Я повторяю дважды, слово в слово, то, что я должен сделать. Моя память его вполне устраивает.
— Важнее всего, лейтенант, чтобы информация была точной и дошла к нам как можно скорее.
— Разрешите, господин полковник… Вы направляете меня на связь с немецкой семьей. Нужно ли понимать это так, что у них есть рация?
— Разберетесь на месте, господин лейтенант! — зло отвечает он, еще раз подтвердив мою мысль, что отправляет меня на это задание только для того, чтобы сделать приятное генералу.
— Каким образом я должен попасть в Бухарест?
— После того как переоденетесь, военная машина подбросит вас до аэропорта, а оттуда пешком доберетесь до моста.
Я задаю этот вопрос не случайно, а с совершенно определенной целью, потому что ни на минуту не перестаю думать о судьбе Георге Браги. Кто знает, куда его немцы швырнули, в какие карцеры и подвалы он попал. Полковник Руди объясняет мою задумчивость по-своему:
— У вас есть другое предложение?
Конечно! Но сразу раскрываться не стоит. Не нужно создавать у него впечатление, что «храбрый немецкий офицер» слишком поверхностен.
— Я думаю… Видите ли… Из Бухареста я приехал на такси.
— Знаю.
Полковник напоминает мне охотника в засаде. Притаился и терпеливо ждет.
— Водитель очень хотел вернуться в Бухарест, к своим… С ним мне, пожалуй, было бы проще проникнуть в город.
Полковник встает — он высок и сухопар. Я слышу, как хрустят у него кости. Не двигаясь с места, он опирается руками о стол и, стоя в такой вот позе, меряет меня явно враждебным взглядом:
— Лейтенант Грольман, ты дурак или прикидываешься?
Такой вульгарности я от него не ожидал. То, что я ему не нравлюсь, было ясно с первой минуты. Но до сих пор в моем поведении не было ничего, что могло бы дать повод для такого взрыва. Мне остается прикусить язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь по глупости.
— Что скажет шофер — об этом ты подумал? От Северного вокзала он выехал в Плоешти с немецким офицером. А теперь тот же самый офицер возвращается в Бухарест, переодетый в гражданское…
Уж это точно. Моя «логика» его слишком нервирует, но все же попробуем.
— Я и не дурак, господин полковник, и не прикидываюсь. Вы меня посылаете на смерть или на задание?..
Делаю паузу, а вдруг он захочет ответить? Нет. Наоборот, ждет, что я скажу дальше.
— Я еще хочу жить, господин полковник.
— Поменьше слов! — прерывает меня немец.
— Хорошо, пусть будет так, как вы говорите: военной машиной до аэропорта Бэняса. А оттуда? Пешком? Это вызовет подозрение. Инженер радиостанции и тащится пешком? А когда я доберусь до семьи Делиуса?
— А почему вы так уверены, что шофер вас не продаст?
— Да потому, что я этого не буду дожидаться. У меня, знаете ли, есть пистолет на тот случай, если он начнет дурака валять. Для начала скажу ему, что еду в Бухарест с заданием для румын. Подкину ему пару сотен на чай.
— Неплохо. — Полковник все же признает мою правоту, но взгляд его остается по-прежнему злым. — Лучше всего отделаться сразу после Триумфальной арки. Пристрелите его… и все тут.
— Конечно, так я и сделаю, — заверяю я полковника, радуясь возможности вытащить Брагу из катавасии, в которую я же его и втянул… по его добровольному желанию, впрочем. — Прошу вас еще об одном… Позвольте мне взять с собой чемодан с мундиром.
Последние мои слова вызывают у полковника улыбку скорее оскорбительную, чем ироническую.
— Господин лейтенант, куда я вас посылаю — на смерть или на задание? — говорит он мне почти что моими словами. — Зачем вам с собой мундир? А что, если румыны вас проверят на мосту? Об этом вы не думаете?
Хотя мысль о том, что скоро я обрету свободу действий, как-то вдохновляет и я держу себя в руках, я все же понимаю: спешить не нужно. Поэтому отвечаю после длительного молчания:
— Господин полковник, мундир понадобится мне тогда, когда немецкие части под командованием генерала Герштенберга будут входить в Бухарест. Я хотел бы отдать им честь как настоящий офицер. А что касается румынского контроля на мосту, то, если мое удостоверение личности будет подтверждаться другими подходящими документами, румыны не станут цепляться к машине… Я-то их знаю… и даже неплохо…
Внезапно оживает связь, и раздается голос командующего немецкой авиацией в Румынии:
— Что слышно, Руди? Грольман начал действовать?
— Он еще у меня, — недовольно отвечает полковник.
— О чем же ты думаешь? Мне нужна информация, Руди… Время не ждет!
— Вас понял, господин генерал, он сейчас же будет отправлен.
Конец разговора. Непонятно, почему полковник капризничает. «Давай, полковник, — подбадриваю я его мысленно, — посылай меня на смерть, но только поскорее».
КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ
Часом позже «бьюик» Георге Браги медленно и тяжело выползает из ворот «Вальдлагеря».
— Бандиты! — шипит сквозь зубы водитель, как только мы выезжаем на шоссе, ведущее в Бухарест.
— Спокойно, старина, — пробую я его утихомирить. — Сейчас около двух… наша война только начинается.
— Конечно, тебе-то что?! Ты меняешь мундиры что королева-мать вечерние платья!
