При входе в церковь посетителей встречает статуя Девы Марии с младенцем Иисусом на коленях, которую создал скульптор Якопо Сансовино. Недавно реставраторы убрали сверкающие пеленки на бедрах малыша, которые подарили ему в народе милое прозвище «серебряный памперс». Но у Богородицы сохранилась металлическая ступня, затертая тысячами прикосновений.
Римляне называют статую Madonna del parto – «покровительница рожениц». Говорят, что она творит чудеса. К ней приходят будущие мамы или те, кто только планирует пополнение в семье: чтобы попросить о помощи в зачатии, беременности и родах. Судя по количеству розовых и голубых бантиков с именами детей, которыми облеплена стена напротив статуи, примета работает.
В 1820 году в семье римлянина Леонардо Браччи должен был появиться на свет долгожданный наследник. Но врачи предсказывали его супруге сложные роды. Не было и дня, чтобы будущий отец не приходил поставить свечу и помолиться о благополучном исходе.
Похоже, Богородица услышала просьбу, и младенец родился без осложнений. Весть о чуде облетела Рим, и с тех пор паломничество к статуе не прекращается. Верующие приносят дары, серебряные сердечки (ex voto), мягкие игрушки и круглые банты, которые в Италии принято вешать на двери дома, где появился малыш.
Римский поэт Джоакино Белли, которого мы уже вспоминали в рассказе о музее привидений, прошелся жесткой сатирой и по этому церковному образу. В сонете La Madonna tanto miracolosa («Очень чудотворная Мадонна»), написанном на римском диалекте, он критикует людское поклонение статуе.
Поэт описывает, как римляне расталкивают друг друга локтями, осыпают статую драгоценностями и зацеловывают ей ноги. Мраморную ступню настолько затерли касаниями, что пришлось заменить ее на серебряный «протез». Белли пишет с презрением: «Она не Мадонна больше, а путана!»
В любой другой церкви такое заявление прозвучало бы как страшнейшее богохульство. Но в базилике Св. Августина образы святой матери и уличной девицы соседствуют настолько тесно, что иногда не сразу понятно, где кто.
Начнем с того, что это единственная церковь, где у «честных куртизанок» (если не помните, в чем их отличие, вернитесь на несколько страниц назад) на мессах были зарезервированы «места в партере».
Подруги художников и поэтов Возрождения и фаворитки важных персон сидели на скамьях прямо у алтаря. Не столько из-за желания быть поближе к священнику, сколько из-за банальной необходимости. Любопытные верующие сворачивали шеи, провожая красавиц взглядами и отвлекаясь от проповеди – что было недопустимо. Расположив куртизанок в первых рядах, проблему отчасти решали: присутствующие видели лишь их спины. Помните, как в школе хулиганов в наказание сажали за первую парту?
Но кто знает, может, и священнику было куда приятнее видеть перед собой такой цветник? Присутствие «жриц любви» в церкви римляне принимали толерантно. Хотя иногда куртизанки явно играли с огнем, появляясь на мессе под ручку со своими высокопоставленными покровителями, вызывая волну возмущения и пикантных сплетен. У дверей церкви каждый раз собиралась толпа, чтобы поглазеть на их триумфальный вход на мессу – в роскошных платьях и в сопровождении слуг.
На пасхальной неделе падшим женщинам предписывались обязательное посещение проповедей в базилике Св. Августина и исповедь для покаяния в грехах. Куртизанка Беатриче да Феррара в письме к Лоренцо Медичи признается: «Я была на исповеди у нашего священника в церкви Св. Августина. Говорю «нашего», потому что сколько нас, путан, в Риме? И все к нему ходим. Он только и ждет, что мы все обратимся к праведной жизни. Ах, что задумал! По мне, так он может хоть сотню лет болтать!»
Церковь Св. Августина была популярна среди куртизанок не только по религиозным причинам. В 1604 году рядом открылась библиотека Angelica, собранная директором типографии Ватикана и епископом-августинцем Анджело Рокка. Анже́лика – одна из первых публичных библиотек Европы вместе с Оксфордской и Амброзианской в Милане. Открытый доступ к редким изданиям, без различия по сословиям, помог собрать при архиве собственный интеллектуальный круг.
Встречи философов и поэтов устраивали сами священники. Куртизанки, их вечные подруги, принимали участие в оживленных спорах наравне с литераторами. Толерантность монахов к категории падших женщин можно отчасти объяснить житием святого Августина. До обращения к вере он сам был отъявленным грешником. А может, это также был вопрос больших денег и влиятельных церковных чинов, постоянных клиентов «жриц любви».
Но на этом привилегии последних не заканчивались. В церкви были могилы некоторых известных куртизанок. Одной из них, Фьямметте Микаэлис (скоро мы с ней познакомимся поближе), выделили отдельную капеллу, как у аристократов, кардиналов и прочих представителей римской элиты. Неслыханная дерзость, если вспомнить, что уличным проституткам полагалось захоронение на оскверненной земле за городскими стенами близ Фламиниевых ворот.
В 1539 году поэт Пьетро Аретино упоминал, что видел надгробие Фьямметты своими глазами. Но если мы попробуем отыскать его сегодня, ничего не выйдет. Когда была уничтожена память о легендарной римской куртизанке и куда делась ее могильная плита, никто не знает. Ее «коллег» постигла та же участь. Захоронения Беатриче Пареджи, Джулии Кампана, ее дочерей Туллии и Пенелопы Арагонских также исчезли без следа. В чем же дело?
