Неизданная проза Геннадия Алексеева — страница 13 из 85

Но вот оно – счастье! Билет на Симферополь, к тому же на нужное число и подходящий рейс, в моей потной ладони! Я протомился в очереди всего лишь каких-то три часа.

Далее началась беготня по магазинам. Вечером гости, а у меня еще не все куплено.

В каждом магазине я тоже стою в очереди, хотя и не такой внушительной, как в кассу Аэрофлота.

От жары хочется пить. Бросаюсь к пивному ларьку, но там тоже очередь, и немалая. Я выстаиваю и ее.

Часам к четырем, отягощенный покупками и вконец одуревший от стояния в бесчисленных очередях, я возвращаюсь домой. Приняв прохладный душ, начинаю приготавливать закуски. Жарю на сковороде курятину, делаю салаты, режу холодное отварное мясо, открываю банки с консервами. Затем раздвигаю обеденный стол, накрываю его скатертью, расставляю тарелки, рюмки, блюда с закуской и бутылки с вином.

Наконец мой пиршественный стол готов. Переодевшись и тщательно причесавшись, я сажусь в кресло, блаженно вытягиваю ноги (устал – страшно) и жду гостей. Они, слава богу, являются вовремя. Все с цветами, с подарками, все улыбаются, целуют меня и поздравляют.

Приглашаю их к столу и ставлю на стол вытащенные из холодильника запотевшие бутылки водки. Пир начинается.

Гости произносят тосты, славословят меня, желают мне немыслимых благ и невероятных удач. Вскоре тосты прекращаются, и все пьют как попало. После я читаю свои новые стихи, и затем начинаются танцы – все женщины по очереди со мной танцуют.

Время от времени звонит телефон, и меня поздравляют те, кто не смог попасть на мое торжество, но при этом не позабыл дату моего рождения.

Утром я проснулся с чугунной головой и с отвратительным вкусом во рту. Войдя в столовую, я увидел то, что еще столь недавно было прекрасным, пышным, красочным, изысканным (уж я постарался!) благоуханным столом.

На съехавшей вбок, залитой красным вином скатерти красовались пустые бутылки, тарелки с засохшими объедками, скомканные бумажные салфетки, окурки и апельсиновые корки. От стола исходило дикое зловоние. Превозмогая подступившую к горлу тошноту, я перетаскиваю грязную посуду в кухню.

Вот и кончился мой самый главный праздник в году.


20.6

Истинный поэт подобен Колумбу. Подлинное творчество – всегда открытие Америки или по крайней мере Австралии. Средние поэты открывают мелкие острова. Заурядные же сочинители стихов попусту бороздят океанские воды.


Впереди меня по тротуару идет гражданин в светлом, добротном шерстяном костюме. Идет он необычно. Его торс круто накренился вправо, и выпрямиться ему не удается. И все же он целеустремленно и довольно быстро движется вперед, лишь изредка отталкиваясь рукой от стены дома.

Свернув за угол, изогнутый гражданин все же теряет равновесие и падает. Из-за угла торчат его ноги в желтых ботинках. Подхожу ближе и рассматриваю эти ботинки. Они красивые, заграничные. Их широкие белые шнурки заканчиваются блестящими металлическими наконечниками.

Пытаюсь поднять гражданина, но тщетно – он крепко спит.


22.6

Рядом со мною за столиком кафе сидит негр, типичный, черный-пречерный негр с черными-пречерными мелко вьющимися волосами, напоминающими обуглившийся мох. Он пьет кофе и уплетает ватрушку. Я тоже пью кофе и ем ватрушку. Но отчего мы такие разные? Могут ли подлинные люди быть столь непохожими друг на друга? Кто-то из нас двоих, видимо, неподлинный человек. Наверное, это я. Потому что африканец одет лучше меня и держится увереннее. Таким, как он, принадлежит будущее, а такие, как я, скоро вымрут. Туда нам и дорога!

Человечество почернеет и с утра до вечера будет плясать знойные африканские пляски, виляя бедрами.

Вчера на экзамене по истории искусств мне отвечал негр из Анголы. Он ничего не знал. Абсолютно ничего. Я побеседовал с ним о трудностях изучения русского языка и поставил ему четыре. Было очевидно, что он все равно ничего знать не будет. Было очевидно также и то, что он хорошо понимал преимущества своего положения и не опасался за свою судьбу.


31.6

– Вы говорите, что хулиганствующий Есенин вас раздражает, – сказал мне некто, со мною споривший, – и при этом обожаете Вийона, который и вовсе был разбойник.

Я ответил:

– Вийон был не дурак и подсмеивался над своей разбойной удалью, а Есенин хулиганством своим упивался.


2.7

Для того чтобы попасть в дом творчества, нужна справка о состоянии здоровья. Завтра я улетаю, а справки у меня еще нет.

Отправляюсь в поликлинику Литфонда (ни разу еще в ней не был). Поликлиника располагается на Петроградской стороне в нижних этажах жилого дома, заселенного писателями.

Подхожу к дому, ищу вывеску и не нахожу. Замечаю стоящую у небольшой двери санитарную машину с красными крестами. Открываю дверь, вхожу, подымаюсь по лестнице. Кругом чистота, порядок. Людей не видно. Оказываюсь в недлинном коридоре с белыми скамьями вдоль стен. На окнах цветы. На дверях таблички с надписями: «терапевт», «лаборатория», «невропатолог». Все двери закрыты. В коридоре ни души. И не слышно никаких голосов – полнейшая тишина.