— Скорость-то поубавь пока. Едем помедленней, — учу я его. — Это в наших интересах. Думаю, что до моста за нами будут следить, и я должен знать это наверняка.
Уже темно и в машине, и на шоссе. Лица его я не вижу. Но чувствую, что Брага нервничает. Клокочет. А мне нужно, чтобы он был спокоен. Предлагаю ему облегчить душу.
— Ты во что меня втянул? — сокрушается он.
— Пардон… во что ты сам втянулся! — устанавливаю я истину.
— Вижу, что с тобой-то ничего не случилось. Весел, как пташка.
— А что с тобой было? Чего ты кипятишься?
— Три гитлеровца, — взрывается он, — три, слышишь ли, совали мне пистолеты под ребра, а четвертый меня строгал, как морковку, своими вопросами! Десять раз, чтоб мне провалиться на этом месте, ежели я вру, десять раз я должен был отвечать одно и то же. Откуда я тебя знаю? Где ты меня взял? Почему согласился ехать в Плоешти? За сколько договорились?.. Это же не люди! Кончали и начинали сначала. Пока я не взбеленился… и не начал их крыть… Ага, не шучу… Шофера — это те же извозчики. Слышал, как шпарят?.. А ты что себе думаешь? Дал я им жару… Таких отругать — святое дело. У них воды попросишь — не дадут!
— Так ты пить хочешь?
— Сейчас нет. Ты когда с этим офицером пришел меня забирать, то дали напиться… Вот до чего мы дошли: воды в своем доме просим…
— Слушай, как я тебе говорил, у нас с тобой своя с ними война. И мы должны победить, хотя бы ценой своей жизни… — Я говорю это спокойно, дружески, как своему старому боевому товарищу. — Ты же видишь то, что вижу и я?
— Войска… И по той стороне, и по этой… Артиллерия, гляди…
— Крупнокалиберные зенитки… три. Готовятся к маршу «нах Бухарест».
Это мотоколонна. Грузовики пересчитать я не могу. Жаль. Да, Герштенберг не бросал слов на ветер. Готовятся войти утром в столицу, подавить то, что он определил как заговор.
Мы легко догоняем колонну. Немного позже вдали, справа от шоссе, различаю мачты радиостанции Бэняса, служащим которой я якобы являюсь…
Инженер Василе Келару. Кто знает, сколько немецких шпионов колесили под этим именем по нашим дорогам!
А что там, на этой радиостанции? В чьих она руках? Если мой анализ верен, в этот поворотный момент здание радиостанции оказалось между двух огней. Где сейчас немцы? Где наши?
— Ну-ка, дядя, остановись-ка у аэровокзала.
— Эге, тебе уже моего «бьюика» мало? Хочешь самолет увести?
— Не волнуйся, от меня ты теперь не отделаешься! Я выйду… Ты тоже выходи и стой у машины. Смотри в оба!
Он не успевает ответить, как в его животе раздается громкое голодное урчание.
— Черт подери, что это за сирена? — тут же комментирует он. — У меня тоже началась революция, наверное?
Слава богу, он уже пришел в себя.
— Да брось ты, старик, вернемся мы домой и устроим такой пир!..
Болтовня все это. Я сам не верю в то, что говорю. Шофер, однако, принимает мои слова всерьез, а может, делает вид, потому что сообщает мне, чего бы он хотел сейчас поесть:
— Вырезки в соусе… из чеснока с уксусом… И хорошего винца…
— Ладно, пока до вырезки и винца дело еще не дошло, давай тормози, уже аэропорт.
Он слушается, разворачивает машину и останавливается у створчатых дверей. Два румынских часовых — двойная охрана. Выходим из машины.
— Стой, кто идет?
Тот, что нас окликнул, вооружен автоматом. Идет к нам. Второй выглядит как будто менее грозно, но тоже с нас глаз не спускает.
— Я хотел бы говорить с командором Шандру. Он здесь?
— Кто вы?
У меня с языка чуть не слетает: «Лейтенант Курт Грольман», но я вовремя спохватываюсь:
— Инженер Василе Келару с радиостанции Бэняса.
— Ага… сосед! — радуется часовой.
— Нае, я проверю документы, а ты беги пока кликни командора Шандру.
— Ясно, господин капрал! — рявкает Нае по-строевому и в следующую секунду исчезает в полумраке аэровокзала.
Предъявляю документы. Капрал проверяет их без энтузиазма. И не возвращает их мне. Смотрит на меня уже по-другому, недоверчиво.
— Что у вас там, на радиостанции?
— Ничего нового, — отвечаю я неопределенно.
— Немцы возле вас не крутятся?
— Да пока нет…
Я не обращаю внимания на интерес, проявленный часовым к радиостанции Бэняса. Думаю только о Михае Шандру, хоть бы он поскорее появился.
— Подкрепление подошло?
— Подкрепление?! Зачем оно нам?
Внезапно дверь распахивается, и, к моей огромной радости, из нее выскакивает командор Шандру. Он прерывисто дышит, видно бежал.
— Кто меня спрашивает?
— Честь имею, господин командор, лейтенант Бану!
— Не верьте ему, господин командор! — вмешивается капрал, проверявший документы.
Он направляет на меня автомат. Простое нажатие курка — и капут.
Шлея ему под хвост попала? Смотрю на него в некоторой растерянности.