— Прошу вас доложить, в каких частях служите, господин лейтенант.
Я не оставляю генералу фон Краусу возможности повторить вопрос и отвечаю, глядя прямо в глаза, не колеблясь:
— Пятая авиационная дивизия, дислоцированная в зоне Плоешти, Прахова.
После этого он должен был бы протянуть мне руку, чтобы вывести меня из уставного окаменения. Но генерал не делает этого, оставляя меня в напряжении. Сам же спокойно направляется к четырем телефонным аппаратам на письменном столе и без малейшего колебания снимает трубку с красного аппарата. Я слежу за ним, сдерживая нервное напряжение и ту волну тревоги, которая медленно, но неуклонно поднимается во мне. Генерал набирает номер, и я слышу, как он говорит:
— Густав, соединись с «Вултуром». Проверь, есть ли у них на учете лейтенант Курт Грольман, по происхождению из Румынии. В твоем распоряжении пять минут.
Хотя остальные офицеры стоят, не спуская с меня глаз и изучая меня как диковинку, я чувствую некоторое облегчение. «Вултур» — это позывные пятой дивизии, где действительно состоит на учете офицер Курт Грольман, — там должны это подтвердить. А все же есть что-то в этой комнате, что мне не нравится.
Фон Краус оборачивается и устремляет на меня ледяной взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Левую руку он сжимает в кулак и отводит его за спину, как будто что-то пряча. Он рассматривает меня с головы до пят, огорченный, возможно, моим запоздалым появлением. Не знаю, какое я произвожу впечатление, но не верится, что я являюсь причиной его бледности. Наконец он говорит:
— Я вас слушаю, лейтенант.
Нужно говорить, иного выхода нет. Я, однако, предпочитаю молчать — это и умнее и скромнее. Нужно признаться, что в свое время я учился на разведывательных курсах, где, между прочим, мне запомнился случай с офицером, попавшим в такой же примерно переплет. Он удачно применил тактику «хорошо воспитанного умного мальчика, который не говорит, когда его не спрашивают». Короче говоря, «мне сказать нечего». Вынимаю пакет, содержимое которого нам известно, и протягиваю ему, «вдохновленный» сознанием важности момента.
Генерал не спешит его вскрывать. Он осматривает пакет, и взгляд его останавливается на круглой сургучной печати, которая выглядит как пуговица от нового пальто. Кажется, генерал доволен. Передает пакет майору, видимо адъютанту. Тот вскрывает пакет при помощи ножа для бумаг в торжественной тиши. Пакет снова оказывается в белых длинных пальцах генерала фон Крауса. Генерал достает документ, разворачивает. Какова-то будет его реакция? Письмо должно было быть доставлено примерно около половины девятого. В нем генералу фон Краусу генерал Герштенберг сообщал из посольства о событиях, происшедших в Бухаресте, о новой ситуации во дворце, сложившейся в результате ареста маршала Иона Антонеску, указывал, какие меры следовало срочно принять, тихо, без паники, и заверял, что дереву с глубокими корнями ураган не страшен.
Электрические часы на стене показывают двенадцатый час. Нетрудно догадаться, о чем думает генерал фон Краус в эту минуту: какой бы у них был выигрыш во времени при выводе частей на боевые позиции, если бы пакет не попал в «Вальдлагерь» с таким огромным опозданием.
— Лейтенант Грольман, каким образом этот документ оказался в ваших руках?
Несмотря на бледность, генерал выглядит оживленным и энергичным. Голос его звучит твердо, он явно чувствует себя хозяином положения и верит в исход предстоящей битвы.
— Чистая случайность, господин генерал… — Яркими лаконичными мазками я набрасываю картину: обочина дороги, окровавленный майор фон Блетц… Насколько убедительно это звучит, сказать трудно. «Не бойся, — напутствовал меня капитан Деметриад. — Нашу легенду мы подсовываем противнику в момент почти полной неразберихи, они и сами-то не очень знают, где у них что». Во всяком случае, мой рассказ производит впечатление на офицеров штаба. Если бы это были пехотинцы, а не летчики, они бы проявили большую осмотрительность.
В наступившей тишине никто не успевает ничего сказать, как в кабинет фон Крауса вихрем влетает мой старый знакомец генерал Альфред Герштенберг собственной персоной и своим неожиданным появлением прерывает мое донесение.
Мне давно знаком Герштенберг, его военная карьера также не составляет для меня секрета. Перед тем как получить звание генерала и стать шефом немецкой военно-воздушной миссии в Румынии, он был военным атташе в Варшаве. После оккупации Польши гитлеровскими войсками его перебросили в Бухарест на укрепление местной разведывательной сети и создание контрразведывательного центра.
От неожиданности все замирают, в том числе Краус, Герштенберг машет рукой и кивает на меня:
— Кто это?
Он явно не в духе, но тут уж я ничем не могу помочь и только автоматически вытягиваюсь в струнку, как положено по уставу.
— Он докладывает мне, каким образом к нему попали документы, — объясняет Краус, показывая на пакет, который должен был доставить майор фон Блетц.
Глядя на вспотевший лоб Герштенберга, я думаю о Браге. «Что-то с ним сталось? Куда они его потащили?»
