В течение 1496 и 1497 годов он находил некоторое отвлечение в том, чтобы представлять монархам записки об управлении Вест-Индией: о количестве колонистов на Эспаньоле, размещении поселений, управлении муниципалитетами, обеспечении церковного служения, лицензировании добычи полезных ископаемых, поощрении сельского хозяйства, наблюдении за торговлей и распоряжении имуществом умерших колонистов. Он вложил некоторые средства в доставку продовольствия в колонию и начал переговоры с генуэзскими банкирами в Севилье о привлечении капитала для третьего путешествия через Атлантику[291]. Летом 1497 года он провел некоторое время в уединении во францисканской обители Ла-Мехорада, где, как он позже вспоминал, написал предложения о крестовом походе против Мекки и путешествии за пряностями в Каликут – оба, предположительно, через запад[292]. Каликут являлся пунктом назначения великого путешествия Васко да Гамы, которое в то время готовилось в Португалии, и мысли Колумба, возможно, были продиктованы духом соперничества.
Сомнения, омрачавшие мнение монархов об их первооткрывателе, были рассеяны или, по крайней мере, временно сняты к началу 1498 года. К февралю того же года он активно готовился к отъезду в экспедицию, которая должна была расширить колонизацию Эспаньолы и географию исследования Вест-Индии. На первый взгляд он вновь завоевал полное доверие монархов, но в свете безжалостной реальности их благосклонность теперь была временной и зависела от какого-нибудь солидного успеха. Самым любопытным из документов, которые он оформил перед отъездом, является завещание на имущество, составленное в Севилье 22 февраля 1498 года[293]. Готовность монархов позволить ему оформить завещание служила очень заметным знаком их возобновленной благосклонности. Как правило, они удостаивали им только аристократические семьи, которым особенно благоволили и чье богатство хотели бы видеть сохраненным по династической линии. Этим отметилось утверждение Колумба в новой роли – испанского дворянина, которой он наслаждался. Такие документы обычно составлялись нотариусами в соответствии с принятыми формулировками. Однако завещание Колумба, хотя и составленное не без профессиональной помощи, носит отличительные признаки его личного литературного творчества. Действительно, судя по некоторым лингвистическим ошибкам, оно было продиктовано нотариусу. Некоторые из его положений довольно странны, а большая часть формулировок непрофессиональна. Текст документа многословный и повторяющийся, даже по стандартам испанского юридического языка того времени. Тем не менее, как и многое из написанного Колумбом, завещание отражает природную силу его духа и носит отпечаток яркой личности. Более или менее отчетливо выделяются семь тем.
Первое и самое главное – это одержимость родословной. Акт оформления завещания являлся для Колумба актом основания аристократической династии. В обычных обстоятельствах наследование было бы ограничено ближайшим законным наследником мужского пола и теми, кто «называет себя и всегда будет называть себя» именем Колон. Колумб подчеркнул, что предписанные им процедуры обычны «для титулованных лиц». Он неоднократно предусматривал установление майоратного наследования «навечно» и «из поколения в поколение» и недвусмысленно сравнивал себя с наследственным адмиралом Кастилии. Запредельные социальные амбиции, мощная движущая сила его жизни, оторвали его от ткацкого станка и продолжали определять виды на будущее.
Вторая тема – ссылки Колумба на условия его сделки с монархами. Очевидно, это в высшей степени соответствовало его целям, поскольку являлось основой его притязаний на наследуемые дворянские титулы и материальные вознаграждения, на которых он надеялся утвердить величие рода. Однако настойчивость Колумба, по-видимому, вышла за рамки того, что требовалось в данном случае, и выдавала его озабоченность по поводу перспектив неукоснительного выполнения договора с монархами. Возможно, здесь кроется причина его зацикленности на масштабах открытий, свидетельствующих о том, что он выполнил свою часть сделки с покровителями, и постоянных намеков на божественную волю в его заявлении об открытии Вест-Индии – «так было угодно нашему Господу Всемогущему. Наш Господь даровал мне победу… Святая Троица вложила в мой разум мысль, которая позже стала совершенным знанием, что я мог бы отплыть в Индию из Испании, пересекая Океан-море на запад». Перспективы Колумба получить вознаграждение, на которое он претендовал, стали еще более туманными из-за его невероятно щедрой оценки причитающейся доли: 25 % от всего дохода, полученного в Новом Свете. Тогда как Фердинанд и Изабелла никогда не признали бы, что они могут уступить более десятой части своей доли из одной пятой всего, что могло быть получено и подлежало обложению королевским сбором.
