Любопытно, что 1908 год был високосным.
В августе 1908 года исполнилось 80 лет Льву Толстому.
В 1908 году появилась мода на огромные женские шляпы. И тотчас же юмористы во всех журналах стали над ними насмехаться. Шляпы были эффектны, но, разумеется, носить их было не очень удобно – они за все задевали и дамы в таких шляпах с трудом проходили в двери.
Модный журнал «Парижанка» издавался в Москве и популяризировал новейшие фасоны платьев, создававшиеся известнейшими французскими домами мод – «Пакон», «Дусе», «Бешов-Давид» и так далее. Предо мною мелькают ослепительные красавицы в ослепительных туалетах. Все они похожи на Анастасию Дмитриевну – у всех у них такие же прически валиком с узлом на затылке, такие же высокие стоячие воротнички, закрывающие всю шею до подбородка, и даже выражение лиц у них такое же – надменно-величавое, но при том и пленительно-кокетливое.
Из «Парижанки» я узнаю, что зимой 1908 года «будут носить много горностая, преимущественно совсем белого», что боа будут длинными, из двух шкурок, с головками и хвостами зверьков, что боа будут большие и плоские, а шикарнейшей отделкой для шляп будут пожелтевшие осенние листья.
Поражают разнообразие и поэтичность наименований цветов для материй: цвет гелиотроп, цвет медной зелени, фиалковый цвет, цвет старинного синего фарфоры (!), цвет поджаристого хлеба, цвет аметист, цвет мов (?), цвет зеленого мха, абрикосовый цвет, цвет полыни, бисквитный цвет, цвет поблекшей розы (!), цвет винного камня, железный цвет, цвет шведской кожи, цвет «фисель» (?), цвет крота, цвет «серый сфинкс» (!), цвет «лондонский туман», цвет горлицы, цвет шампань, цвет утиного пера…
А вуали рекомендуются с мушками.
1913 год.
«Огонек» № 7.
«Кончина знаменитой исполнительницы цыганских романсов А. Д. Вяльцевой».
Фотографии: траурный кортеж у Исаакиевской площади и Настина посмертная маска. Мертвой вижу Настю впервые. Мертвая она тоже прекрасна. И в общем на покойницу не похожа. Только глаза закрыты и рот плотно сжат.
«Синий журнал» № 7, 15 февраля.
«За гробом талантливейшей певицы шла многотысячная толпа. Таких похорон давно уж не видел обычно спокойный, угрюмый Петербург. Ее шли слушать для того, чтобы с презрением говорить о ее таланте, – и уходили из концертного зала ее поклонниками».
«Весь мир» № 7.
«Уйти красиво умеют немногие. Она умерла, когда ее выразительный голос захватывал и нервировал толпу, она умерла, когда все стремились услышать ее песни, она ушла, когда улыбка славы была ясна и прекрасна…»
Журнал «Современный мир».
Думал, что он иллюстративный, легкий, популярный. Оказалось – это толстый литературный журнал для интеллигенции.
Открываю подшивку за 1913 год. На первой странице первого номера читаю:
Леонид Андреев
ОН
(рассказ неизвестного)
Какая находка! Ведь это тот самый рассказ, в котором упоминается дача Воронина! Я даже не пытался искать его! Рассказ сам напомнил о себе, сам себя мне предлагает!
Начинаю читать, увлекаюсь, прочитываю рассказ запоем. Он жуткий, мистический, почти сюрреалистический. Действие происходит на той самой даче и в парке, ее окружающем, который теперь мне хорошо знаком. Рассказ написан в форме дневника и – поразительно! – даты в точности совпадают со временем моего неудачного лечения в чернореченском санатории! И погода в рассказе точно такая же! Так же сыро, туманно и тягостно! И так же выглядит парк! И так же выглядит серое небо. И такое же полузамершее пустое, бесконечно тоскливое море. Нет, все это невероятно! И то, что рассказ мне попался, и то, что он такой страшный, и все эти необъяснимые пугающие совпадения!
Звоню в отдел культуры Горисполкома. Разговариваю с некой дамой, фамилия которой мне неизвестна.
– Скажите, пожалуйста, что сейчас происходит на Никольском кладбище Александро-Невской лавры? Кажется, его реставрируют?
– Да, кладбище находится на реставрации. Все могилы известных людей взяты на учет – их приведут в порядок. Интересные в художественном отношении надгробия тоже отреставрируют.
– А предполагается ли полное восстановление надгробия Вяльцевой?
– Это надгробие уже было отреставрировано десять лет тому назад.
– Но ведь не совсем, а точнее, совсем чуть-чуть. Купол часовни не восстановлен. Двери – тоже. Я уж не говорю о внутренней росписи, о витражах и так далее.
– У нас мало денег, и есть памятники в гораздо худшем состоянии.
– Но ведь это же могила Вяльцевой!
– Ну и что? Не такая уж великая она была певица. Нам, знаете ли, уже надоели с Вяльцевой – всё звонят и звонят! Какой-то ажиотаж вокруг нее! Прямо легенды о ней ходят!
