— Что он избил жену и со стыда удрал куда глаза глядят?
— А ты полагаешь, что он способен на такое? — Мой вопрос умышленно звучит упреком. — Лучше скажи-ка мне… вы ведь с ним и до и после женитьбы были приятелями, может, знаешь… у него кроме этой аптекарши были какие-нибудь связи?
— Значит, все же что-то случилось? — хитро усмехается Петраке.
— Он у своих в Бухаресте не появлялся. У кого бы он мог остаться на ночь?
— Ага, значит, вот о чем вы думаете?
— С машиной несчастного случая не было… Но где-то он же должен быть?!
Петраке молча жмет на педали. Присматриваюсь к нему повнимательней. Он о чем-то задумался, а ноги работают сами по себе, как бы машинально. Наконец Петраке недоуменно говорит:
— В это невозможно поверить: Владу — нарушитель дисциплины! Это только от отчаяния могло быть… Не думаю, что он провел эту ночь в чьих-то объятиях. Владу очень подружился с братом Роксаны, который в Констанце живет. Он несколько раз мне о нем говорил, хвалил его…
Выезжаем с территории части. До дома еще порядочно. Я не успеваю ничего ответить: мы оба видим, как из жилого массива вылетает велосипедист, бешено крутящий педали. Петраке узнает его издалека:
— Это же Грама!
Да, действительно, лейтенант Грама приближается и резко тормозит. Он запыхался. Просит у меня разрешения доложить. Показываю знаком, что слушаю его.
— Меня жена послала вам доложить… — говорит он, все еще не отдышавшись, — доложить, что Роксана Владу исчезла!
— Что-что? — бормочу я как громом пораженный. — Исчезла? Куда исчезла? Зачем?
Под градом моих глупых вопросов лейтенант Грама пожимает плечами, а Петраке стоит, опустив глаза в землю.
ДЕЗЕРТИРСТВО?
Я взбегаю по лестнице, прыгая через три ступени. Двери квартиры полуоткрыты. Вхожу. Лика Грама ждет меня, сидя в единственном кресле посреди гостиной, бледная и грустная. Я останавливаю ее, чтобы она не поднималась, и прошу прощения за то, что в ее-то положения доставляю ей только новые волнения.
— Ах, оставьте, товарищ майор, обо мне есть кому позаботиться, — мягко говорит она. — Я была с Роксаной все время, боялась ее оставить одну даже на минуту, и вот что вышло!
— А она хотела остаться одна? — недоумеваю я.
— Нет-нет, она была мне благодарна, что я не покинула ее в такую трудную минуту. Мне было очень тяжело видеть ее страдания… Такое ведь с каждым может случиться, правда?
Эта молодая, скромно одетая и мило причесанная женщина встревожена, как будто дело касается ее собственной семьи.
— Но разве мы знаем, что случилось? Что в самом деле произошло в этих стенах? — спрашиваю я, стараясь не выдать звучанием голоса поднимающееся во мне раздражение. — Она вам не рассказала, из-за чего они поссорились?
— Нет… Конечно, мне было бы интересно узнать. Мы с ней очень сблизились в последнее время, но вообще она была замкнутой. Что ж делать, людей надо принимать такими, какие они есть.
— Как, она совсем ничего вам об этом не говорила? — Мое удивление неподдельно. — Вы ведь провели с ней три часа!
— Ну как вам сказать? Кое-что она говорила. Призналась, что совершенно вывела Владу из себя. Он залепил ей пощечину и уехал.
Я уже второй раз слышу, что Владу ударил Роксану. Но мне она об этом ничего не сказала. Да, факт неприятный. Ей, конечно, неловко было говорить об этом.
— Ну, хорошо, а где она теперь? Куда она могла исчезнуть? — Я вспомнил, что несся сюда как сумасшедший.
Лика Грама бросает взгляд на ручные часы, вздыхает, поднимает бледное лицо и смотрит на меня с улыбкой сочувствия и жалости.
— Около часу зазвонил телефон… До тех пор никаких звонков не было. «Это Владу!» — вскрикнула Роксана и бросилась к аппарату. Но я видела, как по ходу разговора она менялась в лице, и поняла, что это кто угодно, только не Владу. Потом она повернулась ко мне спиной, как будто не хотела, чтобы я ее слышала или видела ее лицо. Я себя глупо чувствовала, хотела выйти, но она мне не позволила.
— И ты так и не поняла, кто звонил?
— Она сама мне сказала, не дожидаясь каких-либо расспросов с моей стороны, что ей звонила приятельница. Кроме «Да, да» и «Хорошо, я поняла. Пока», Роксана ничего ей не сказала.
— И ты думаешь, это действительно приятельница?
— Единственное, что могу с уверенностью утверждать, это то, что после этого звонка Роксана еще больше разнервничалась.
— Почему ты так думаешь?
— Да потому, что она стала метаться по комнате, курить одну сигарету за другой… Меня она вообще не замечала. Приняла что-то успокаивающее. А через час… — Лика Грама снова смотрит на свои ручные часы, — было минут двадцать четвертого, она мне говорит: «Лика, дорогая, я спущусь в подвал, нужно проверить, взял Владу чемодан или нет, и сейчас же вернусь. Посиди, пожалуйста, у телефона, вдруг он позвонит!» Она вышла и не вернулась. С тех пор уже больше часа прошло. Вначале я думала, что она в продовольственный забежала, но потом…
Повисает тяжелое молчание, не предвещающее ничего хорошего. Взгляды наши встречаются, думаем мы об одном и том же: не сделала ли Роксана с собой чего-нибудь в этом подвале.
