Матей Диникэ бормочет, продолжая сидеть в кресле:
— Почему она сделала это? Она вскрыла себе вены… — Он закрывает лицо руками и разражается рыданиями: — Господи! Почему? Почему?
— Плачьте, плачьте, — сдавленным голосом говорит Визиру. — Не надо сдерживаться.
Мне он тоже говорит что-то ободряющее. Не скрою, его поддержка мне очень нужна теперь. И не потому, что я до этого никогда не видел трупов. Видел, а не раз, а иногда это были мои боевые друзья… Но картину, которую я увидел в ванной, действительно трудно выдержать. Вопреки советам Визиру Матей Диникэ мучительно пытается сдержаться и вести себя перед нами как настоящий мужчина.
По всей видимости, к майору Визиру возвращается хладнокровие. Он снова приближается к ванной, задерживается там на некоторое время, потом просит меня заняться Матеем Диникэ и выходит из комнаты. Немного позже я слышу, как он кому-то что-то объясняет, сообщает адрес дома, где мы сейчас находимся. Молчит, слушает. Потом добавляет: «Да, да, я вас понял», заканчивает разговор и возвращается в спальню.
Диникэ уже не рыдает, теперь он впал в состояние прострации.
— Хотите воды? — спрашиваю я его.
— Что-что?
Мой вопрос он понимает только со второго раза.
— Нет, нет, спасибо, — отвечает Диникэ слабым голосом сломленного горем человека. Он бессильно лежит в кресле, размякший, с закрытыми глазами.
— Сейчас приедет милиция, — сообщает Лучиан Визиру.
При этом известии я оживляюсь, усматривая в приезде милиции хоть какой-то выход из положения. Самоубийство, труп в ванной — это не входит ни в мою компетенцию, ни моего столичного коллеги. Единственное, что меня связывает со всем этим, это то, что женщина, решившая вскрыть, себе вены, была женой старшего лейтенанта Михая Владу, офицера моей части. Еще вчера утром со слезами на глазах она просила меня помочь ей… Тогда я и сам думал, что супруги Владу переживают обычный семейный кризис, после которого жизнь этих двух молодых людей войдет в норму. Кто же мог ожидать подобной развязки? Владу — шпион, бесследно исчезнувший вместе с собственной машиной. Роксана лежит мертвая с перерезанными венами. Как и ее брат, я мысленно задаю себе вопросы: «Почему? Почему она это сделала? Ведь она хотела увидеться с нами… Чтобы рассказать, как узнала, что Владу связан с этим таинственным иностранцем. Может, тот иностранец и есть владелец не менее таинственного «мерседеса»? Что она хотела сказать нам всего несколько часов назад?..»
Визиру не находит себе места, меряет спальню крупными шагами; ступает он осторожно, будто боясь кого-то разбудить. Внимательно рассматривает все, что стоит в комнате, но ни к чему не притрагивается. На этой постели она спала… Подушка и белый пододеяльник не слишком свежие. На стуле валяется платье Роксаны, я его узнаю, вчера во время моего визита она была как раз в нем. Поверх платья брошены чулки и белье. Справа и слева от кровати тумбочки. Визиру по очереди подходит к каждой. В правой один ящик наполовину выдвинут — в нем валяется пустая упаковка от снотворного. Визиру явно что-то ищет… Может, перед смертью Роксана написала записку или хоть несколько строчек, чтобы объяснить свой отчаянный шаг. Такое обычно характерно для психологии самоубийц, хотя бывают и исключения…
Неожиданно Матей Диникэ, все еще пребывающий в прострации, бормочет как бы самому себе:
— Не могу понять… Голова идет кругом, я не могу понять! Господи, почему она это сделала? Я ее успокаивал, уверял, что все утрясется… Двадцать пять лет! В этом месяце ей исполнялось двадцать пять лет… 30 октября!
Он снова умолкает. Ни один из нас не решается спросить его о чем-нибудь. Тяжелое, как на кладбище, молчание прерывается через десять минут шумом мотора.
— Приехали!
Майор Визиру выходит и возвращается в сопровождении двух штатских: один грузный, а второй стройный и элегантный, даже щеголеватый. Вспомнив о том, что он хозяин дома, Диникэ встает с кресла. Он с трудом, но все же держится на ногах.
— Майор Теодор Винтилэ, — представляется толстяк, пожимая мне руку.
— Старший следователь, — уточняет Визиру. — А это, — Визиру представляет его спутника, — прокурор.
— Овидиу Петреску.
На пороге спальни появляется еще одна фигура, нагруженная фотоаппаратом с лампой-вспышкой и инструментами. Не помню его имени, но догадываюсь, что это специалист по криминалистике, тоже офицер.
Визиру берет меня под локоть и говорит:
— Мы уезжаем… Этим делом теперь будут заниматься прокуратура и милиция.
— Возьмите мою машину, — предлагает нам офицер милиции дружеским тоном.
— А Матей Диникэ? — спрашиваю я простодушно.
— Он останется здесь, с нами… он должен дать показания, — объясняет мне старший следователь. По тому, как он дышит, я понимаю, что он болен астмой.
На улице по летной привычке я поднимаю глаза к небу, охваченному предзакатным пламенем. Вечерний морской бриз заставляет меня вернуться к реальности дела Владу.
