Уже поговаривают о «звездных войнах». Уже есть возможность повоевать в космосе. Восхитительно!
Все чаще обращаю внимание на маленьких, трех-пятилетних детей! Их наивность, их доверчивость и непосредственность, их любознательность мне очень нравятся. Подолгу наблюдаю за ними исподтишка.
Дети любят песок и снег. Из песка и снега они лепят дома, фигуры людей и животных. Детей тянет к творчеству, и они творят самозабвенно. Их творения быстро гибнут, но дети не огорчаются и снова творят. Это прекрасно, что такие маленькие, едва начавшие жизнь существа уже творят с великим усердием и с великой любовью к творчеству и, конечно, бескорыстно.
В солнечной системе обнаружено некое таинственное, абсолютно черное, не отражающее света космическое тело. Это волнует астрономов.
На юге Туркмении обнаружена очень глубокая, необычной формы пещера. В ней найдены мумии людей и животных. Когда они попали в пещеру, пока не установлено. Местные жители к пещере не подходят – боятся.
И все же лента Мёбиуса ставит в тупик. Это какая-то чертовщина.
Как сквозь цепкие, колючие кусты я продираюсь сквозь сомнения и все бреду куда-то. А ведь можно было бы улечься на траву под кустом и сладко подремать год, другой, третий, четвертый…
Оттуда, из юности, как волны далекого океана, накатываются на меня эти строки:
Гармонии стиха
божественные тайны
Не думай разгадать
по книгам мудрецов…
Отхлынут ненадолго и вдруг снова:
Гармонии стиха…
Их таинственная красота преследует меня всю жизнь.
Взял книжку Майкова. Полистал. И благодать какая-то вошла мне в душу.
Я был еще дитя – она уже прекрасна…
Как часто, помню я, с своей улыбкой ясной
Она меня звала!
Людмила Филатова.
Хорошо поет. И сама хороша.
И опять вспомнил Настю. Вот так же и она закрывала глаза, улыбалась и простирала вперед белые руки, когда пела. Вот так же и она.
Вдруг позвонил какой-то человек из Пскова и сказал, что ему очень, очень понравились мои стихи. Маленькая радость. Таких бы побольше.
Всю ночь шел дождь, и сразу стало ясно, что с зимой покончено. Утром поглядел во двор – снега нет и в помине.
Читаю Алена Боске. Кое-что похоже на мое. Издал 15 поэтических книжек. Пожалуй, это многовато. Возможность печатать что угодно и сколько угодно немножко опасна.
Австрийский экспрессионист Стефан Цвейг известен всему миру и обильно печатается в нашем отечестве. Русский экспрессионист Леонид Андреев почти не известен миру и мало печатается у нас. Однако Андреев-то писал не хуже Цвейга. А ежели приглядеться, то окажется небось, что писал он даже и получше. Обидно за Андреева.
«Зеленые берега» прочитала Лена М. Сказала так:
– Ничего похожего в русской литературе еще не было. Язык великолепен. Сюжет хорошо скроен, и роман читается с жадностью. Слабых мест нет. Все происходящее в 1908 году сделано безукоризненно и выглядит совершенно достоверным. Больше всего удался главный герой романа – город. Подобным образом о Петербурге еще никто не писал. Ксения тоже хороша. В поэте временами проскальзывает что-то неприятное, а Настя вообще несимпатичная особа. Любопытны страницы, посвященные живописи. Стиль вполне убедителен. Отличная находка – цепочки синонимов. Тексты романсов тоже удачны. Роман надо немедленно предложить какому-нибудь журналу. Его должны напечатать.
И еще она сказала:
– Читаешь, и все видишь. Как в кино.
Эрих Мария Ремарк любил оперетту и дружил с Имре Кальманом.
Когда-то романы Ремарка волновали меня. В особенности «На западном фронте без перемен» и «Три товарища». А с оперетты Кальмана началось мое приобщение к музыке. Давно, в отрочестве, на заре жизни.
…
Роман прочитала Лена С. Похвалила. Сказала: хорошо. Сказала, что больше других персонажей ей понравилась Ксения, что Ксения, как ей кажется, немножко неживая, а героя ей жалко и я напрасно его убил. Еще сказала, что роман, конечно, не напечатают, но это не беда. Еще сказала, что мне надо подождать со вторым романом и как следует отдохнуть от первого.
В глубине его неприятия таилось благорасположение.
Отчего так волнуют меня светлоглазые женщины?
Новый вариант «Бесприданницы» в кино. Красивый фильм с красивой молодой актрисой в главной роли. И Волга очень хороша. По ней плавают колесные пароходы, обгоняя друг друга. И бедняжку Ларису Карандышев убивает на пароходе. И, увозя мертвое тело, пароход дает долгий-долгий скорбный гудок. И все так красиво. Почти как в моем романе.
Мария Башкирцева. Сверхестественно одаренные люди частенько умирают до смешного рано. Это плата за сверхестественность.
Сделал макет своей московской книжки и отослал его в издательство.
Чувствую я себя временами так, будто есть у меня выбор. А его нет, мне остается одно – писать, пока пишется, писать, что пишется и как пишется, томиться от сомнений, страдать от разочарований и всё же писать.
