После долгого полета и нескольких дней посещения родственников я нашел ресторан «Монка» в Яффо. Ресторан был пуст, когда мы вошли, а официанты сидели снаружи и курили – скрытое напоминание о препарировании легких в анатомичке. Я сел со своей женой Анной и годовалым сыном за пластиковый стол. В самом конце меню было блюдо под названием «Легкие в соке». Наконец-то я нашел этот запретный плод из внутренних органов.
К нам подошел официант, чтобы принять заказ. Моя жена заказала салат, официант сделал пометку в блокноте и кивнул, но, когда заказ сделал я, он замер. Не отрывая ручку от блокнота, он поднял на меня глаза: «Вы ведь знаете, что это?»
Жена перевела его вопрос, на что я ответил: «Да, и я в предвкушении, потому что это не продается в США».
Официант объяснил, что это блюдо из легких заказывают почти исключительно пожилые болгарские, румынские и турецкие клиенты и никогда туристы вроде нас, поэтому он и удивился. С тех пор как ресторан «Монка» открылся в 1948 году, в год провозглашения независимости Израиля, он знаменит своим блюдом из легких, а также супом из кишок, который в наши дни гораздо популярнее легких в соке.
Когда я спросил, почему легкие не пользуются большей популярностью, он ответил, что люди не знают, как их готовить. Любопытно, что он тоже не знал рецепта, хотя его брат готовил легкие в этом ресторане. Единственное, что он знал, – это то, что орган нужно варить в томатном соке в течение очень долгого времени.
Когда принесли блюдо, на одной половине тарелки лежала горка риса, покрытого бежевой фасолью в соусе, на другой половине были ломтики бараньих легких. Блестящая мякоть была светло-розовато-коричневого цвета без загрязнений и серых табачных пятен, знакомых моему глазу. Ломтики были глянцевыми из-за плевры, которая отражала верхний свет ресторана, придавая блюду радужное сияние.
Когда я разрезал мясо, на мгновение я снова оказался в анатомической лаборатории. Препарируя ножом и вилкой, я обнаружил разветвленные дыхательные пути, проходящие через мягкую плоть и соединяющие пустые сегменты легкого. При жизни животного эти пространства были бы заполнены атмосферным воздухом, но теперь они были полны жидкой томатной подливкой и нафаршированы листьями полупрозрачной капусты. Легкие легко распадались на кубики размером около половины дюйма. Когда-то эти легочные дольки аккуратно соединялись вместе и составляли целый орган, но при длительной варке связи между ними разрушились, и они распались.
Когда я клал в рот кусочки легкого вместе с рисом и бархатисто-мягкой фасолью, я думал о том, что, вероятно, тоже ем споры плесени и пыль, которые ягненок вдыхал в последние дни своей жизни. Но эти «примеси», как они названы в Федеральном кодексе Министерства сельского хозяйства США, не причиняют ни мне, ни моей семье никакого вреда и могут даже повышать питательность блюда. Кроме того, большая часть вдыхаемых нами загрязнений, включая споры и пыль, в конечном счете все равно проглатывается: срабатывает слизистый «лифт», который помогает легким самоочищаться от аспирированной пищи и продвигает вдыхаемые частицы вверх к горлу. Мы неосознанно изо дня в день глотаем эту слизь и отходы, которые она собирает из легких. Это уникальный случай запрограммированного каннибализма человеческого организма. Другими словами, мы постоянно проглатываем те самые загрязняющие вещества, от которых нас якобы защищает закон. Более того, учитывая обилие спор плесени и пыли в воздухе, я бы предположил, что они содержатся в огромном количестве на каждом кусочке пищи, который мы кладем в рот.
Легкие были нежными и вкусными и напоминали пряную смесь из мяса и помидоров. Поскольку у моего сына еще не сформировались пищевые предпочтения и он не испытывал чувства отвращения, я воспользовался его детским невежеством, чтобы разделить с ним трапезу. Ему понравилось блюдо, как и мне. Даже Анне оно показалось не таким противным, как некоторые другие блюда из внутренних органов, которые я предлагал ей раньше.
В течение жизни все внутренние органы животного существуют вместе и связаны друг с другом, но, когда их извлекают из туши, каждый из них рассматривают с точки зрения социоэкономики, культуры и восприятия съедобности разными людьми. Во многих культурах легкие считаются пищей для людей низших классов, а в диетологии находят отражение популярные предпочтения, сокрытые за фасадом объективности. Выбор органов для употребления в пищу скорее основан на культурных и классовых различиях, чем на особенностях анатомии и физиологии.
Ключевую роль здесь играют привычки и традиции, нежели вкус. После вскрытия легкие каждого человека и дышащего воздухом животного отражают взаимосвязь между внутренним пространством тела и внешним миром. Как в анатомической лаборатории, так и на кошерной скотобойне легкие рассказывают историю о перемещении воздуха внутрь и наружу в течение всей жизни, о воздухообмене и его последствиях. Законы, как и легкие, тоже можно внимательно изучать и воспринимать в разные периоды по-разному. На мой взгляд, легкие абсолютно безвредны для здоровья, но, если вы хотите их попробовать, в Соединенных Штатах вам будет непросто это сделать (легально).