— Я спущусь в подвал и сразу же вернусь. Подожди меня, пожалуйста, — говорю я и выхожу. На лестничной площадке этажом ниже натыкаюсь на лейтенанта Грама, он курит, поджидая Лику. Я прошу его подняться к Лике и развлечь ее, пока я не вернусь. Он явно рад этому. Я стараюсь не шуметь, чтобы не привлечь внимания жильцов, которые всегда чрезмерно чувствительны к тому, что происходит на лестнице. Я в спешке спускаюсь, мучимый мыслью, что Роксана Владу в отчаянии могла сделать с собой что угодно. Этого только нам не хватало! Однако несколькими минутами позже я прихожу к выводу, что Роксана вообще не входила в подвал. Просто-напросто она тоже ушла из дому.
Я возвращаюсь расстроенный. Супруги Грама смотрят на меня в напряженном ожидании. Я говорю им:
— Внизу ее нет…
— Как же это? Ушла, не сказав ни слова?
Не знаю, чего больше в этом вопросе — обиды или удивления. Лика тяжело поднимается с кресла. Она явно огорчена. Не то вздыхает, не то всхлипывает. Жаль, конечно, что именно Лика, в ее-то положении, оказалась вовлеченной в эту мрачную историю.
— Я, наверное, вам больше не нужна…
— Одну минутку! — останавливаю я ее, испытывая муки совести, но мне необходимо задать один важный вопрос. — Ты не заметила, выходя якобы в подвал, она взяла с собой сумочку?
— Все ее сумки лежат возле вешалки, в прихожей. — Чтобы разрешить по крайней мере эту проблему, Лика тут же идет в прихожую и кричит мне оттуда: — Одной нет! Одну сумку она взяла, это точно!
— У меня еще два-три вопроса… если тебе не тяжело отвечать…
Лика грустно улыбается, давая понять, что все-таки готова помочь мне, а ее муж уже совсем отважно заявляет:
— Она, товарищ майор, только на вид такая слабенькая…
Я возвращаюсь к началу разговора:
— Может быть, ты попытаешься припомнить все, что Роксана говорила об их ссоре? Отчего ссора возникла?
— Роксана дала мне понять, что в последнее время Владу изменился… не в лучшую сторону… Стал придирчивым, раздражительным… грубым. Ведь она согласилась уехать из Констанцы, потому что всегда испытывала глубокое уважение к людям романтических профессий… Как раз ради человека такой профессии она оставила родной город, родных и обрекла себя на «добровольное изгнание», как она говорила. Но «романтик» Владу как-то слишком быстро превратился в «чудовище».
Я чувствую себя уязвленным.
— Она так и сказала — на «добровольное изгнание»?
Лика решительно кивает:
— Да, обрекла себя на «добровольное изгнание» ради любви к «одинокому летчику» Михаю…
— Она, наверное, намекала, что Владу поддерживает связь с другой женщиной?
— Да, и это было камнем преткновения! Мне неудобно было спросить напрямик, сама она тоже прямо не сказала… Но мой муж может подтвердить, что Владу довольно долго жил с этой аптекаршей из Н. и даже обещал на ней жениться.
Ну и дела! И все на мою голову. Почему я должен всем этим заниматься? Я кто, исповедник или офицер контрразведки?
Бросаю взгляд на лейтенанта Грама: он стоит понурив голову и, наверное, терзается за жену. Мне становится жаль его.
— Спасибо вам обоим, — говорю я.
Лика направляется к выходу, но вдруг останавливается на полпути:
— Товарищ майор, женщины наверняка будут одолевать меня расспросами. Что я должна им отвечать?
Лика спрашивает об этом потому, что на лекциях для семей личного состава нашей части я всегда обращал внимание женщин на необходимость не распространяться о том, что происходит в части… В первую очередь я имел в виду, конечно, вопросы служебного порядка, связанные с секретностью объекта… Можно ли рассматривать семейную ссору как служебную тайну? Военный секрет? Ведь в жизни случается, что кто-то из супругов покидает семейный очаг. В данном случае я считаю, что лучше всего говорить правду.
— Если будут вопросы, — говорю я и значительно подчеркиваю: — если будут… можешь рассказывать то же, что и мне. Иначе начнутся догадки, переходящие в домыслы, и в конце концов из мухи сделают слона.
Супруги Грама выходят и закрывают дверь. Я остаюсь один в чужой квартире и чувствую себя неловко среди чужих вещей… Телефон стоит на столике возле телевизора. Звоню командиру части. Он нетерпеливо выслушивает мой доклад и недовольно говорит:
— Вот, пожалуйста, попробуй сохрани теперь звание лучшей части…
Следующий звонок — начальнику отдела контрразведки дивизии. Он еще на службе. Из груди его вырываются хрипы, вызванные длительным курением и нетерпением. Под конец он говорит:
— Та-ак, Фэникэ… Давай-ка подумаем, могла ли куда-нибудь уйти пешком Роксана Владу? Только до железнодорожной станции, чтобы сесть на поезд, верно? До станции пятнадцать минут ходу… Куда еще? На вокзал в Н.? Но туда не так-то просто добраться пешком. Тем более что автобус она уже не застала бы. Правильно я рассуждаю? Значит, единственное, что она могла сделать, это выйти на шоссе и остановить какую-нибудь машину. Какой водитель не остановится, чтобы подбросить