Хотя одного этого было достаточно, чтобы обогатить любого человека или семью – суммы денег, которыми Колумб жонглировал в своем воображении, поистине фантастичны. Нереалистичные денежные амбиции – третья важная тема документа. Колумб предусматривал, что побочные ветви его семьи сколотят многомиллионные состояния, обеспечат средствами бедных родственников, будут щедро жертвовать на благотворительность и копить деньги на давно обещанную кампанию по освобождению Иерусалима. Эту эзотерическую отсылку к тысячелетнему городу, возможно, следует рассматривать в сочетании с четвертой темой – загадочной подписью Колумба, которую было приказано использовать всем его прямым наследникам. Впервые она появилась в документе 1494 года и постепенно вытеснила другие формы автографа. Она составлена в три столбца и три строки: первая строка в центральной колонке содержала заглавную букву S, окруженную точками по бокам; во второй строке были буквы S, A и S, разделенные точками, по одной в каждой колонке; в третьей строке были буквы X, M и греческая буква Y, распределенные аналогично, но без точек. Под всем этим его наследники должны были писать el Almirante (адмирал), без дальнейших пояснений. Значение странной подписи остается совершенно непонятным. Исследователь Ален Милу недавно предположил, что расположение символов должно соответствовать изображениям в традиционной иконографии коронования Богоматери, где три буквы S представляют три лица Святой Троицы («Sanctus, Sanctus, Sanctus» в литургической традиции), помещенные вокруг короны Богоматери. X и Y означают святого Христофора и святого Иоанна Крестителя соответственно, они вместе с Девой Марией – «носители» Христа для всего мира или за него. Христофор, покровитель самого Колумба, носил Христа на своих плечах, Мария носила Его в своем чреве, а Креститель носил Его в форме Божественного Логоса в своих устах, в словах, которые он произносил, чтобы подготовить Его путь. Последняя роль была аналогична той, которую позже Колумб приписывал себе как «посланнику новых небес» и провозвестнику Евангелия в новом мире[294]. Колумб, каламбуря со своим христианским именем, обычно называл себя Christo ferens – «носитель Христа», ему не чуждо было воображать себя в обществе святых. Если такая интерпретация верна, она не обязательно исключает другие возможные прочтения подписи, которая вполне могла быть разработана таким образом, чтобы быть понятной на различных уровнях[295]. Колумб посвятил путешествие, которое ему предстояло совершить в мае 1498 года, Святой Троице. Вместе с жестким и даже агрессивным поведением, которое он усвоил в то время, стремление Колумба увековечить использование мистической подписи служит убедительным свидетельством растущего отвращения, вызванного разочарованием, к мирским показателям успеха. Его интересы смещались в сторону возможности христианизации новых людей, появившейся благодаря открытиям, а также в сторону потенциального возвышения его роли, как назначенного Провидением исполнителя пророчества.
Однако это размышление должно быть сопоставлено с ограниченным видением будущего Вест-Индии, изложенным в завещании. Конечно, это был неподходящий контекст для подробного изложения планов Колумба относительно основанной им колонии. Примечательно, что в документе были предусмотрены только три небольших религиозных фонда, при этом они включали существенное материальное обеспечение для членов фамилии Колумба, но очень скромные ассигнования на то, чтобы поставить христианизацию Нового Света на прочную доктринальную основу. Общие ассигнования были скудными по сравнению с суммами, завещанными для прославления потомков Колумба, а одной из главных целей, которой должно было быть посвящено предполагаемое основание Колумбом церкви Санта-Мария-де-ла-Консепсьон, была демонстрация условий завещания в качестве вечного памятника и, как следствие, вечного предостережения его наследникам. Более того, документ предусматривал направление десятой части на обогащение брата Колумба, Бартоломе, и его наследников до накопления значительного состояния. Благочестие Колумба, если и ощущалось в его сердце, очевидно, не должно было сказываться на кармане. Этот парадокс никогда не был замечен и, может быть, никогда не будет разрешен. Возможно, практическая благотворительность и возведение церквей легко забываются или упускаются из виду теми, чья религиозность имеет выраженный мистический привкус.
Наконец, в завещании затрагиваются две темы, которые, возможно, были связаны в сознании Колумба: гордость за свое генуэзское происхождение и скрытое недовольство своими испанскими сюзеренами. О первом свидетельствуют неоднократные заявления Колумба о своем происхождении, его похвалы Генуе и генуэзскому государственному банку, а также желание навсегда сохранить дом в Генуе как наследственное имущество. Заявленное Колумбом ожидание того, что Генуя поможет его фамилии в будущем, возможно, было рассчитано на то, чтобы вызвать у монархов диссонанс с его заверениями в том, что он прибыл из Генуи, чтобы служить им. Подразумевалось, что все может повернуться по-другому и его услуги, если они будут неадекватно оценены в Испании, могут быть предложены родному городу.