[399] (или Малайского полуострова, как его теперь более прозаично называют). Если бы это было так, то Индия должна была находиться за его пределами. Колумб действительно плыл вдоль побережья перешейка, и океан, омывавший его с запада, был Тихим. Но пролива не было, и, даже если бы он существовал, «Золотой Херсонес» все равно находился бы в трех-четырех месяцах плавания за его пределами. У Колумба еще не было надежного переводчика. Он захватил в плен индейца, которого окрестили, дав ему имя Хуан Перес, и готовил его к этой работе, но пока что общение с местными жителями осуществлялось с помощью знаков. В биографии, авторство которой приписывают его сыну (она претендует на особую авторитетность в отношении путешествия, в котором участвовал юный Фернандо), говорится: путаница возникла из-за того, что местные информаторы назвали проливом узкую полоску суши, Панамский перешеек, а Колумб принял его за водный пролив «в его обычном значении, согласно его великому желанию»[400]. Не в первый и не в последний раз Колумб был введен в заблуждение тем, что принимал желаемое за действительное.
В течение почти четырех месяцев адмирал и его люди терпели лишения в погоне за химерическим проливом, сначала в изнурительной борьбе с ветром, а позже, когда побережье повернуло на юг у мыса Грасьяс-а-Дьос, к этому добавились малярия, ужасная погода и проливной дождь. Корабли были повреждены, а люди болели. Брат Колумба Бартоломе пострадал сильней прочих. В районе Кариари около 10-й параллели на побережье современной Коста-Рики Колумбу рассказали об освоенных и богатых золотом землях, находившихся, по-видимому, на противоположной стороне перешейка. Но в конце сентября Колумб был уже сам «близок к смерти». Раздумья, охватившие его при виде сына во власти болезни, обернулись воспоминаниями о доме и жалостью к себе:
«Болезнь сына, бывшего со мной, разрывала мою душу, тем более из-за того, что я видел его в столь нежном возрасте – тринадцати лет – в таких испытаниях, и он так хорошо держался. И еще другое горе вырывало сердце из груди – дон Диего, мой сын, оставленный в Испании без надлежащей заботы, лишенный права наследовать мое имя и состояние, хотя я твердо верил, что Ваши Высочества, как справедливые и благодарные монархи, вернут ему все сторицей»[401].
После еще нескольких недель бесплодного и вредного для здоровья плавания вдоль побережья, к концу октября 1502 года Колумб действительно оказался в золотоносной стране, провинции Верагуа, недалеко от современной границы Коста-Рики и Панамы. Наличие золота на время остановило поиски пролива. Колумб, как всегда, выдающий желаемое за действительное, понадеялся на то, что это будет его самым прибыльным открытием на тот момент, путешествием, которое обогатит его правителей и заставит замолчать недоброжелателей, и что «трудное и хлопотное путешествие еще может оказаться самым успешным»[402]. Но неблагоприятная погода не позволила ему так легко совершить столь великое завоевание. Его и многих его людей, страдающих от лихорадки, гнали шторма и мучили дожди по мере продвижения дальше вдоль негостеприимного побережья до устья реки Кулебра:
«Я боролся там, постоянно подвергаясь опасностям и бедствиям, до полного истощения возможностей как собственных, так и кораблей и людей. Я пробыл там 15 дней, ибо такова была воля жестокой погоды. Там я передумал возвращаться на рудники и решил что-нибудь предпринять в ожидании погоды, подходящей для возобновления морского путешествия. И когда я прошел четыре лиги[403], буря вернулась. И это настолько измотало меня, что я едва был в сознании. Теперь моя старая морская рана снова начала беспокоить меня. Девять дней я блуждал без всякой надежды выбраться оттуда живым. Доселе глаза человека не видели столь бурного, безобразного, пенящегося моря. Ветер не понес нас туда, куда мы хотели, и не дал нам шанса дойти до какой-либо суши. Там я и остался, на этом море крови, кипевшем, как котел на огромном костре. Такого страшного неба не доводилось видеть никому. Однажды оно горело всю ночь, как огонь в печке, и бросало такое пламя в виде вспышек молний, что мне каждую минуту приходилось проверять, целы ли мачты или паруса. Молнии мелькали столь быстро и яростно, что мы все думали, что корабли тут же на месте пойдут ко дну. За все это время хляби небесные не переставали разверзаться над нами. Это нельзя было даже назвать ливнем, скорее приближением второго Великого потопа. К этому времени экипажи были настолько измотаны, что жаждали смерти как избавления от страданий. К этому времени корабли очень быстро лишились шлюпок, якорей и канатов. Все корабли имели течи и потеряли паруса»[404].
