Неизданная проза Геннадия Алексеева — страница 65 из 85

м.


По радио упомянули Настино имя. Говорили о кальмановской «Сильве». Героиня оперетты чем-то похожа на Вяльцеву – тоже вышла из народа, тоже в отрочестве гусей пасла.


Ирэна рассказала мне по телефону, что видела на Невском старинную коляску – ту самую из «Зеленых берегов». В нее был впряжен прекрасный гнедой жеребец. Вне всяких сомнений, это был Кавалер.

– Ничего удивительного в этом нет, – сказал я, а сам чуточку призадумался. «Кажется, мы с Ирэной сходим с ума, – подумал. – Все это не к добру».

На старости лет я увлекся жизнью. Однако и смерть мне уже не страшна. Преотличное у меня теперь состояние!


В Союзе писателей посулили мне новую квартиру. Дело решится окончательно через месяц. Жду.

Роман все еще в «Неве». Его всё еще читают. Судьба его скоро решится. Жду. Время больших ожиданий.


Два неведомых мне ранее шедевра.

Давид. «Ликторы приносят Бруту тела казненных его сыновей». Фрагмент: жена Брута и две дочери. Потрясенная жена простирает вперед свою руку, другой рукой прижимая к груди потерявшую сознание одну из девочек. Вторая девочка, прекрасная, как статуя Праксителя, в ужасе прикрывает лицо ладонями. Вся группа скомпонована с предельным, едва ли возможным мастерством. Линии, объемы, колорит выразительны и совершенны. Полнейшая гармония и красота невероятнейшая. И все это при таком трагическом сюжете!


Менцель. «Стена мастерской». Освещение снизу. Висящие на стене гипсы – мужские головы, женский обнаженный торс, мужская рука – выглядят фантастично. Тщательная проработка всех деталей при резком контрасте светотени создает почти сюрреалистический эффект. Похоже одновременно на Караваджо, Жоржа де Латура и на Дали. Когда впервые увидел репродукцию, даже вздрогнул – не ожидал, что увижу у Менцеля такое.


Моей дочери исполнилось 15 лет. Она уже взрослая во всех смыслах – и физически, и умственно, и духовно. С годами она более и более похожа на меня. И повадки у нее мои. И мысли у нее мои. Моя, совершенно моя дочь.

Тайком от меня она читает мои стихи. И я знаю, что они ей нравятся.


Вид города из окон моей кафедры с высоты седьмого этажа. Крыши, крыши, трубы, телеантенны, шпили, купола, крыши, крыши, снова шпили и телевизионная башня, на все взирающая свысока. Однако облака выше башни, и они поглядывают на нее с усмешкой. Людей и машин не видно – они прячутся в ущельях улиц. Пейзаж выглядит неподвижным. Только вдалеке, сбоку, где-то у порта из полосатой трубы электростанции извергаются клубы белого пара. Эту картину я вставил в «Зеленые берега». Находясь на службе, я любуюсь ею постоянно.


Еще одна вылазка арабских террористов. Угнали самолет. Когда их пытались обезвредить, забросали пассажиров гранатами. Погибли 50 человек, в том числе женщины и дети. Тупая человеческая злоба. Даже подлостью это не назовешь. Даже гнусностью это не назовешь. Нет этому названия. И тянется эта мерзость уже десятилетиями.


Заказываю книги в Лавке писателей на будущий год. В карточках интересующих меня публикаций ставлю свой номер. Некоторые карточки уже сплошь заполнены номерами, например у сочинений Сименона. Наткнулся на карточку нового издания стихов Александра Чака. Здесь стояло всего лишь два номера. Поставил свой – третий.

Карточки эти – штука коварная. Культурный уровень литераторов отражается в них, как в зеркале. Даже неловко их перебирать. Будто залезаешь в чужие души.


Приснился страшный сон. Какое-то чудовище, похожее на слона, преследовало меня и искало меня повсюду. Я от него прятался, изнемогая от ужаса. Иногда я видел его совсем близко, но чудовище меня не замечало. Оно было неповоротливо, и зрение у него было, вероятно, неважное. У меня был заряженный пистолет. То и дело я проверял его – вдруг он все-таки не заряжен? Вынимал магазин, высыпал на ладонь патроны, осматривал их тщательно, снова вставлял патроны в магазин, думая при этом: «Слишком маленькие пули! Они не смогут свалить чудовище. Они ему не опасны!» И опять прятался, и опять выглядывал откуда-то и видел пробегающее поблизости чудовище, и опять ужасался. Когда проснулся, обнаружил, что лежу на левом боку.


Зашел в редакцию «Невы». Главный редактор болен, а редактор отдела прозы, некто Лурье, которому отдали мой роман, еще и не начинал его читать.

Человек, который говорит, почти не произнося гласных звуков. «Првно дмшь. Кжс нчс. Дрьма кргм мнго. Кжс нчс. Нпрсно смневшся».

Это похоже на звериное рычание.


В автобусе везли кошку. Она сидела в корзине, прикрытой тряпкой. Голова торчала наружу. Сначала кошка время от времени тихонько мяукала. Потом она стала мяукать чаще и громче. Потом она стала протяжно выть. После она стала орать дурным, страшным голосом, будто ее мучили самым издевательским, садистским образом. Пассажиры терпеливо слушали.

– Сумасшедшая какая-то кошка! – сказал кто-то.

– Наверное, она первый раз едет в автобусе! – заметил еще кто-то.

