Давно собирался съездить в Ольгино. Подумаешь, Ольгино! Оно же совсем рядом! Но не был, ни разу в жизни не был я в Ольгино почему-то. А сегодня вдруг взял и поехал. Но когда приехал, пошел дождь. Поэтому не рассмотрел я Ольгино как следует. Придется еще раз туда съездить.
В шашлычной напротив меня сидит человек, лысенький, в очках. Улыбается. В руке – стакан с вином. Закуска – селедка на тарелке. Сидит и все улыбается, и все держит в руке стакан – не пьет. Сидит и улыбается каким-то своим мыслям. А может быть, и нет у него никаких мыслей – просто так улыбается. Съев люля-кебаб, я встаю и ухожу. Человек все сидит со стаканом в руке, и перед ним два кусочка селёдки на тарелке.
Из Москвы приехал редактор моей книжки в «Современнике». Он моложе меня (37 лет), он тоже поэт (2 сборника стихов), он обожает Пушкина и собирает старые книги (рыскает по букинистическим магазинам). Он типичный московский человек (не любит интеллигенцию, пьет чай с сахаром вприкуску, живет в деревянной избе на самой окраине столицы и истово верит в Россию). Однако стихи мои ему приглянулись, да и картины тоже (приходил в гости и долго их разглядывал). Сказал, что книга выйдет весной 86-го года, а иллюстрациями в ней будут репродукции с моих картин (!). Объем книги будет 5 печатных листов.
Теплый, тихий, печальный день зрелой осени. Пустынные аллеи парков Павловска и Царского Села. Несметное количество уток на пруду у Камероновой галереи. Веселые сытые белки прыгают над деревьями. Статуи уже спрятаны в деревянные ящики.
Останки Шаляпина и впрямь прибыли из Парижа. 29 октября их предадут земле на Новодевичьем кладбище в столице.
Как много времени тратят женщины на уход за своими волосами – на эти их прически и завивки, на все эти локоны, челки и косы! Впрочем, это, конечно же, доставляет им большое удовольствие.
Стихи опять не пишутся. Становится уже немножко страшно.
Октябрь кончается. По-прежнему тепло. Тепло, как в начале сентября. Почти лето. В своем романе я предсказал теплую осень. Предсказание сбылось. Но есть в том пророчестве мрачное. Не дай бог, если и оно сбудется! Лучше не лезть в пророки. Лучше ничего не предрекать. Лучше не ходить с судьбой в опасные горы.
Жирный человек поедает пирог, намазанный сверху маслом. Он откусывает большие куски и с трудом пережевывает их. Щеки его раздуваются, челюсти энергично двигаются – вправо-влево, вправо-влево, кончик носа подрагивает, уши подергиваются, складки на шее шевелятся. Жирный человек поглощает жирную пищу. Он хочет стать еще жирнее.
Вместе с И. пришел в гости к Наташе Галкиной. Наташа и ее муж как-то забеспокоились, забегали, стали извиняться, что не подготовились к приему гостей, что в квартире беспорядок, что они дурно одеты. И. впервые оказалась в этом доме. Наташа и Олег никогда ее не видели. И. была элегантно одета, хорошо причесана и вообще выглядела чудесно. Когда мы с И. вышли из Наташиной квартиры, И. сказала: «Какие милые, гостеприимные люди! Как они любят тебя! Как они хорошо нас приняли! Почему раньше ты меня никогда сюда не приводил?»
Наутро я позвонил Наташе, и она сказала: «Нам показалось, что ты пришел к нам с Настей из твоего романа». – «А ведь и правда, – подумал я, – И. походит на Настю!»
У Инженерного замка остановились две кареты конца восемнадцатого века. В каждую впряжена пара вороных упитанных лошадок. На козлах – весьма натуральные кучера в соответствующих нарядах. Прохожие останавливаются, глазеют. Я тоже остановился и тоже поглядел.
Летний сад. На пруду уже нет лебедей. Тут я ошибся – предсказание мое не сбылось. Однако статуи еще не закрыты футлярами и белеют в пространстве главной аллеи. Здесь я не промахнулся.
Витя К. прочитал мой роман и сказал, что он ошеломил его. «Ксения Брянская прямо-таки живая!» – сообщил он мне по телефону.
Торжественное открытие мемориальной доски на доме, где жил Шаляпин, где я часто теперь бываю, где я уже дважды рассказывал о Насте. Толпа довольно большая. Над улицей разносится голос певца. Начало церемонии задерживается – ждут Марфу Федоровну. Доска еще закрыта покрывалом. Под нею на возвышении – букеты цветов. Наконец начинают. Некий седовласый импозантный мужчина подымается на сооруженный для этого случая помост и произносит маловыразительные казенные слова. Затем родственница певца сдергивает покрывало. На доске из серого полированного гранита красивая голова и соответствующая надпись. Потом выступает композитор Андрей Петров. Его сменяет некий неизвестный мне дирижер.
Затем слово предоставляется какому-то рабочему какого-то производственного объединения. Он по бумажке старательно читает подготовленный текст. Митинг закрывается. Народ начинает расходиться. Я вижу Марину Г. У нее праздничный, счастливый вид – ее мечта осуществилась: Шаляпин больше не эмигрант.
Мысли о втором, о настоящем моем романе непрерывно шевелятся в моем мозгу.
