— Я не выдвигал таких версий! — протестую я, уже не на шутку рассерженный, на что Визиру, однако, не обращает ни малейшего внимания.
— А почему не выдвигал? Версия — это еще не обвинение.
— У меня и так на душе скверно, майор, а ты еще подливаешь масла в огонь. Если бы Роксана не покончила с собой, мы бы сейчас знали наверняка… Что ж это такое? Зовет нас, ждет и между тем перерезает себе вены!
И по поводу этого несчастного случая можно выдвинуть не одну версию. Но я предлагаю подождать, пока нам неизвестно заключение милиции. Может, они найдут письмо или записку Роксаны в ванной, куда мы не входили, или где-нибудь в другом месте. Если нет, то спросим Диникэ, она ведь что-то ему рассказала.
Вдалеке, в ночи, медленно проплывают огни парохода. Куда? Откуда? Под чьим он флагом? Вспоминается, что сверху редко можно различить далеко внизу, на темной поверхности моря, маленькие огоньки, а когда я их замечал, мне казалось, что и они несутся со сверхзвуковой скоростью.
Визиру снова нарушает молчание:
— Даже с моим опытом, который так хвалит полковник Мареш… Я не раз замечал, как трудно проникнуть в самую глубину какого-либо дела. Вот в этом деле, например, есть много деталей, которые очень трудно понять: не могу себе представить, как и где могли завербовать Владу? Чем они могли его заманить? Значит, враг должен был выискать в его характере какие-то слабости… Какие именно? Ну давай, ты ведь его знаешь как себя самого.
На память мне приходит, что в связи со своей страстью к путешествиям Владу увлекался географическими картами. Может, здесь и кроется «слабость»?
— Нам нужно проследить, — продолжает свою мысль Визиру, — где бывал Владу в последнее время, где проводил отпуск, что у него за друзья были вне гарнизона… женщины, с которыми у него была связь… Кстати… — Визиру берет меня под руку (мы в это время неторопливо идем в сторону гостиницы). — Когда Владу впервые рассказал тебе об этом загадочном «мерседесе»?
— В сентябре 1979 года, после его отпуска на побережье. Он еще в Пояна-Брашов заезжал.
— Это тогда он познакомился с Роксаной?
— Да, это было в том же году. Не знаю, какую ты усматриваешь здесь связь. Владу сообщил об этом «мерседесе» в Брашове, но потом рассказал, что, по его мнению, видел его и на побережье… У тебя есть какая-нибудь идея?
Визиру снова добродушно смеется:
— Я тоже ищу какие-нибудь зацепки. В Бухаресте живет один мой приятель, Фрунзэ, мы работаем вместе уже больше двадцати лет. Что-то я по нему соскучился. Люблю с ним поговорить… Ты, надеюсь, не храпишь? Так что мы выспимся, а завтра утром попросим Матея Диникэ рассказать, что он услышал от своей сестры.
— Может, ты от меня что-то скрываешь, майор?
— Конечно, скрываю… свою бурную жизнь на земле, а не в воздухе, хотя, что там говорить, я бы с удовольствием полетал.
И всю дорогу из центра до гостиницы «Континенталь» мы оживленно болтаем о пустяках.
С майором Винтилэ мы встречаемся на следующий день в помещении, предоставленном нам на все время пребывания в Констанце. Он приходит утром с тоненькой папочкой, в которой лежит несколько листочков бумаги. Винтилэ не только толстяк и астматик, но еще и обладатель огромной лысины, которой я вчера не заметил. Его массивный подбородок нервно подергивается, и оттого невольно обращаешь внимание на толстые губы майора. Мы втроем усаживаемся, готовые выслушать первые заключения.
— «В ночь на 15 октября сего года, — начинает читать криминалист, — приехав на дачу в Дульчешти, принадлежащую ей и ее брату Матею Диникэ, Роксана Владу, перед тем как лечь спать, приняла большую дозу снотворного, что подтверждают данные медицинской экспертизы. Матей Диникэ, брат вышеупомянутой Роксаны Владу, заявил… — Майор вытягивает из папки написанное от руки заявление и зачитывает его нам своим астматическим голосом: — «Моя сестра не спала две ночи и была в сильном нервном возбуждении. Она попросила меня дать ей что-нибудь, чтобы заснуть. Я оставил ей одну упаковку снотворного… и вернулся к себе домой в Констанцу»…
Визиру, делая заметки в записной книжке, перебивает его:
— Значит, он не ночевал в Дульчешти?
— Нет. Он провел остаток ночи в своей квартире. В заявлении он все сообщает. Итак: «Вчера, в 11.15, получив повестку из инспекции, я позвонил в Дульчешти. Роксана мне ответила каким-то осоловелым голосом, язык у нее заплетался, но она меня поняла. Я сказал, что меня вызывают в инспекцию. Она ответила, что если это что-нибудь срочное и представители госбезопасности хотят с ней поговорить немедленно, то она просит их приехать в Дульчешти. А если это не очень срочно, то она просит отложить встречу до завтра. Во всяком случае, она хотела бы сама объяснить суть ее ссоры с мужем».
— Значит, Роксана Владу приняла решение покончить с собой уже после телефонного разговора с братом, — уточняет Визиру.
— Если это действительно самоубийство…
— Как это? — подскакиваю я, словно меня ошпарили.