Поворачиваю назад и замечаю, что одна из дверей – без таблички и закрыта неплотно. Надавливаю на нее плечом. Она распахивается, и я попадаю в маленькую комнатку с белыми стенами. За белым столом у окна с белыми занавесками сидит пожилая женщина в белом халате и с белыми седыми волосами. Она что-то вяжет из белой шерсти.

– Я у вас впервые, – говорю я, смущаясь, – мне, видите ли, нужна справка для дома творчества. Очень срочно нужна – я завтра утром улетаю в Крым.

– Где же вы раньше-то были? – говорит женщина, поправляя очки в белой металлической оправе. – Ведь немаленький, должен знать, что во всякие такие заведения требуются медицинские справки! Вам ведь анализы надо сделать, вас обследовать надо тщательно, а вы завтра уже улетаете. Могли бы и пораньше прийти! Давайте я выпишу вам карточку, а там уж пусть врачи сами думают, что с вами делать.

С карточкой в руке подымаюсь на следующий этаж. Вокруг по-прежнему ни одной живой души. «Где же больные? – думаю я с недоумением и даже некоторым страхом. – Неужели ленинградские литераторы совсем не болеют?»

Нахожу нужный кабинет. Вхожу. Главный врач поликлиники – тоже пожилая женщина, только волосы ее густо-рыжие, видимо, покрашенные.

– Мне бы справку, – говорю я смиренно, – я сейчас вполне здоров, меня не надо лечить. Дайте мне только справочку.

Звонит телефон, главврач снимает трубку и долго говорит с кем-то, видимо, с родственницей больного писателя: «Зря вы беспокоитесь, солнышко… Нет, нет, это пустяки… Подушка должна быть высокой… Да, да, давайте так и будем лечить… Нет, это просто приток крови… Ни в коем случае, ни в коем случае!.. И, пожалуйста, следите за стулом… Звоните, звоните, солнышко!»


Повесив трубку, главврач протянула мне исписанную бумажку:

– Вот вам направление. Сначала пойдете в лабораторию, сделаете анализ крови и мочи. После – к терапевту. Потом – опять ко мне.

– Какие анализы! – взмолился я. – Мне же уезжать надо! Понимаете? Завтра утром я уезжаю!

– Не беспокойтесь, все будет в порядке! – услышал я в ответ.

По дороге в лабораторию я опять не встретил ни одного человека. В коридорах и на лестнице по-прежнему царила таинственная тишина. В лаборатории сидела третья женщина, тоже пожилая и удивительно похожая на первых двух. Не прочитав направления и не промолвив ни слова она указала мне на стул, взяла мою руку, проткнула указательный палец иголкой и стала выдавливать мою кровь на стеклянную пластинку. После она наполнила кровью три стеклянные трубочки и приложила к моему пальцу смоченную спиртом ватку.

– Мне, знаете ли, надо еще… мочу, – сказал я, ощущая некоторую неловкость.

– Туалет – третья дверь налево, – промолвила медсестра, протягивая мне баночку из-под майонеза.

Вконец озадаченный, я отправился в туалет и вскоре вернулся с баночкой в лабораторию.

– Теперь вам к терапевту, – сказала молчаливая медсестра, и я, покорный судьбе, чувствуя себя вовлеченным в какую-то странную игру, направился к двери с надписью «терапевт».

«Терапевт наверное отсутствует, – подумал я, – не может быть, чтобы все вот так и прошло – без сучка без задоринки». Но я ошибся.

В небольшом кабинете за столом сидела очаровательная, хорошо ухоженная молодая особа в поразительно белом, накрахмаленном, отлично сшитом халате и читала какой-то пухлый роман. Заметив меня, она приветливо улыбнулась и изящным движением отодвинула книгу в сторону.

В третий раз я рассказал о причине моего визита в эту невиданную поликлинику.

– На что жалуетесь? – проникновенно спросило меня прелестное созданье, решившее посвятить свою жизнь благородному делу врачевания мастеров художественной литературы.

– Да ведь я уже говорил вам, что сейчас вполне здоров, – ответил я, стараясь произвести на прекрасную женщину наилучшее впечатление.

– Ну а вообще-то есть у вас какие-нибудь недуги? – настаивала красавица.

Я жалобно вздохнул и рассказал о моих почках и моей гипертонии.

Божественная жрица Эскулапа задала еще несколько вопросов, а потом стала советовать, как мне надо себя вести и какие травы следует пить.

– Поезжайте в Трускавец, – сказала она, – там ведь тоже есть дом творчества, и путевку вам, конечно, дадут, – для члена Союза всегда найдется путевка. Попейте воду, и вам станет намного лучше. А теперь давайте я вас послушаю. Снимите рубашку.

Игра в медицину уже нравилась мне. Я с удовольствием снял рубашку и подставил спину. После мне пришлось лечь на топчан, и мой голый живот был тщательнейшим образом прощупан.

Выписывая справку, бесподобная врачиха уговаривала меня почаще посещать поликлинику Литфонда.

– У нас очень квалифицированные врачи, – говорил она, – все на уровне заведующих отделениями. Есть даже весьма известные в городе специалисты. Они работают у нас по совместительству. Вот вам справка. Зайдите к главному врачу, она поставит вам печать. Желаю хорошо отдохнуть!