– Таких впечатлительных кошек надо возить на такси! – произнес третий пассажир.

– Совершенно верно! – согласился с ним четвертый пассажир. – Таких нервных кошек нельзя пускать в автобус.

«Интересно, сколько она сможет так проорать?» – подумал я. Но тут автобусный маршрут закончился и кошку вынесли на улицу. Некоторое время с улицы были слышны ее душераздирающие вопли.


У тротуара возвышался снежный сугроб продолговатой формы. Приглядевшись, я догадался, что это не сугроб, а машина, заваленная снегом. «Само самой так получилось или ее нарочно завалили? – подумал я с интересом. – Скорее всего, нарочно, – решил я, – пошутили так над машиной».


Поэзия пасмурного декабрьского утра.


Леонид Андреев и Эдвард Мунк. Живопись и графика Мунка могли бы служить иллюстрацией к прозе Леонида Андреева.


Григорий Распутин погубил русскую монархию. Это имело серьезные последствия, очень серьезные последствия, чрезвычайно серьезные последствия. (Надо еще раз посмотреть «Агонию»).


Гипсовый бюст Аполлона Бельведерского в большой пустой, чистой комнате, освещенной мягким рассеянным светом пасмурного зимнего дня. Есть в этом что-то волнующее, какая-то тайна.


Человек с согнутой, странно торчащей неподвижной рукой в белой перчатке. Наконец догадался – это не рука, а протез.


Жду на лестнице в бывшем училище барона Штиглица (стажируюсь в училище уже третий месяц). Передо мною по лестнице подымается девушка. Почему-то у нее совсем голые ноги, и она в шлепанцах. «Странно, – думаю. – Вовсе странно». Наконец сообразил: «Это натурщица! У нее перерыв, и она, наверное, направляется в уборную».


«Энциклопедия символизма».

Книга издана в Париже в 1979 году и переиздана (переведена на венгерский и дополнена) в Будапеште в 1984 году.

Долго не мог от нее оторваться.

Цветные репродукции с полотен Пюи де Шаванна, Бёклина, Россетти, Бари Джонса, Климта, Мальчевского, Мухи, Ходлера, Моро.

Две неизвестные мне картины Россетти. На обеих изображена его муза – Элизабет Сиддаль.

Вот она какая была! Беломраморное лицо. Пышные, волнистые рыжие волосы! Неподвижный завораживающий взгляд больших голубых глаз. Ярко-алый, необычной формы рот, похожий на некий редкостный цветок. Тут есть отчего потерять рассудок! Тут есть что воспевать!

В прошлом году в моей учебной группе занималась архитектурным проектированием студентка из Архангельска, удивительно похожая на Элизабет. Такие же рыжие волосы, такое же белое лицо, такой же формы нос, такие же яркие, будто накрашенные губы… только глаза у нее были карие.

Любоваться ею приходили даже студенты других факультетов. Она была в меру умна, в меру кокетлива и в меру скромна. Как золотая рыбка, она плавала в океане мужского восторга, и ее глаза поблескивали от удовольствия из-под длинных пушистых ресниц. Наблюдая за ней, я думал: как сложится судьба этого чуда, ненароком созданного природой?

Теперь я иногда встречаю ее на лестнице или в факультетских коридорах. И каждый раз, вежливо здороваясь, она мягко, загадочно улыбается и опускает опахала своих ресниц.


Книга А. А. Формозова «Историк Москвы И. Е. Забелин».

«Как многие люди, выбившиеся из низов, он был обидчив и тщеславен. Он не отличался доброжелательностью к своим коллегам».

Гигантский пятнисто-полосатый шар Юпитера (планета покрыта облаками). Тут же загадочные, похожие друг на друга спутники: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто. Галилей впервые разглядел их в свой телескоп в 1610 году. И вот они предо мною близехонько – как детские мячики, как шарики пинг-понга. Говорят, что на спутниках есть действующие вулканы. Стоило родиться и жить в ХХ столетии, чтобы увидеть испещренную оспинами метеоритных кратеров поверхность Ганимеда, находящуюся на расстоянии 700 миллионов километров от матушки Земли.


О, это сладкогласие до приторности! О эти рыдания, переходящие в безудержный хохот! О, этот жуткий хохот, переходящий в душераздирающие рыдания! О, эти растянутые до бесконечности высочайшие ноты! О, эта итальянская опера! О, это бельканто! О!


Хлебников. Юбилейная выставка в крепости. 4 маленьких комнаты. Народу немного.

Фотографии, рукописи, картины, книги. Витя Хлебников со своей семьей. Виктор Хлебников со своими сверстниками – гимназистами. Велимир Хлебников со своими друзьями – поэтами. И множество прочих, ранее не виденных мною фотографий.

Лысая голова Федора Сологуба. Татарский дикий лик Алексея Ремизова. Красивое и нагловатое лицо молодого Маяковского. Отвратительная, порочная физиономия Кузмина с бараньими глазами. Очень обаятельный юный Хлебников в зимнем пальто и меховой шапке. Смешной, ненастоящий, нелепый Хлебников в военной одежде. Три очень смешных разных человека – Есенин, Мариенгоф и Хлебников, ни один из них не похож на поэта. Отец футуризма Маринетти среди петербургских литераторов.

Самодельные книжки русских футуристов со смешными буквами и смешными картинками.

Акварели Филонова. Масляная живопись Татлина, Бурлюков и Елены Гуро!