Я живу именно так, как хотел Блок. Чего же мне еще надо? Уверенности. Да, только уверенности, что моя жизнь не будет завтра смята в комок, как клочок газеты.
3.9
В детстве и отрочестве я, разумеется, был бессмертен.
Пришла юность. Смерть вышла из-за угла и улыбнулась мне жуткой своей улыбкой. Я испугался и понял, что надо бежать. Я бежал долго и наконец перешел на шаг. «Кажется, она отстала!» – подумал я и увидел перед своим лицом ее оскал. Стало ясно, что бежать бесполезно.
Теперь мы идем с нею рядом. От нее несет холодом, как из погреба, поэтому у меня все время насморк.
Но в ее улыбке, как ни странно, есть что-то детское.
5.9
Дача. Тихий, теплый, почти южный вечер. Трещат сверчки. Тихая музыка по радио. Небо в крупных звездах.
Час всепрощения, благодарственный час.
Благодарю мироздание, приютившее меня!
Благодарю жизнь, которая была ко мне строга, но благосклонна!
Благодарю искусство!
Благодарю эту ночь, и сверчков, и небо в крупных звездах!
6.9
Утром ходил за грибами. Нашел штук сорок белых. Они росли в молодом сосняке на белом мху. Шляпки у них темные, красно-коричневые, почти вишневые. Каждый раз, когда заметишь такую шляпку, сердце сладко екает. И потом, когда погружаешь пальцы в мох, нащупываешь ножку, осторожно поворачиваешь ее, подымаешь гриб и рассматриваешь его – какое это наслаждение!
10.9
На улице подошел ко мне пьяный и представился:
– Зайцев!
Потом сказал:
– Знаете Пушкина? Поэт великий. А Твардовского знаете? Три поэта есть у России – Пушкин, Твардовский и я, Зайцев! Слушайте!
И он прочел очень складную басню, не хуже, чем у Михалкова.
5.10
Война продолжается.
Грохот. Лицо солдата, искаженное мукой смерти. Лицо солдата, искаженное ненавистью. Лицо солдата, искаженное ужасом.
22 года прошло, но война все продолжается. В тысячах кинотеатров, в миллионах книг рвутся авиабомбы, горят танки и мертвецы, не моргая, смотрят в небо. Война затянулась. Она никак не может окончиться.
Завтра я вылезу на бруствер и заору: «Впере-е-е-ед!»
И упаду лицом вниз в жидкую глину.
А после танк раздавит мой труп, вотрет его в землю и умчится, неся на гусеницах частицы моей плоти.
Послезавтра я буду сидеть в десятом ряду партера и смотреть на себя, падающего лицом вниз в жидкую глину и на танк, раздавливающий мой труп.
Войне не видно конца.
6.10.
Интонация – освободиться от иронии.
Ритм – освободиться от повторов.
Жизнь – освободиться от лени.
Работать!
9.10.
У египетской царицы Хатшепсут был возлюбленный – зодчий Сенмут. Он построил для нее знаменитый храм в Деир-эль-Бахри, самый красивый храм Древнего Египта.
Зодчий Сенмут – это я. Прошло 35 веков, и я родился второй раз. А царица не родилась. Отсюда все мои несчастья.
Быть может, она родится позже и не найдет меня на Земле. И жизнь ее будет печальна. Второй раз нам не суждено было встретиться.
На фотографии ее статуя. Я вглядываюсь в ее лицо, и оно кажется мне знакомым. Да, я помню его, хотя прошло уже 35 веков. Нужно вспомнить все остальное! Необходимо вспомнить! Это очень важно!
18.10
Шквальный ветер. Вода в Неве стоит вровень с берегами. У всех булочных очереди – паника. На Петроградской говорят, что Васильевский уже затоплен, а на Васильевском – что вся Петроградская уже под водой. Но вода еще не перелилась через край.
Получил диплом кандидата наук. Скромная на вид бумаженция, и сколько из-за нее унижений!
Первый космический корабль опустился на Венеру. Атмосфера планеты, как и предполагалось, состоит почти из одного углекислого газа.
19.10
В душе у меня как-то стихло, и эта тишина уже пугает.
27.10
Бюрократическая машина. Медленно вращаются огромные зубчатые колеса. Подставишь палец – затянет руку, потом и всего целиком. Долго будет крутить тебя между колесами. После машина выплюнет тебя, полураздавленного, полуживого. Очнешься и увидишь в руке бумажку, ту самую, из-за которой сунул палец.
По закону как кандидат наук имею право на дополнительную жилплощадь. Но право – звук пустой. Нужна бумажка с печатью.
Три дня мяли меня зубчатые колеса, и вот – о радость! – бумажка в руке. Теперь я буду платить за квартиру на 3 рубля 50 копеек меньше!
7.11
Фильм Эйзенштейна «Октябрь». Прекрасно сделано. Но если судить по фильму, центральной фигурой революции был, как ни странно, Антонов-Овсеенко – живописный человек в широкополой шляпе, в очках и с кудрями до плеч.
20.11
Две женщины. Одна говорит обо мне:
– Он же поэт!
Вторая спрашивает меня:
– Это правда? А вы как – под гитару или просто?
