Важным этапом физикального обследования пациентов с высотной болезнью была проверка равновесия. Я просил их встать в одном конце плохо освещенной и тесной палаты и пройти по прямой линии, ставя пятку к носку при каждом шаге, как при проверке водителя на алкогольное опьянение. Этот важнейший диагностический тест позволял сделать вывод о тяжести отека мозга: при достижении критической степени из-за внутричерепного давления, как при употреблении алкоголя, нарушаются базовые координационные способности мозга. Часто неспособность сохранять равновесие является первым признаком того, что симптомы вызваны не только ОГБ, но и более опасным состоянием – ВОГМ.
Большинство пациентов проходили тест на равновесие, но тем немногим, кто не мог его пройти, становилось плохо на маршруте после Мананга. Большинство участников похода по Кольцу Аннапурны направлялись дальше вверх по продуваемой ветрами долине и еще на одну милю в небо, чтобы пересечь горный перевал Торонг-Ла, самую высокую точку маршрута. От Мананга до него было два дня ходьбы, и с увеличением высоты у многих появлялись новые прогрессирующие симптомы. Те, кому становилось хуже по мере приближения к перевалу, разворачивались и возвращались в Мананг, чтобы получить помощь. Постоянный поток пациентов, возвращающихся с маршрута на подкашивающихся ногах, говорил о том, что впереди гораздо большие высоты и именно эти пациенты чаще всего не проходили тест на равновесие.
Однажды вечером в дверях клиники появилась молодая голландка. Сопровождавший ее молодой человек говорил, что она бредит и ведет себя как пьяная. По ее словам, она ощущала себя словно на палубе качающегося корабля. Местный житель, увидев, что она не может идти, дал ей лошадь, на которой она преодолела большую часть пути обратно в Мананг. Пока я выяснял ее симптомы, она держалась руками за голову и жаловалась на сильную головную боль. В обычных обстоятельствах пьяный пациент – это просто пьяный пациент. Но на высоте ее симптомы были гораздо более тревожными и указывали на что-то более серьезное, чем обычная ОГБ.
Когда она пришла к нам, ее состояние уже значительно улучшилось. Спуск на несколько тысяч футов по дороге к клинике помог ей: ощущение неустойчивости прошло и во время теста на равновесие она смогла пройти по прямой. У нее все еще были тяжелые симптомы ОГБ, но признаки более значительного отека мозга исчезли. Для людей с высотной болезнью спуск – оптимальный метод лечения и одно из немногих идеальных лекарств.
Одной из пациенток клиники была 78-летняя женщина – учитель тибетского буддизма по имени Ани. Она приходила раз в несколько недель, чтобы измерить артериальное давление и проверить уровень сахара в крови. Каждый раз она была одета в мешковатый халат цвета шафрана и такую же шерстяную шапочку, которая покрывала ее бритую голову. Ани была одной из нескольких лам[18], живущих в пещерах, вырубленных в скалах возле Мананга. Ее пещера находилась в полутора часах ходьбы от клиники. Она жила там одна последние тридцать восемь лет.
В один из своих выходных дней я отправился в ее пещеру. После изнурительного пути под палящим солнцем я застал Ани за наведением порядка в ее скальном жилище. Ей удалось сделать там домашнюю обстановку: несколько ковриков покрывали голые каменные выступы, а деревянные лестницы соединяли одну часть пещеры с другой. Ее дом был уютным, с потрясающим видом на долину. Простой и аскетичный образ жизни Ани впечатлил меня, как и ее переносимость разреженного воздуха: она проворно перемещалась по каменистым поверхностям и, казалось, не страдала одышкой, как я.
Ани рассказала мне через переводчика, что большую часть дня она обычно медитирует. Это была главная причина, по которой она жила так высоко в Гималаях: уединение и тишина ее обители были необходимы, чтобы концентрироваться на духовной практике. Даже такая крошечная деревня, как Мананг, с постоянным гулом коров, яков, детей и звоном колокольчиков, оказалась слишком шумной для нее. Расположенная высоко в скале, ее пещера была захолустьем даже по меркам Мананга и служила убежищем от людской суеты. Чем выше вы поднимаетесь в горы, тем меньше отвлекающих факторов вокруг: людей становится все меньше, как и молекул кислорода в воздухе. Я также подумал, что на этой высоте замедлению и достижению сосредоточенности во время медитации способствовали повышенные затраты дыхания на любую нагрузку.
Когда я спросил Ани, зачем она медитирует, она ответила: «Потому что я хочу познать себя». Для большинства поход в горы часто означает путь все дальше и дальше от дома, но, по мнению Ани, это может одновременно быть путешествием все глубже в свой мозг или приближением к своему разуму по мере подъема.
Я спросил Ани, считает ли она, что разум и мозг – это две разные вещи или единая сущность. «Две разные вещи, – подумав, ответила она. – Как и мозг, разум находится внутри тела, но это не то, на что можно указать пальцем. У него нет формы, размера или цвета».