Вслед за либеральными нравами эпохи Возрождения пришла цензура. Никак нельзя было допустить, чтобы падшие женщины, пусть даже образованные, покоились под сводами храма, да еще и рядом со св. Моникой, матерью св. Августина. В церкви уцелели лишь надгробия прелатов и аристократов с безупречной репутацией.
Однако одной куртизанке все-таки удалось избежать исторической расправы. В том приделе, где веком ранее покоилась Фьямметта (первый слева от входа), висит полотно кисти Караваджо «Мадонна паломников» (Madonna dei Pellegrini). В начале XVII века, когда жил художник, капелла называлась фамилией новых владельцев – семьи Каваллетти.
Вдова маркиза Каваллетти Оринция де Росси выполнила просьбу покойного мужа – украсить алтарь образом Мадонны ди Лорето. Незадолго до смерти маркиз совершил путешествие в итальянский городок Лорето на берегу Адриатического моря. Согласно поверью, ангелы перенесли туда по воздуху из Назарета дом Богородицы. Это одно из популярных мест паломничества католиков.
Любопытно, что из-за «перелета» Мадонна ди Лорето стала считаться покровительницей пилотов. Заказ на алтарный образ достался Караваджо (настоящее имя – Микеланджело Меризи). На картине Дева Мария, больше напоминающая обычную римлянку, нежели Богоматерь, держит на руках ребенка, стоя на пороге дома. Перед ней склонились в молитве двое паломников, пожилые мужчина и женщина, измученные долгой дорогой. Их грязные ступни – первое, что бросается в глаза. Но в их лицах кроются портреты покойного маркиза-паломника и его престарелой матери. Когда полотно появилось в церкви в 1606 году, разразился скандал. Вовсе не из-за немытых пяток, как можно было бы подумать. Ведь пилигримы прошли долгий путь, и художник хотел показать непоколебимую веру, которая привела их к самой Матери Божьей. Загвоздка была в другом. Для образа Мадонны позировала куртизанка – Магдалена Антоньетти (известная в Риме под коротким именем Лена). Разумеется, Караваджо тоже был ее постоянным клиентом. Нет ничего скандального в том, что Караваджо использовал проститутку в качестве модели. У художников это было обычной практикой – услуги продажной женщины могли обойтись дешевле, чем профессиональной натурщицы. Настоящей дерзостью было другое: церковный закон Контрреформации запрещал изображение святых с обнаженной плотью и чертами, чересчур напоминающими простых смертных. Попробуйте сказать это Караваджо с его фотографической памятью! Более того, Лена была «широко известна в узких кругах» Папской курии. Ее «услугами» пользовались высшие духовные чины, пока она не впала в немилость. В этот момент прелести куртизанки по достоинству оценил Караваджо, пригласив моделью для нескольких картин. В Риме Магдалену начали называть «дама Микеланджело» (Меризи).
Другая Мадонна с лицом Лены украшает коллекцию галереи Боргезе – Madonna dei Palafrenieri («Мадонна со змеей»). Она так же откровенно прекрасна, с манящим декольте, наполненная совсем не материнской страстью. На руках у женщин на обеих картинах один и тот же малыш – настоящий ребенок Лены, появившийся на свет в 1602 году от неизвестного отца.
В отличие от привычного пухлого новорожденного, которого художники изображают в объятиях Богородицы, здесь мы видим уже подросшего ребенка лет трех. Он норовит выскользнуть из материнских рук и побежать играть, вовсе не понимая, почему эти люди упали перед ним на колени. Мадонна с трудом удерживает его на весу.
То же самое в «Мадонне со змеей», написанной в те же годы: мать наступает на голову гадюки (аллегория греха в противовес непорочному зачатию), поддерживая сына – как будто наблюдая за его первыми неуверенными шагами.
Сценка настолько житейская, что мы забываем, что это церковный сюжет.
Талант Караваджо явно не вписывался в догмы Контрреформации.
Изобразить представительницу греховной профессии в виде Девы Марии, да еще с незаконнорожденным отпрыском – где это видано?
Караваджо не оставил ни малейшего сомнения в характере ее деятельности, «накинув» на плечи Мадонны ди Лорето желтый платок. Такой носили проститутки, чтобы отличаться от благочестивых женщин.
Трудно представить, что римляне склонились бы в молитве перед настолько скандальным для священной живописи образом. Слишком уж реалистичными выглядят участники сцены.
Художнику удалось оправдаться: мол, он всего лишь желал изобразить крайнюю бедность святого семейства и глубокую веру паломников. Мария как будто парит над ними, стоя на ступеньку выше, – помимо еле заметного нимба вокруг головы, ничего больше не говорит о святости ее образа. При этом ее поза явно намекает об обратном – так скрещивали ноги проститутки, поджидая клиентов на улицах. Из полумрака фона проступают очертания дверного проема. О нем тоже есть городская легенда. Сомневаюсь в ее правдивости, но не поделиться не могу. Сам Караваджо жил неподалеку от церкви, в переулке del Divino Amore, 19. И дом, и вход сохранились. Хотя другие источники называют номер дома 22. Если вы попросите у «Гугла» фото «дома Караваджо в Риме», то найдете обе версии. Те, кто склоняется ко второй версии, утверждают: мраморный дверной косяк поразительно напоминает тот, на который опирается «Мадонна паломников». Гениальный живописец, конечно, мог бы придумать вход пооригинальнее. Но, возможно, не захотел? Вместо этого Караваджо намеренно изображает Магдалену на пороге собственного дома – так утверждают слухи. Как будто это способ заявить во всеуслышание – она моя!