Сон. Какой-то небольшой и вроде бы знакомый городок. Война. В городок входят немцы. Я иду по улице, я спешу, мне срочно нужно кого-то навестить, кого-то о чем-то спросить, у кого-то что-то узнать. Выхожу на пустынную площадь и вижу, что из-за ближних домов цепью, с автоматами наперевес идут немцы. Торопясь, на глазах у немцев пересекаю площадь. «Убьют или не убьют? Убьют или не убьют?» – думаю со страхом. В меня стреляют. Я чувствую, как пули пронзают меня насквозь. Я падаю. «Убили все-таки, – думаю я. – Убили, изверги!»
Позвонила Ирэна и, захлебываясь от восторга, наговорила мне кучу восторженных слов о моем романе. «Как ты мог такое написать?» – сказала она. «Да вот так как-то – взял и написал, – ответил я. – В конце концов, я же писатель!» Но сам тоже разволновался. Неужели из меня и впрямь получился путный прозаик? Неужели в жизни моей и впрямь наступает новая и многообещающая пора? Неужели я одолел еще одного дракона? Но каким образом? Лошади у меня нет, копья нет, меча нет, кольчуги нет и щита тоже.
Заметил в метро привлекательную молодую бабу. Тут она улыбнулась, и оказалось, что рот ее полон крупных, сверкающих золотых зубов. Очень огорчился. Даже выругался про себя. А особа все улыбалась. А зубы все сверкали.
Смоленское кладбище. Совсем прозрачное – листья с деревьев давно облетели. Часовню Ксении восстанавливают. Кусок крыши уже покрыт свежей оранжевой мазью.
Вдруг снова наткнулся на могилу Лидии Чарской. А ведь я искал ее несколько лет! Искал старательно, но не мог найти! Будто пряталась она от меня все эти годы почему-то.
За могилой следят. Чисто. Подметено. Цветочки в баночке. Но парты уже нет – осталась от нее только скамеечка. На металлической ограде висит дощечка, покрашенная белой краской. На дощечке текст:
Звезды, вы дети небес,
Пойте свой гимн светозарный.
Пойте; «Спаситель воскрес!» —
Ангел сказал лучезарный.
Ты далеко, ты в пути,
Всё же я вижу родного.
Солнышко! Сердце поет,
Папу Алешу зовет,
О, приезжай, ненаглядный!
Содержание – это не писатель, а человек. Писатель – это форма, это художество. Высокие чувства и глубокие мысли могут не иметь к литературе никакого отношения, пока они не облечены в достойную литературную форму. Подчас форме требуется лишь минимум содержания. Бывают случаи, когда форма и вовсе свободна от содержания, являясь все же прекрасной литературой. Содержание же, лишенное формы, литературой быть не способно.
Мой роман явно похож на мою «Жар-птицу». Пытаясь стать прозаиком, я попятился и вернулся в свою молодость. Быть может, это и хорошо! Отошел назад для разгона?
Вечер у Вити К. Вечер разговоров о моем романе. Оказывается, затеянная мною игра со временем, с точки зрения современной физики, вполне реальна, а сюжет романа отнюдь не фантастичен. Вот тебе и на! Еще Витя сказал, что роман довольно сложен, по композиции он перенасыщен всевозможной информацией, что читать его нелегко и не каждому он понравится.
Совсем темный день. В скверах ползают дождевые черви. Подозрительно теплая осень. Зимой и не пахнет. (6 ноября).
Редакция «Авроры». Прочитал корректуру очередной своей публикации. 4 стихотворения идут в 12-м номере.
Зашел в Преображенский собор. Служба уже закончилась, но народу было еще много. Отпевали четырех покойниц – четырех старушек. Они выглядели очень неплохо. Гробы были разных цветов – красный, желтый, зеленый и серый. Пел небольшой хор. Панихиду служили два молодых священника. Родственники умерших держали в руках свечи. Одна старушка была моложе других. Ее довольно красивое лицо показалось мне знакомым. Я стоял рядом с гробом и старался вспомнить, где я видел эту женщину. Мне очень хотелось вспомнить. Я напрягал свою память, я торопился – панихида подходила к концу. Но так и не вспомнил.
Гробы закрыли. После их стали выносить из собора. Я глядел, как гроб со знакомой мне покойницей погрузили в автобус, как дверцы автобуса захлопнулись, как автобус отъехал и скрылся за углом.
Вернулся в собор, подошел к священнику и спросил, когда празднуются именины Анастасии. Выяснилось, что именины бывают 11 ноября, 4 января и еще два раза в году (священник не мог вспомнить эти дни).
По Фонтанке плывут бесчисленные воздушные шары разных цветов. Ветра нет – шары спокойно движутся по течению.
Измайловский сад – бывший Буфф. Здесь часто пела Настя. Театр. Артистический подъезд. В эту дверь входила Настя. Фонтан с мраморной статуей сидящего мальчика. На эту статую глядела Настя. Дорожка, замощенная мелким булыжником. Этих камней касались подошвы Настиных туфель. Сейчас в саду пусто – летний сезон давно закончился. Опавшая листва уже убрана, но трава еще зеленая. Сейчас в саду пусто, чисто и печально.
Встретился с Ирэной. Она сказала, что перечитывает роман и что сейчас она замечает его недостатки: он написан слишком «густо» и читается с усилием, в нем слишком много эротических сцен, некоторые эпизоды выглядят лишними (ночное дежурство, прогулка по Александрии). Еще сказала, что этот роман, конечно же, не будет опубликован, но мне поскорее надо приниматься за второй роман, потому что я хороший прозаик.