— Вы встречались когда-нибудь с ситуацией, когда самоубийца не оставляет после себя никаких объяснений? — спрашивает Визиру криминалиста прежде, чем мы садимся в машину.
— Во-первых, то, что вы не нашли записки, еще не означает, что ее не существует. После того как мы осмотрим место происшествия, можно будет сказать точно, — объясняет, тяжело дыша, майор Винтилэ и ослабляет узел галстука. — Правда, некоторые самоубийцы не дают себе труда объяснить свой шаг, они считают, что их близкие и так хорошо знают мотивы, которые привели их к самоубийству… Сидите спокойно в Констанце и ждите, мы пришлем вам заключение. Прокурор у нас проницательный, увидите, мы сделаем свое дело как нужно. — Нам он больше ничего не говорит, а наклоняется к водителю и объясняет, куда нас отвезти.
— Желаю успеха, — говорит Визиру, но представитель милиции его не слышит.
Первая остановка у нас в инспекции. Оттуда мы с майором Лучианом Визиру докладываем своим непосредственным начальникам о развитии событий: Визиру — полковнику Панаиту, я — полковнику Марешу. Услышав известие о смерти Роксаны, Мареш не может вымолвить ни слова. Потом он, наконец, вздыхает и говорит мне, уж не знаю зачем:
— Это почти математическая закономерность. Дела, связанные со шпионажем, как правило, сопровождаются самоубийством. — Он желает мне успеха…
— Ну, что мы будем делать сегодня вечером? — спрашивает Визиру.
В первую минуту я не нахожу, что ответить. Просто-напросто не могу себе вообразить, что день, который начался с обыска и имел такое страшное продолжение, может закончиться вполне мирным образом, и даже в каком-нибудь кафе или ресторане.
— Предлагаю пойти куда-нибудь поесть, — сам же отвечает на свой вопрос Визиру. — А после ужина совершим для моциона прогулку по берегу, возле «Казино». Ты любишь море осенью?
Несмотря на строгую «гарнизонность» моей жизни, я не такой уж провинциал. Но сейчас я себя чувствую именно таковым, одним рывком перенесенным из самой глубинки.
Визиру, должно быть, понимает мое состояние, потому что не ждет, когда я дам согласие, а сразу же переходит к выработке программы:
— Поужинаем в «Континентале», у нас там и комнаты забронированы, а потом погуляем по берегу.
— О чем задумался, летчик?
Визиру обхватывает перила обеими руками и мечтательно смотрит на темнеющее море, как будто стоит на палубе парохода, плывущего по ночному морю.
— О многом, — шепотом отвечаю я ему. — Ты знаешь, в молодости я много летал. Летал ночью, над Черным морем, один или в звене. С высоты десяти или пятнадцати тысяч метров я видел огни Констанцы, побережье и много раз спрашивал себя, как выглядит сейчас море не сверху, не с неба, а с берега… с земли…
— Это страшно — летать быстрее звука! — восклицает Визиру, как подросток, пораженный фантастичностью происходящего.
— Действительно страшно, особенно, когда летишь над морем… Неопытный летчик может легко потерять голову…
— Как это?
— Когда летишь над открытым морем, горизонт исчезает, и вместе с ним исчезают земные ориентиры.
— И о чем ты еще думаешь?
— О Владу… Где-то он сейчас? Можешь ответить? Мой начальник рекомендовал мне тебя как человека с богатым опытом.
Он коротко смеется, это определение полковника Мареша ему нравится. Он и не пытается отнекиваться.
— Речь идет не об этом, сейчас важно другое… — Он говорит медленно, рассудительно, глядя в накатывающиеся темные волны. Мы с тобой оба офицеры контрразведки. Мне, например, в течение многих лет приходилось решать уравнения со многими неизвестными… Ты оказался в таком же положении. Предполагаемый враг…
— Почему ты называешь его предполагаемым врагом?
— Потому что мы не располагаем достаточными уликами против Владу, чтобы можно было с уверенностью обвинить его в предательстве. Человек, с которым ты жил бок о бок 24 часа в сутки… Все твое существо отвергает мысль о том, что Владу способен на измену.
— Ты хочешь сказать, что я не в состоянии быть объективным?
— Может быть, и так. Ты спросил меня, где сейчас Владу, будучи уверен, что я не отвечу, правда? Так вот я тебе отвечу, но отвечу предположительно. Первый вариант: опасаясь, что Роксана узнала о его деятельности, Владу скрывается в каком-то надежном месте, может быть, ждет, когда хозяева вызволят его каким-нибудь образом из страны. Второй вариант: исчез, выйдя на контакт с хозяевами, которые заранее подготовили его побег — фальшивые документы, паспорт, — а сейчас уже находится далеко за пределами страны…
— Это было бы ужасно! — бормочу я, внезапно охваченный необъяснимой яростью перед убедительностью этого предположения.
— Было бы еще хуже, если бы, например, он попробовал угнать самолет.
— Ну ты хватил! Шуточки же у тебя…
— Какие уж тут шуточки, дорогой мой летчик! Рабочие версии — это продукт нашего логического мышления, способности к анализу или синтеза. Тебе, конечно, трудно — ведь вы с Владу столько лет вместе. Но ты попробуй взглянуть на это со стороны и хладнокровно выстроить цепочку версий, исходя из предположения его виновности.