Колумб, без сомнения, преувеличил свои беды или изобразил их чересчур ярко под влиянием лихорадки и продолжающихся невзгод, но только в конце ноября он смог начать возвращение в Верагуа. Это наводит на мысль, что, возможно, он был неискренен, утверждая, что чувствовал себя обязанным вернуться туда из-за погоды: только соблазн найти золото мог оправдать описанные подвиги и выносливость. Даже сейчас неблагоприятные ветры и непогода продолжали мешать ему, так что только на праздник Богоявления в 1503 году маленькая флотилия прибыла в устье реки, которую Колумб назвал Белен (Вифлеем) в честь этого дня. Верагуа оказался жалкой наградой таким страданиям. Поначалу обстоятельства благоприятствовали. Индейцы гуайми казались дружелюбными и готовыми к торговле. Экспедиция под командованием Бартоломе Колона обнаружила богатые залежи золота вверх по реке. Золота действительно было в изобилии, но из-за крутизны склонов и обилия дождей добраться до него было невозможно. Испанцы вскоре почувствовали серьезные препятствия в виде потоков воды, которые каскадом низвергались по склонам гор, смывая все инструменты и даже обрушиваясь в море и разбиваясь об испанские корабли с такой силой, что канаты натягивались и рвались.
Более того, отношения с индейцами быстро ухудшились, как всегда случалось, когда проявлялись алчность и ненасытность рядовых исследователей. Колумб намеревался оставить брата и гарнизон на укрепленном посту на берегах реки Белен, чтобы открыть торговлю и подготовить крупномасштабную добычу золота, в то время как он с остатком флотилии доставит новости на Эспаньолу и организует доставку инструментов и припасов оттуда. Но индейцы стали вести себя угрожающе, а низкая вода загнала корабли в устье реки. Не было ни убежища на берегу, ни спасения на море. После долгого пребывания в тропиках корабли были изъедены термитами. Никто не знал, как долго они будут оставаться пригодными к плаванию. В апреле, в самый мрачный момент долгого испытания, сложились идеальные условия – душевное одиночество, отчаяние, лихорадка – для того, чтобы Колумб вновь ощутил присутствие Бога.
«К апрелю все мои корабли были изъедены червями[405] и едва держались на плаву. Примерно в то же время на реке открылся проход к морю, и ценой неимоверных усилий удалось спустить на воду три корабля без припасов. Корабельные шлюпки вернулись, чтобы загрузить соль и воду. Море поднялось настолько, что они не смогли выбраться обратно. Появились индейцы и атаковали шлюпки, но были убиты. Мой брат и остальные были на борту корабля, все еще находившегося в устье реки, а я остался совершенно один на диком берегу, с сильной лихорадкой. Я был полностью опустошен, у меня не осталось даже надежды на спасение. В таком состоянии я дотащил себя по снастям до “вороньего гнезда”[406]. Я громко кричал от страха, отчаянно умоляя капитанов военных кораблей Ваших Высочеств со всех сторон света прийти мне на помощь. Но ответа так и не последовало. Продолжая стонать, я потерял сознание. И тут я услышал глас, говоривший: “О, глупый и ленивый слуга своему Богу, Богу всего сущего! Разве Он сделал больше для Моисея и его слуги Давида? С самого твоего рождения Он всегда проявлял особую заботу о тебе. И когда увидел, что ты в том возрасте, который Ему угоден, Он заставил твое имя зазвучать по всей земле. Индии, которые являются такой богатой частью мира, Он отдал тебе как твою собственность. Ты жаловал земли по своему усмотрению, и Он дал тебе право делать это. От уз Океана-моря, скованного столь могучими цепями, Он отдал ключи тебе. И ты был владыкой многих земель, и твоя честь была велика среди христиан. Разве Он больше совершил для народа Израиля, когда вывел его из Египта? Или для Давида, когда Он из пастуха сделал его царем Иудеи? Повернись к Нему и признай свою вину. Его милость вечна. Старость не делает для тебя невозможными великие дела. Многообразно и велико наследие в Его даре. Аврааму исполнилось сто лет, когда он родил Исаака. Сара тоже не была молодой женщиной. Ты призываешь Бога помочь тебе: подумай в своем невежестве, кто причинял тебе так часто и так жестоко страдания – Бог или мир? Привилегии и обещания, которые дарует Бог, Он не разрушает. Также Он не говорит, после того как Ему оказали услугу, что Он не это имел в виду и что Его слова следует понимать иначе. Он также не дарует участь мученика, чтобы замаскировать принуждение. Он придерживается буквального смысла Своих слов. Все, что Он обещает, Он дарует с приумножением. Таков Его путь. Как я уже говорил тебе, так поступил с тобой твой создатель, и таким образом Он поступает со всеми людьми. А теперь, – сказал мне голос, – покажи Ему решимость, которую ты проявлял во всех своих начинаниях на службе другим”. И я, полумертвый, слушал все это, но не знал, как ответить на правдивые слова, кроме как оплакать мои грехи. Кто бы ни был этот говоривший, он закончил словами: “Не бойся, но имей мужество. Все твои невзгоды высечены на мраморе, и у них у всех есть цель”»