12. Глаза
По словам Фреда, последнее, что он увидел, был сноп искр. Он работал мастером по обработке металла на заказ в сельской местности в Пенсильвании. В тот день он держал грубое вращающееся колесо шлифовального станка, обрабатывая новый набор дверных петель, когда по мастерской пронесся залп раскаленных обломков металла и рассыпался по полу, как шрапнель. Когда Фред изменил положение шлифовального станка, чтобы обработать петли под другим углом, диск снова ушел вниз, и он мгновенно почувствовал мучительное жжение в правом глазу. Несмотря на боль, он доехал с закрытым глазом от своего дома до отделения скорой помощи, где я работал.
Когда я впервые увидел Фреда, он в ярости мерил шагами кабинет, пересказывая случившееся.
«Такое ощущение, что этот кусок металла раздирает мне глаз изнутри!» – кричал он. Его короткие грязные светлые волосы склеились от пота. Ладонью, испачканной в смазке, он держался за поврежденный глаз. Фред был на голову выше меня и заставлял меня нервничать, мечась по комнате, как дикий зверь, раненный в самую чувствительную часть тела. Несмотря на мои увещевания, он отказывался сесть.
Диагностика и лечение заболеваний глаз противоречат простому факту о человеческом теле: каждой фиброй организм пытается уберечь глаза от попадания в них чего-либо, включая руки врачей. Но я беспокоился, что давление правой руки Фреда и смазка на ней могут еще больше повредить глаз, который уже пострадал от летящих металлических осколков: люди очень часто повторно травмируют глаза в результате трения после первоначальной травмы или раздражения. Пообещав облегчить боль, я наконец уговорил его сесть на койку и смог осторожно отвести его руку от лица. Он едва мог держать правый глаз открытым, но на мгновение я разглядел повреждение: между его спазмированными веками виднелся кроваво-красный цвет.
Все врачи скорой помощи знают, что травмы лица возникают очень часто. Коллега, специализирующийся на ЛОР-хирургии, однажды сказал мне, что благодаря травмам лица, связанным с алкоголем, его дети окончили колледж. Когда я начал работать врачом в отделении скорой помощи, я тоже обнаружил, что лицо – это та часть тела, на которой чаще всего отражаются последствия насилия и пьяных казусов людей. Но, осмотрев множество пациентов с травмами лица, я заметил одну тенденцию: непосредственные повреждения глазных яблок случаются на удивление редко.
Даже если лицо пациента в свекольно-фиолетовых синяках, веки опухли до такой степени, что не раскрываются, переносица сплющена, а пазуха рядом с ней разбита и заполнена кровью и осколками костей, когда мне удается приоткрыть веки, я обычно обнаруживаю целое и невредимое глазное яблоко, удобно устроившееся на своей подушке из жировой ткани глазницы. Когда я вижу, что оно свободно вращается во всех направлениях, его поверхность белая и однородная, без намека на красный цвет, который я мельком видел у Фреда, а черный зрачок по центру сужается в ответ на свет, я понимаю, что травма не затронула его.
Человеческое лицо создано таким образом, чтобы защитить жизненно важные и очень уязвимые глазные яблоки от травм. Каждое из них глубоко посажено в костную полость, называемую орбитой, которая окружена костным гребнем, выступающим со всех сторон как щит. Над глазом находится надбровная дуга – костный гребень, увенчанный бровью и выступающий наружу, как защитный козырек, а под глазом – скуловая кость, формирующая такой же выступ. Переносица защищает глазные яблоки пропорционально своей варьирующей высоте, а внешний край глаза, расположенный ближе к виску, также находится под защитой прочного и надежного костного края лица. Пространство вокруг орбиты так умело спроектировано, чтобы отбивать атаки пуль, кулаков и углов стола, и обычно это удается.
Наше тело также обладает хорошо отточенными рефлексами для защиты глаз. Такие реакции, как уклонение или блокирование руками приближающихся объектов, укоренились настолько глубоко, что их трудно контролировать. Наши веки непроизвольно зажмуриваются, когда надо уберечься от летящего мусора, и не раскрываются, даже когда мозг знает, что приближающийся объект безопасен. Из-за этих инстинктов мне было трудно научиться самостоятельно надевать контактные линзы, и, признаюсь, мне до сих пор сложно закапывать глазные капли. Пациентам особенно трудно преодолевать свои рефлекторные реакции, когда мне приходится обследовать их глаза на наличие мелких предметов.
Если бы строение лица говорило нам о чем-то одном, это было бы то, что глаза имеют огромное значение и очень уязвимы. Однако, несмотря на все эти меры предосторожности, все равно иногда что-то умудряется проскочить мимо защиты и попадает в глаз.
Такие инородные тела – одно из самых неприятных явлений. Даже мельчайшая пылинка, которая была бы почти незаметна в любом другом месте на поверхности тела, при попадании в глаза становится непропорционально раздражающей, и ее совершенно невозможно игнорировать. Даже крохотная ресничка – специальный волосок, прикрепленный к краям век для защиты глаз от мусора, – становится неотложным отвлекающим фактором.