– Под баян, – отвечаю я, – а иногда и под балалайку. Под балалайку даже лучше получается.
3.12
Православие – самый азиатский, самый косный вариант христианства. Веками оно отсекало Россию от Европы. Благодаря ему средневековье тянулось у нас до конца XVII века. Живопись прозябала шесть веков. Не было литературы, театра, музыки, не было никаких наук. А потом, уже в девятнадцатом и в начале двадцатого, пышным цветом расцвел цветок антисемитизма – начались еврейские погромы.
И вот возмездие: монастыри в запустении, церкви рушатся, в уцелевших храмах одни старухи.
7.12
Филонов – прекрасный художник, а теоретические откровения его – сущий бред, абракадабра.
Как любим мы, русские люди, философствовать по каждому поводу и без повода вовсе!
Филонов – интуитивист чистейшей воды, но с каким страстным упорством твердит он об аналитичности, научности своего метода! И вообще – что это за искусство, если оно научное?
14.12
Северянин не понят и не оценен по-настоящему. Все ругали его за безвкусицу и претенциозность. От него отворачивались и символисты, и футуристы, и неоклассики. До сих пор о нем иначе как с усмешечкой и не говорят. А поэт он интереснейший, хотя и неровный. Из его поэзии вышел весь русский футуризм, и он же был первым русским сюрреалистом.
26.12
Вышел сборник «День поэзии». В нем напечатан мой стишок «О душе».
1968
19.1
Перечитываю Евангелие.
Это ведь Христос сказал: «Кто не со мною, тот против меня». И он же говорил, что надо прощать ближнему «семижды семьдесят раз».
Это ведь он сказал: «Не мир пришел я принести, но меч». И он же: «Взявши меч, мечом погибнут».
Удивительно, как оправдан сюжетно и логически каждый шаг Христа к Голгофе. Он не хочет мучений (Гефсиманский сад), но выхода нет. И поистине мужество этого человека беспредельно, ибо он один, один в целом свете, во всей истории знал наперед о всех своих грядущих муках, знал и ждал их с твердостью.
Глубина же падения человеческого здесь безмерна. И в то же время все очень естественно. До ужаса естественны подлость Иуды, и шкурнический страх Петра, и глупость народа, и невмешательство Пилата, и злое глумление солдат.
Забавно, что нынешние атеистические доводы против Христа не идут дальше слов смеявшихся под распятием фарисеев: «Других спасал, а себя самого не может спасти. Если он царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и мы уверуем в него».
Удивительно еще, что и разбойники, распятые рядом с ним, тоже поносили его! Правда, это у Матфея. А у Луки один из разбойников вроде бы и верит в божественность Христа, но досадует, что тот не хочет прибегнуть к своей сверхъестественной силе. С его, разбойничьей, точки зрения это полнейший абсурд. Я прямо-таки вижу этого разбойника: здоровенный детина с харей уголовника-рецидивиста, с волосатыми ручищами, до плеч покрытыми татуировкой.
– Ты бог! – хрипит он. – Так твою мать! Что ты висишь тут на жаре, мух кормишь? Сам подыхаешь и нам помочь не хочешь! А еще трепался: любите ближнего своего! У, гнида!
20.1
У меня слабые нервы и слишком развитое воображение. Когда придет мой час, я могу не выдержать.
27.2
Живу гадко. Пью много и ем сытно. И на женщин гляжу с вожделением.
Живу пошло, мелко. Весь увяз в ничтожных заботах. Душа моя подсыхает и желтеет по краям.
Зачеркнуть себя жирно крест-накрест? Отречься от себя? Забыться?
11.3
Большая книга в прозе, роман мой, давно уже взлелеянный в сердце, подступает к горлу и просится на свет божий. Общий замысел уже созрел, и эпизоды некоторые я уже вижу.
Но страшно начать.
3.4
Трудно мне стало писать. Могучая сила сопротивления появилась вдруг у знакомых и некогда столь податливых слов.
5.4.
В мире происходят всякие события.
В Чехословакии захватили власть либералы. В Польше взбунтовались студенты. В Америке убит лидер негритянского движения Мартин Лютер Кинг. В Советском Союзе празднуют юбилей Максима Горького.
На торжественном заседании Леонид Леонов произнес длинную изысканно-пышную речь. В сложнейших, чрезвычайно ловко построенных периодах терялись довольно банальные мысли вполне лояльного свойства.
Однако высказано было сомненьице о целесообразности приравнивания пера к штыку. Прозвучала и такая фраза: «Пожалуй, и в наши дни, на проходе через томительно-жгучую неизвестность, горькое да упреждающее словцо куда полезнее усыпительных гуслей».
Культ Горького, так же как и культ Пушкина, всегда был мне неприятен.
В юности увлекали меня ранние горьковские рассказы с их нарочитой романтикой и приятными красивостями. Но после Роллана, который прочтен был с восторгом, Горький-романтик как-то поблек.
Позже мне стало казаться, что у Горького все держится на «самовитом» человеке, а за этими смачными босяками и купчиками нет ничего, никакой философии (тогда я во всем искал философию).
Еще позже я был возмущен высказываниями Горького о декадентах.