«Динамическая греза материальной интимности» (Башляр). Современной философии свойственно подменять остроту мысли пикантной и с трудом поддающейся расшифровке многозначительности блужданием в туманной области между смыслом и бессмыслицей. Сближаясь с языком литературы, язык философии отрывается от своей изначальной функции – с максимальной вразумительностью доносить до воспринимающего мозга результаты мыслительной деятельности мудрецов.
Ночью проснулся и слушал, как тихо шелестит дождь за окном. Апрельский дождь.
Детсадовские ребятишки играют во дворе. Все в ярких пальтишках и шапочках. Как цветы на клумбе.
Сегодня мне сказали, что я еще смогу протянуть лет 10, что судьба моя не столь трагична.
За моим гробом будут шествовать трое-четверо еще не старых, миловидных женщин! Если же окажется пять или шесть, я буду польщен.
Гоген сказал: «Мои глаза закрываются, чтобы увидеть». – «И мои тоже», – говорю я.
Нежно-фиолетовый, живой, прозрачный закат! На фоне заката тонкое кружево высоких строительных кранов. И надо всем – белый, аккуратнейший, картинно-открыточный месяц. С залива тянет свежестью.
Приехала поклонница из Херсона Оля Ц. Переписывалась со мною 3 года и вот приехала. Оказалась довольно милой.
Бродили с нею по городу. Показал ей Настину могилу в Лавре и съездил в Царское Село. Она всем восхищалась. В промежутках между восторгами рассказывала, как прожила свои «почти тридцать». Рассказывала о своих родителях, о Херсоне, о том, как в двадцать пыталась покончить с собой по причине полнейшего разочарования в человечестве. (Странно, но почти все мои молодые поклонницы пытались покончить с собой.) Когда пришла ко мне в гости, стала восхищаться моими картинами и Настиными фотографиями. В общем – сплошные восторги. Впрочем, искренние, это несомненно.
Снова похороны. Снова крематорий. В гробу лежит знакомый художник, честный, талантливый человек. Ему 47 лет. Он прожил свою жизнь почти как я и умер от моей болезни. Как и я, он был безвестен и беден. Пожалуй, он был беднее меня – для похорон у него не нашлось ни одного костюма, он лежит в стареньком штопаном свитере. Впрочем, выглядит он очень прилично и похож на живого. Гроб обшит алым шелком. Ручки у гроба металлические, под бронзу. В ногах скамеечка, на которую обычно кладут подушку с орденами. Но подушка отсутствует – покойник не был орденоносцем. Голова покойного у окна. За окном унылое, распаханное голое поле и невысокий прозрачный, весенний лес! Над полем летают вороны. Из-за леса торчит труба какого-то завода. Из трубы струится дымок. Звучит скорбная мелодия. Кажется, это Моцарт.
Нынче модным стало словечко «ностальгия»! И еще стало модным словечко «контекст». И еще стало модно целоваться на эскалаторе в метро. Едешь, а навстречу плывут парочки. Одни целуются сдержанно, почти украдкой. Зато другие лобзаются бесстыдно, со страстью, взасос. Отворачиваю глаза и стихаю. Я задумываюсь. Будто негде им больше целоваться! А быть может, и впрямь негде?
Пришел в гости к К. У него сидели две актрисы. Они непрерывно болтали. Манера говорить у них была претенциозная, артистическая. В разговоре мелькали имена знаменитостей, с которыми эти женщины, судя по всему, были накоротке.
– …Гляжу – выходит из студии Колька П. Я говорю: «Коленька, миленький…» А Танька С., между прочим, совсем одурела. Я от нее не ожидала.
Через полчаса я устал слушать актрис. Мне было как-то неловко, я ерзал на стуле, но терпел. Одна из артисток все порывалась уйти, даже надела было плащик, но продолжала болтать в плащике. Чтобы немножко отдохнуть, я вышел в другую комнату и стал разглядывать корешки книг, стоявших на полке. До меня доносились старательно построенные, красивые умные фразы.
«О, разумеется. С таким интеллектом она вряд ли обретет подлинный успех у стоющей публики…»
«В своем амплуа он довольно мил, я бы, даже сказала, очарователен. Но здесь, простите меня великодушно…»
Я заткнул уши пальцами и простоял так минут десять. После я вернулся к жрицам Мельпомены. Они продолжали разглагольствовать с упоением.
Остановка троллейбуса. Две девочки лет по десять. У одной в руках стеклянная банка. В банке кто-то сидит – какая-то маленькая рыженькая зверюшка. Она все норовит вылезти, и девочка прикрывает банку рукой. Подходит троллейбус. Девочки садятся в него и увозят с собою зверюшку – кажется, это хомяк.
Ко мне внезапно подходит незнакомый человек. Он смотрит мне в глаза, ударяет рукой по плечу, говорит: «Не волнуйся!» – и уходит прочь. Я озадачен и восхищен. Я взволнован. Я пропускаю свой троллейбус. Я стою на остановке и размышляю о случившемся.
Наталья Г. Читаю ей первый эпизод второго романа. Слушает внимательно. Потом хвалит. Говорит, что интересно. Говорит, что хорошо. Говорит, что надо продолжать, отвергнув все сомнения.