Шеф немецкой авиации в Румынии доброжелательно присматривается ко мне, одобрительно хлопает меня по плечу и произносит штампованные дифирамбы в мой адрес, в которых обыгрываются слова «стремительность храброго немецкого солдата». Похвала повисает в воздухе без продолжения, потому что в комнату входит запыхавшийся, видно он бежал изо всех сил, майор и, не обращая ни на кого внимания, сразу подходит к Герштенбергу.
— Господин генерал, на четырнадцатом километре по вашему приказу начата атака!
Моя персона больше никого не интересует. С лисьей улыбкой на пухлом лице Герштенберг широкими шагами приближается к окну барака и раскрывает его, нарушив тем самым светомаскировку.
В ночной тишине звучит отчаянная перестрелка. Значит, капитан, который проверял у меня документы и благодаря которому я попал в «Вальдлагерь», не врал.
Я уже многое повидал на этой войне. Не раз смерть протягивала ко мне свою костлявую лапу. И все же ни одно задание не давалось мне так тяжело, как это, хотя и делать-то особенно ничего не надо — только не подавать виду, что нервничаешь.
Автоматные очереди… Приглушенные разрывы гранат…
Герштенберг замирает у окна, откинув голову, как будто слушает музыку в консерватории. Чуть позже непроницаемая тишина, как колпак, опускается на «Вальдлагерь».
Тишину кабинета внезапно разрывает звонок оранжевого телефона. Я настораживаюсь. Фон Краус снимает трубку:
— Да, Густав. Докладывай, я слушаю.
Генерал действительно слушает его с закрытыми главами, коротко кивая. Я застываю в напряжении. И только когда фон Краус открывает глаза и устремляет взгляд на меня, я догадываюсь, что первый раунд я выиграл, хотя приговора пока не услышал.
Окно барака уже закрыто. Со стороны шоссе опять доносятся глухие выстрелы.
— Лейтенант Грольман! Вы можете ехать. В Плоешти вас ждут.
Я расслабляюсь, рубашка моментально прилипает к спине. Щелкнув каблуками, отдаю честь. Но тут ко мне неожиданно обращается Герштенберг.
— Лейтенант Грольман, мне доложили, что вы знаете румынский…
— Так точно, господин генерал!
— Вы хорошо его знаете?
— Так же, как немецкий.
Герштенберг останавливается на расстоянии одного шага и упирается в меня тяжелым, повелительным взглядом, будто гипнотизируя. Что это ему пришло в голову? Опыта в работе генералу не занимать, что-то он там такое придумал? Я с трудом выдерживаю его сверлящий, подозрительный взгляд. Внезапно он таинственно улыбается:
— Лейтенант, у меня есть для вас поручение… Идемте со мной.
«Кончено, — ахаю я про себя, — влип! Этот старый лис что-то пронюхал и теперь расставляет на меня капкан…» Адъютант распахивает дверь, и мы выходим — Герштенберг, за ним я, за мной адъютант.
За дверями я получаю свое оружие, и мы выходим в темноту. Лесная прохлада действует живительно. Время от времени доносятся далекие автоматные очереди. Я теряюсь в догадках по поводу замыслов Герштенберга — ничто не наводит меня на какие-либо предположения. Раздражает меня и адъютант Герштенберга, который теперь прыгает впереди, освещая мощным фонариком дорогу своему шефу.
Я снова вспоминаю о своем несчастном водителе. Теперь вот меня ждет бог знает что, а он?
Тропинка тем временем сужается.
— Bitte, Achtung, Herr General![8]
Адъютант останавливается. Луч фонарика высвечивает несколько ступенек. Герштенберг при всей своей тучности спускается довольно резво. Я не отстаю. В темноте возникают неясные силуэты часовых. Фонарик больше не нужен. Над тяжелой металлической дверью висит синяя лампочка в защитном проволочном колпаке. Кажется, мне посчастливилось побывать в одном из бункеров Герштенберга. Но для чего? И как я должен себя вести? Радоваться или лить слезы? Отпустят ли они меня в Плоешти — конечную цель поездки лейтенанта Грольмана?
Какой-то вооруженный солдат нажимает невидимую кнопку, и тяжелая дверь, к которой мы подходим, легко скользя, открывается. Герштенберг через плечо бросает на меня взгляд, как будто хочет удостовериться, что я не сбился с дороги.
Переступая порог бункера, я глубоко вздыхаю, чтобы преодолеть волнение.
Знал бы капитан Деметриад, куда я попаду и кто будет меня принимать!
Мы проходим через комнату, освещенную лампами дневного света. Слева и справа — деревянные двери. Через каждые пять метров — часовой, готовый в любую минуту открыть огонь. При виде Герштенберга часовые вытягиваются по стойке «смирно». Абсолютная тишина, полное беззвучие.
На всякий случай считаю в уме двери, вдруг понадобится. Герштенберг открывает двенадцатую дверь слева, и мы входим в прямоугольный, примерно сорок квадратных метров, зал. Оснащен он довольно странно. Остановиться бы, рассмотреть его как следует, но это было бы слишком. На ходу замечаю только что-то вроде огромной освещенной витрины. На ней карта Румынии, расчерченная на квадраты. То, что передо мной карта, я понимаю без труда, но вот почему она здесь находится — это уже загадка. Ничего подобного этой карте я в жизни не видел. И рассказов о таких не слыхал. Еще я приметил, проходя через этот удивительный зал, несколько молодых немок в форме люфтваффе, стоящих за пультом в наушниках.