Удивлен не только я, но и мой коллега из Бухареста. Я перехватываю его вопросительный взгляд.
— Мы нашли в ванне бритву. Эта женщина и в самом деле вскрыла себе вены на левой руке. Она умирала медленно, спокойно, без мучений, постепенно теряя кровь…
— Тогда почему вы сомневаетесь в том, что это самоубийство? — снова перебиваю я его, не в силах сдержать нетерпение.
— Бритва принадлежала ее мужу. В июле супруги Владу провели несколько дней в доме в Дульчешти, верно?
— Совершенно верно, — подтверждаю я.
— Уезжая оттуда, Михай Владу забыл, а может, оставил бритву и другие бритвенные принадлежности.
— И где они теперь? — спрашиваю я, охваченный нелепым желанием взять Владу под свою защиту.
— Послушайте, что заявляет Георге Врабие, сосед Матея Диникэ: «Около полудня я вышел во двор, чтобы нарубить дров. Я увидел зеленый автомобиль «Дачия-1300», стоящий перед домом Диникэ. Из него вышел офицер-летчик. Он был без фуражки, но я обратил внимание на голубую форму». — Майор Винтилэ смотрит на меня усталыми, страдающими глазами и спрашивает: — Если я правильно понял, Михаю Владу принадлежит легковой автомобиль «Дачия-1300». Вы знаете, какого она цвета?
Я глотаю эту пилюлю:
— Зеленая…
— Ну вот видите, товарищ майор, волей-неволей вывод напрашивается сам собой. Были у Михая Владу мотивы для убийства жены? По всей видимости, да. Ведь она раскрыла его секрет, в конечном счете это неизбежно подвело бы его под трибунал. Ведь вы сами сообщили мне, что во время обыска обнаружили в форменном кителе Владу замаскированные миниатюрные микрофоны.
Кровь ударяет мне в голову, в ушах гудит, щеки горят. Да, кто бы посочувствовал мне!
На мое плечо ложится рука Лучиана Визиру.
— Если я хорошо помню расположение домов в Дульчешти, то соседние дома находятся довольно далеко от дома Диникэ. Мог ли сосед ясно различить, кто туда входит и выходит?
— Разумеется, мог, — уверенно отвечает криминалист. — Я проверил. На этом расстоянии цвета можно различить легко, черты лица — несколько хуже.
Чего я, собственно, добиваюсь? Тот, кто нарушил военную присягу, способен и на убийство. Как будто уловив ход моих мыслей, майор Винтилэ продолжает:
— Можно сказать, что мы имеем дело с хитроумным преступлением. Преступник хотел инсценировать самоубийство жертвы. Пока это предположение, и ничего больше. Чтобы сделать окончательные выводы, мы должны ответить на следующие вопросы: каким образом преступник узнал, что его будущая жертва приняла такую большую дозу снотворного, что навело его на мысль убедительно инсценировать самоубийство? Перед нами умышленное, заранее подготовленное убийство или убийце пришла в голову эта мысль по ходу действия? — Майор Винтилэ иронически улыбается. — Видите, дорогие товарищи из госбезопасности, у нас тоже нелегкая работа. Пока я могу только одно сказать наверняка. Если мы докажем факт преступления, то можно уверенно утверждать, что мы имеем дело с преступником… дилетантом, новичком в таких делах.
— В связи с этим, — говорит Лучиан Визиру, — я тоже хотел бы задать вам вопрос: почему вы исключаете вероятность того, что Владу приехал в Дульчешти по каким-то своим, не выясненным еще делам, вошел в дом и увидел в ванной труп своей жены? Он испугался и тут же рванул куда глаза глядят…
— Почему же, мы такого варианта не исключаем, — задумчиво отвечает криминалист. — Я только хотел обратить ваше внимание на то, что на этот факт можно смотреть с разных сторон. Не будем забывать, что мы не нашли ни одной строки, написанной жертвой.
— Отсутствие прощального письма можно объяснить тем, что женщина была под действием снотворного, ей было тяжело писать…
— Согласен. Поэтому мы и не можем точно сказать, самоубийство это или убийство.
— Если разрешите… — Наверное, я просто задохнулся бы, если бы не вмешался сейчас.
Начальник следственного отдела понимает, что я обращаюсь именно к нему.
— Преступление… самоубийство, — продолжаю я. — Во всех ваших версиях Владу — главное действующее лицо. Это означает, что вчера часов около одиннадцати он находился поблизости от Констанцы да еще и за рулем собственной машины?
— Да, конечно.
Я смотрю на Визиру, он слушает меня, склонив голову вправо и задумчиво посасывая свой леденец.
— Значит, он приехал на побережье на машине, которая объявлена в розыск по всей стране? — развиваю я свою мысль.
— Предположим, что да. — Майор становится внимательнее.
— Возникает вопрос: он приехал на побережье, в Констанцу и Дульчешти, раньше, чем его жена, или позже? Как бы там ни было, мы должны задать себе вопрос: а откуда он узнал, что жена убежала из дому и поехала в Дульчешти? Он следил за ней? Предугадал ее действия? В обоих случаях мы должны бы прийти к выводу… — Я настойчиво смотрю на Визиру, чтобы напомнить ему о нашем вчерашнем разговоре. — Итак, повторяю, мы должны бы прийти к выводу, что Владу не уехал за границу и еще вчера около одиннадцати находился в Констанце. А где он скрывался до того, как совершил убийство?