Ледяные мурашки пробегают у меня по спине… Слова Герштенберга подтверждают предположения капитана Деметриада. Значит, на заре немцы ударят всеми своими силами из «Вальдлагеря» по Бухаресту… На этот раз я перевожу, умирая от любопытства, что ответит майор. Он смотрит на меня с такой ненавистью, будто это мои собственные слова, а не перевод.
— Благодарю вас, господин генерал, за оказанную честь! — выговаривает майор с достоинством и иронией. — Но Бухареста вам не видать как своих ушей без зеркала!
Я сдерживаю себя настолько, что даже голос у меня не меняется, я все тот же «храбрый солдат вермахта».
— Как-как вы сказали про уши? — Пухлое лицо генерала темнеет у меня на глазах. Он, может быть, не понял, что это поговорка, но смысл ее явно дошел до его сознания. При виде его мгновенно потемневшего лица я, признаться, ожидаю приступа истерии, но нервы у генерала крепкие. Недаром он не только летчик, но и разведчик. Он спокойно обращается к майору теперь уже на хорошем французском, так что мои услуги больше не требуются.
— Господин майор, мне было бы приятно расстрелять вас этой же ночью. Но я отложу это удовольствие до девяти часов утра, чтобы произвести экзекуцию на Дворцовой площади после того, как выполню приказ фюрера. Мы вместе войдем во дворец. Вы будете стоять справа от меня, пока будет формироваться новое правительство, после чего я с удовольствием понаблюдаю, как будете казнены и вы, и другие заговорщики.
— Вы совершаете большую ошибку, господин генерал. Это не заговор. Это акция, поддержанная всей румынской армией, всем румынским народом.
Герштенберг не хочет больше его слушать. Он поднимает правую руку, полковник Руди нажимает кнопку, дверь в стене открывается. На этот раз в проеме появляется офицер в черной форме.
— Убрать! — приказывает генерал.
Майор Петреску обводит нас взглядом, давая понять: то, что он собирается произнести, относится ко всем нам. Его как будто озаряет вдохновение, и он от души произносит:
— А идите-ка вы все…
Облегчив душу, майор в два шага достигает двери «Р» и исчезает за ней. Я хочу перевести, но генерал меня останавливает:
— Это ругательство я успел изучить за четыре года своей службы в Румынии…
Он грузно поднимается с кресла. Я тоже вскакиваю. Только полковник Руди неподвижно сидит на своем месте за письменным столом.
Сделав несколько шагов по комнате, Герштенберг предлагает:
— Надо спешить, Руди… Что нам делать с лейтенантом? Будем его перебрасывать или нет?
Полковник не знает, что ответить. Думаю, что мысленно он проклинает меня. Какого черта я свалился ему на голову?! И без меня дел хватает! Он мечет на меня недобрые взгляды. Подойдя к одному из настольных аппаратов, он утомленно спрашивает:
— Ну как? — По его лицу я вижу, что он бы хотел услышать отрицательный ответ. — Ты записал?
— Ваш приказ выполнен! Разрешите доложить?
— Давай, давай, Эрих, господин генерал еще здесь и хотел бы услышать, каковы результаты.
Из аппарата доносился голос Эриха:
— Анализ автомата Р-3 показывает, что лейтенант Курт Грольман говорит по-немецки с сасским акцентом, характерным для района Сибиу. Установлено также, что лейтенант говорит по-румынски чисто, без немецкого акцента. Доложил капитан Эрих Ротинген.
Полковник Руди, лицо которого меня все это время интригует и настораживает, спрашивает:
— Вы довольны, господин генерал, или желаете услышать еще чего-нибудь?
После краткого размышления Герштенберг приближается к письменному столу и обращается к «говорящему ящику»:
— Капитан Ротинген, у вас есть рекомендации для Грольмана?
Я чувствую себя приговоренным к смерти, только неизвестно, как меня казнят: повесят, отрубят голову или поставят к стенке. Рубашка у меня прилипает к спине, во рту пересыхает.
— Только одна рекомендация, — откликается голос невидимого капитана Ротингена. — Говорить по-румынски менее правильно. Но я хочу невозможного — это специфика национальных меньшинств. Они говорят более правильным языком, чем их окружающие. Сейчас с ним уже поздно работать.
Герштенберг благодарит невидимого филолога в чине капитана, и «ящик» снова замолкает. Таким образом, я снова оказываюсь в центре внимания.
— Лейтенант Грольман, вы слышали рекомендацию? — В голосе генерала появляются дружеские нотки.
— Да, слышал. Но я до сих пор не понимаю, зачем это может мне пригодиться. — Мое недоумение на этот раз искренне.
— Я хочу дать вам задание, лейтенант… Вы несомненно поняли, какой оборот приняли сегодня ночью германско-румынские отношения…
Хотя в последней фразе генерала совсем не звучат вопросительные интонации, я вставляю:
— Я понял это по вашему отношению к этому румынскому майору…
Генерал задумывается, тень беспокойства набегает на его лицо.
— Приказ фюрера — восстановить порядок в Бухаресте… В первые же утренние часы…
Я слушал Герштенберга, но меня в данный момент больше тревожит полковник Руди — не дай бог, вспомнит, пока я еще не ушел, где мы виделись.
