магазины на другой части улицы работают как обычно, внутри видны покупатели. Люди не проявляют особого беспокойства. И не подозревают, что вот-вот наступит час Ч.
Так что пока мой таксист, пожалуй, самый чуткий и самый информированный человек во всем Бухаресте. Я возвращаюсь к машине и застаю его в самом взвинченном состоянии.
— Ты где шляешься? Думаешь, можно меня мариновать до бесконечности?
«Эх, сказал бы я тебе!» — думаю я, но ничего не говорю и молча сажусь на переднее сиденье. Машина срывается с места.
— Может, у тебя какие дела в Королевском дворце найдутся? — На его потном лице появляется подлая издевательская улыбочка. — Ты вроде по очереди все дворцы объезжаешь…
При его последних словах я настораживаюсь: он, значит, за мной наблюдает, делает выводы. Ну что ж, пока сведем все к шутке.
— А ты, дядя, как догадался? — смеюсь я. — Да, королева изволила пригласить меня на ужин.
— Скорей уж на последнюю вечерю! — фыркает таксист. — Мне очень жаль, уважаемый, но во дворец ты, кажется, не попадешь. Ворота там закрыты, а охрана усилена.
Интересно, кто из нас разведчик — он или я?
— Откуда ты все знаешь? Кто тебе сказал про Королевский дворец?
Водитель страшно доволен признанием своей осведомленности и охотно называет источник:
— Торговка табаком сказала. Она стоит лицом к самым большим воротам позади дворца. Еще она сказала, что во дворец коммунисты пробрались.
— Надо же!
— Думаю, что дыма без огня не бывает!
На малой скорости мы пересекаем Дворцовую площадь, приближаясь ко дворцу. Водитель торжествующе восклицает:
— Ага, видел? Ворота закрыты! С чего это их закрыли? Закрывают-то только по ночам! Табачница верно сказала.
Да уж куда верней: раз король во дворце, то двое железных кованых ворот должны быть открыты. Шторы на окнах задернуты, но сквозь щели пробивается свет — доказательство того, что в эту необычную пору во дворце тоже что-то происходит.
— Так что — едем дальше или хочешь остаться поужинать? — Он не забыл моей шутки, но я не сержусь.
— Едем, только тихо, скорость не прибавляй.
В этом районе меня интересует еще один объект: гостиница «Сплендид-Парк» — одна из резиденций гестапо. От дворца ее отделяет узкая улица, которая называется Имперской. Через окна гостиницы гестаповцы следят за каждым движением во дворце.
— Стоп! — говорю я, едва такси подъезжает к Белой церкви.
Выпрыгиваю из машины и бегу в сторону Имперской улицы. Вижу два немецких военных грузовика напротив второго выхода из гостиницы. Около гостиницы полно немецких солдат. Тут все ясно. Бегом возвращаюсь к «бьюику».
Там водитель внимательно изучает мое удостоверение. Подозрительно скосив на меня глаза, отдает его мне.
— Интересный ты человек, уважаемый!.. Давно мне таких интересных клиентов не попадалось! Где следующая остановка? У германского посольства?
Его вопрос настолько ошеломляет меня, что я с трудом скрываю замешательство:
— А ты как догадался? Именно у посольства. Только, прошу тебя, будь любезен, останови сначала у министерства финансов.
Привычным движением сую руку в задний карман, где обычно держу пистолет. Вот дьявол, забыл его дома! С этим чересчур проницательным водителем надо держать ухо востро — он явно взял меня на «прицел». Ужасно хочется закурить. Но не успеваю я даже дотронуться до портсигара, как тут же слышится грозное предупреждение:
— Э-э! Уважаемый!
— Да я не зажигаю… — оправдываюсь я, как школьник. — Хотел только подержать сигарету во рту, чтобы почувствовать вкус табака… Тебе известно что-нибудь о дворце Катарджи?
Этот неожиданный вопрос отнюдь не застает его врасплох, будто он только его и ждал от меня. Ответ водителя звучит как урок, вызубренный наизусть:
— Дворец построен в 1889 году первым румынским нефтепромышленником Монтеору, человеком из народа, для его дочери Элеоноры, которая вышла замуж за дворянина из древнего рода Катарджи.
Добавь он, что дворец был спроектирован и построен архитектором Хорией Минку, ей-богу, я встал бы перед ним на колени.
— Если ворота будут открыты, въезжай сразу во двор.
— А в министерство финансов уже не надо?
Он косит на меня взглядом и насмешливо улыбается. Его, наверное, забавляет мой вид с незажженной сигаретой в зубах.
— Притормози у посольства…
— Так и сделаю…
Ворота, однако, закрыты. Жалко! Мы проезжаем мимо резиденции Киллингера и метров через сорок останавливаемся. Здесь я должен выйти. Напоминаю этому мастеру руля и военной стратегии, чтобы он не подумал смотаться.
— Это ты мне говоришь?.. Да ты на счетчик посмотри! Интересно, есть у тебя чем расплачиваться-то? Как бы мне в дураках не остаться!..
А-а, вот такой оборот меня вполне устраивает. В случае чего он меня сам из-под земли достанет.
Пересекаю Каля Викторией по диагонали. Тихо… Безлюдно. Особенно в торговой части магистрали. Здесь все же попрохладней, чем в других районах города. У посольства через дорогу — полное спокойствие. По крайней мере так мне кажется с этого расстояния. На втором, последнем этаже здания находится роскошный кабинет барона Манфреда фон Киллингера. Шторы светомаскировки пока не опущены, но никаких проблесков света не видно. Никто не входит и не выходит.
Толкаю огромную, окованную железом створку ворот дворца Катарджи. Она подается неожиданно легко. Пробиваюсь в сад и большими шагами направляюсь не к главному входу, а к служебному. Навстречу мне выходит старик Иосиф, верный слуга семьи Катарджи. Хозяева выехали из Бухареста из-за бомбежек, а его оставили присматривать за дворцом. Он и у нас на службе.
— Добрый вечер, дядя Иосиф… Есть что-нибудь новенькое?
— Э-э!.. Ребята тебе сами скажут, а я иду поливать сад.
— Ну-ну, поливай.
Вся эта ситуация меня веселит. Через три ступеньки взбегаю по служебной лестнице, освещенной синей лампочкой, и останавливаюсь напротив одной из дверей мансарды. Она заперта. Чтобы ее открыли, нужно дать два коротких звонка и один длинный. Мне открывает лейтенант Михуц.
— А, это ты! — радостно восклицает он. — Давай входи. Я тебя уже заждался.
— Как это заждался? — недоумеваю я, но все-таки вхожу в комнату. — Если мне не изменяет память, я получил приказ…
— Погоди, я в курсе. Но с тех пор как капитан послал тебя на задание, многое изменилось.
Он таинственно улыбается и подталкивает меня в следующую, смежную комнату, где у нас оборудован наблюдательный пункт. Я вхожу и застываю, пораженный. Откуда здесь появилась рация? И радист Никифор?
— Эй, лейтенант, что встал как вкопанный?
Я оставляю вопрос без ответа. Никифор сидит у рации в наушниках и слушает. Заметив меня, улыбается, приветственно салютует.