– Поразительно! Вы работаете в отделе культуры и с таким пренебрежением относитесь к нашему национальному искусству, к памяти лучших ее представителей! Кроме того, у вас нет ясного представления, кто такая была Анастасия Дмитриевна! При жизни ее имя стояло рядом с именем Шаляпина! Она первая большая русская эстрадная певица! Недавно вышли пластинки с ее романсами! О ней говорят по радио! Ее фотографии показывают по телевидению! О ней пишут статьи в газетах и журналах! О ней читают лекции!
– Я понимаю, вы неравнодушны к Вяльцевой. Но повторяю, денег на серьезную реставрацию часовни у нас нет, и в ближайшее время они не появятся!
– Ну что же, спасибо за информацию!
Жизнь так ничтожно мала!
Выход один – писать о великом и вечном. И на века.
Не получается? Что делать!
Но все равно, все равно надо писать только о великом и вечном. И на века.
Нежданно нагрянули воспоминания о давно минувшем – о рыбной ловле. Утренние туманы над лесными быстрыми речушками. Корни деревьев, нависающие над глубокими омутами, шум воды на перекатах, жалобные крики куликов, осока, кувшинки, комары, серебристые бока хариусов… Потянуло назад, в молодость.
Мой роман – земной поклон Насте, которая вдохновила меня на сей подвиг, и городу, в котором я имел счастье родиться и прожить всю свою жизнь.
Красивое древнее женское имя – Сенефа.
Мои стихи (а теперь уже и проза) наполнены до болезненности острым ощущением времени. Всю жизнь я стою на холодном, пронизывающем до костей, не стихающем ветру времени, которому страсть как хочется сдуть меня в прошлое.
«Аримаспы и грифоны». Неплохое название для романа или пьесы. Или поэмы. Или кинофильма.
Нет, пожалуй, больше всего оно подходит для романа.
А не написать ли мне еще один роман?
Нет, пожалуй, это ни к чему.
Бедные одноглазые аримаспы беспрерывно воевали с грифонами, пытаясь отнять у них золото. Чем кончилась эта борьба, никто не знает. Известно только, что она была весьма продолжительной.
Кайрос – вот бог, которому надо молиться постоянно!
Утиный выводок на пруду Никольского кладбища. Утята крошечные, но очень бойкие. Плавают быстро. Иногда они целиком выскакивают наружу и скользят по воде, как это делают катера на подводных крыльях. Матушка наблюдает за ними с берега.
В соборе лавры молодые, уже увядшие березы. Троица.
Мне 52.
А ведь собирался помереть в 30, а после – в сорок, а после – в 50. Продолжаю наблюдать ход истории. Конца света все нет.
Были гости. Трое мужчин и шестеро женщин. Женщины – как на подбор. Все красавицы. Целый букет красавиц. Они пели мне дифирамбы, восторгались моими «бесчисленными талантами». Я сидел среди них и млел от наслаждения. Потом я читал отрывки из романа. И снова восторги, снова охи и ахи. Мужчины не отставали, вторили. Совсем я растрогался, совсем раскис.
Одно из навязчивых, часто навещающих меня воспоминаний раннего детства.
Фарфоровая тарелка с фиолетовыми цветочками, кажется, фиалками, по краю. В тарелке рисовый суп. Он вкусно пахнет лавровым листом. Я ем его с аппетитом (Хабаровск, 1936 год).
Вчера мне сообщили, что московское издательство «Современник» приняло к печати четвертую книгу моих стихотворений. М. А. мне надо в ноги поклониться. Я перед ним в неоплатном долгу. Сегодня начинаю окончательную перепечатку романа.
В гостях у М. А. Он читает мне свои последние стихи. Я читаю ему главу из романа. Обмениваемся комплиментами. М. А. только что из Штатов. Посетил Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Вашингтон и Нью-Йорк. На обратном пути он заехал в Москву и зашел в «Современник». Там ему дали клятву, что мой сборник появится в 86-м. Стало быть, через два года будут одновременно опубликованы две мои книжки. В такое счастье трудно поверить. И стало быть, необходимо дожить до 86-го.
Самочувствие снова ухудшилось. Снова мне предстоит делать анализы, кардиограмму и проч. Количество поедаемых мною лекарств увеличилось.
Закончил перепечатку первой главы. Несмотря на тщательную предварительную правку черновика, при перепечатке появляются кое-какие изменения. Процесс редактирования может увлечь в бесконечность. Надо вовремя остановиться.
Учителя нужны дуракам. Умный и так всему научится.
Вдруг почувствовал, что мне перестал нравиться Блок. И ужаснулся. Может быть, это пройдет?
Не устаю восхищаться прелюдиями Шопена. Сегодня прослушал их дважды. Перепечатано 8 страниц романа.
Самолюбивый, тщеславный, склонный к мечтательности мальчик из заурядной мещанской семьи так и не выбился в люди.
Уильямс говорил, что вовсе не обязательно ездить в далекие страны, что можно всю жизнь просидеть дома, живя во вселенной. Вот и я просидел всю жизнь дома, взирая на вселенную.
Великий князь Михаил Михайлович, тот самый, который был первым похоронен в усыпальнице при Петропавловском соборе, оказывается, был женат на внучке Пушкина – Софье Николаевне Меренберг. Этот брак не был признан русским двором, и супругам пришлось жить в Англии.
Я не могу сказать, что одинок, – всюду же люди. Но я не могу не сказать, что жажду одиночества.