Все это время полковник ни на минуту не спускает с меня глаз. Если бы выхватить сейчас револьвер, прикидываю я в уме, да выстрелить, я бы пристрелил не только шефа немецкой авиации в Румынии, но и одного из начальников разведцентра «Вальдлагерь». Но чего я этим добьюсь? Вызову панику, и больше ничего.
— Я имею в виду особое задание.
Генерал останавливается в одном шаге от меня, я машинально вытягиваюсь по стойке «смирно», и это производит на него хорошее впечатление.
— Я хочу немедленно отправить вас обратно в Бухарест…
Изумление мое искренне и потому убедительно.
— …Но не в качестве немецкого офицера, а в штатском… как румына… Понимаете? Я бы хотел отправить вас как можно скорее.
Я крайне огорчен:
— Нет, господин генерал, не понимаю!
Я не притворяюсь. В этом мне повезло: Герштенберг вызвал во мне такую реакцию, которая выглядит вполне естественной для мнимого лейтенанта Грольмана. Странным кажется мне задание, но еще более странно то, что не Руди, в котором я подозревал профессионального разведчика, намечает мне задание, а сам Герштенберг. Почему?
Мое уныние, впрочем, имеет совсем иной повод: игрой случая приказ немецкого генерала отдаляет меня от главной цели задания, с которым капитан Деметриад послал меня в неизвестность. «Я хотел бы, чтобы ты в форме немецкого офицера, — сказал он мне тогда, — объехал Северную зону шоссе Бухарест — Плоешти. Покрутись там, понаблюдай за передвижениями гитлеровских частей и сообщай нам по телефону с дорожных постов».
— Сейчас вы все поймете, — тем временем утешает меня Герштенберг.
— У меня нет способностей к разведке, — защищаюсь я. — В Плоешти я был бы на своем месте.
— Лейтенант Грольман, я вам обещаю, что в десять, самое позднее в одиннадцать вы будете в своей части в Плоешти… В качестве победителя, разумеется, и с повышением в чине…
Да, перспектива малопривлекательная. Но мне нельзя всходить из роли «храброго немецкого офицера», и при этих словах шефа немецкой авиации в Румынии я срочно изображаю трепет:
— Слушаюсь, господин генерал!
Герштенберг смотрит на ручные часы, потом бросает на полковника взгляд, который может означать только одно: «Ну, давай, объясни ему наконец, в чем дело, а то лишь время теряем…»
Но полковнику что-то не нравится, что именно — для меня загадка. Лицо мое, что ли? Или не подходит импровизированный характер задания, изобретенного шефом при моем появлении в «Вальдлагере»? Он изучающе смотрит на меня, не скрывая недовольства, и наконец говорит мне:
— Лейтенант Грольман, обращаю ваше внимание на то, что задание сопряжено с риском, вас могут пристрелить и собственные ваши товарищи, и наши бывшие союзники…
— Я ухожу, — прерывает его генерал. — Желаю вам успеха, лейтенант!
Щелкаю каблуками, выпячиваю грудь, провожаю его «зачарованным» взглядом. После этого ожидаю, что полковник предложит мне снова сесть. Однако ожидаю напрасно.
— Лейтенант Грольман, вы получите документы на имя румынского инженера Василе Келару, сотрудника румынского радиовещания, место работы — радиостанция Бэняса. Получите также гражданский костюм, документы и пропуск на свободный проезд…
Полковник изводит меня своими подозрительными, злыми взглядами.
— Вы вернетесь в Бухарест… откуда приехали…
— Через мост?
— Через мост.
— А меня не подстрелят?
— На мосту — нет! — В этом уточнении звучит доля иронии. — Там только румынский контрольный пункт… Поезжайте по шоссе… Нас интересует все, что вы увидите, начиная с аэропорта Бэняса и заканчивая Триумфальной аркой.
— Скопления войск… — говорю я, пораженный совпадением моих задач. И капитан Деметриад, и немец поручили мне одно и то же. Однако влезаю я некстати, по уставу лейтенант не должен перебивать полковника. Спохватившись, я тут же добавляю: — Прошу вас, извините.
— Вы весьма наблюдательны, лейтенант, — замечает полковник Руди. Улыбка его настолько неприятна, что не предвещает ничего хорошего. — Хотя и утверждаете, что не годитесь для разведывательных заданий.
— Я офицер связи с румынским командованием…
— Знаю… Из Плоешти нам сообщили данные вашего досье.
Молчу. Сейчас лучше всего молчать и слушать. Я спокоен, хотя внутренний голос подсказывает мне, что немец меня посылает на верную смерть.
— Данные, которые вы соберете, представьте по адресу: Каля Викторией, 175. Это двухэтажный дом, внизу — магазин, а на втором этаже — только одна квартира. Ее занимает семья Эрвина Делиуса. Позвоните и, кто бы вам ни открыл, мужчина или женщина, скажете по-румынски, что вы от Зигфрида, хотели бы взглянуть на их коллекцию французских марок конца XIX века. Вам ответят по-немецки: «Простите, я не понимаю, о чем речь». Вы будете настаивать по-немецки: «У меня тоже есть такая коллекция, я хотел бы их сравнить». Это пароль… Мужчина ли, женщина, неважно, они передадут собранную вами информацию куда следует. Я хочу получить ее через два-три часа, не позже. Меня интересует, где конкретно румыны концентрируют свои войска. От Делиуса же получите дальнейшие указания… Вы поняли? Повторите.