Я пошел дальше: «Как вы думаете, где заканчивается мозг и начинается разум?»
«Нужно медитировать, чтобы понять это», – прозвучал ответ Ани.
Чтобы услышать еще одну точку зрения, я поговорил с доктором Бенджамином Юдкоффом, психиатром и моим близким другом. В институте, где мы познакомились, Юдкоффа часто мутило при виде крови, поэтому специальность «психиатрия» – лечение разума, а не тела – была для него идеальным вариантом. Когда я спросил его о человеческом разуме, он сказал, что не верит, что тот вообще существует.
На первый взгляд это кажется невозможным, как если бы терапевт не верил в существование внутренних органов, но Юдкофф привел аргументы: хотя наш опыт восприятия мира кажется интегрированным в единое сознание, на самом деле это разнородная смесь. Каждый отдел мозга и каждый его уровень – от ствола до коры – вносит свою лепту в сознание. По его словам, разум фактически представляет собой многослойную комбинацию базовых рефлексов из более глубоких областей мозга с более высокими функциями эмоций и познания.
Я спросил Юдкоффа, как психиатр может оценивать и лечить расстройства разума, не веря в его существование, но для него это не было парадоксом. Разум, хотя и воспринимаемый единым целым, служит лишь способом понимания того, как разные отделы мозга работают вместе. Психические заболевания – это сокращенное обозначение тех аспектов функционирования мозга, которые пока невозможно изучить более досконально с помощью анализов крови, КТ или МРТ – методов, регулярно используемых неврологами для диагностики других форм заболеваний мозга. Психиатру не поможет даже рассмотрение биоптата мозга под микроскопом. Вместо этого психические аспекты мозга оцениваются в основном через беседу, что лежит в основе диагностирования. Иногда обычный разговор позволяет психиатрам спасти человека от самого серьезного последствия психического заболевания – самоубийства, когда мозг уничтожает себя и забирает с собой все тело.
Разум – необходимое понятие для психиатров, но Юдкофф отметил, что это сомнительная и устаревшая идея. Мы уже более века знаем, что работу мозга выполняют разные его отделы, поэтому сознание подобно лоскутному одеялу, независимо от того, насколько цельным оно кажется. Разум – это просто слово, которым мы описываем, что значит иметь человеческий мозг – наш внутренний орган познания.
Юдкофф сказал мне, что когда-нибудь в далеком будущем, когда мы будем знать гораздо больше о мозге и разуме, у неврологии и психиатрии будет гораздо больше общего. В этом всеведущем будущем нам, возможно, больше не придется задаваться вопросом, как именно наш мозг генерирует сознание, подобно тому как любая другая железа в организме выделяет свой биохимический продукт.
Прежде чем навсегда покинуть Гималаи, я решил подняться на вершину Торонг-Ла. Я пошел вдоль реки Мананга на запад от деревни и спустя два дня пришел в последнюю группу построек перед перевалом. Здесь никто не жил постоянно. Тут было лишь несколько деревенских отелей, расположенных на крутом скалистом склоне и работающих исключительно для туристов, которые пытаются преодолеть перевал.
Я продолжил свой поход рано утром и сразу начал задыхаться. С каждым вдохом я получал вдвое меньше кислорода, чем на уровне моря, и я каждый раз собирался с силами, чтобы поднять и опустить ногу для следующего шага. Я шел как в замедленной съемке. При этом горы вокруг были невообразимо прекрасны. Их красота была обратно пропорциональна изнурительным усилиям и кислородному голоданию, без которых их невозможно увидеть.
В начале пути я прошел мимо нескольких участков, заросших травой, но по мере подъема в течение следующих нескольких часов последние формы жизни исчезли. Когда я наконец добрался до перевала, передо мной открылся неземной пейзаж, в котором преобладали скалы и лед, а в воздухе почти не было кислорода. Здесь не было никаких признаков жизни, кроме горстки запыхавшихся туристов. Стоя на высоте шестисот этажей над Манангом, я чувствовал себя словно на краю земли. Мое тело, и особенно мозг, явно чувствовало себя не в своей тарелке в этом непригодном для человека месте. Ледяные глыбы свисали со скалистых плеч гор, и казалось, эти горы вечно пожимали плечами в ответ на одышку добравшихся до них путешественников. Они так же пожимали плечами, унеся в 2014 году несколько человеческих жизней рядом с тем местом, где я стоял на вершине перевала.
Как правило, люди живут на поверхности Земли в двух измерениях, и на протяжении большей части истории движение вверх было недоступно. Высота оставалась непостижимой тайной. Полеты были технологически невозможны, а походы в горы сопровождались стрессом для организма и ассоциировались с опасностью. Вероятно, отчасти поэтому они внушали людям страх, но в то же время казались наделенными магическим потенциалом. Даже своды куполов в церкви за счет своей высоты дают верующим ощущение присутствия сверхъестественной силы. И эти купола очень напоминают свод нашего черепа, под которым находится