Проход вел к двери церкви Св. Ангела (по названию района), которая по-прежнему спрятана за античными руинами. Так надежно, что многие даже не подозревают о ее существовании, пока не увидят второй вход с другой стороны.
Церковь возвели в начале второго тысячелетия на фундаменте храма Юпитера. Ее полное название – S. Angelo in Pescheria («при рыбной лавке»).
Речь идет о рядах рыботорговцев, которые ежедневно выставляли свой товар под кирпичными сводами. В акварелях Этторе Розлера Франца, Сэмюэля Прута и других художников отлично передана атмосфера рынка. Вдоль длинной улицы под арками (ее убрали в ходе раскопок) выстраивался ряд прилавков с мраморными столами. Плитами для них служили древнеримские фрагменты облицовки портика Октавии. Все они были пронумерованы по порядку. Внизу, среди руин, еще сохранилась плита под номером 2.
Места в рыбных рядах принадлежали дворянским семьям, которые сдавали их в аренду торговцам.
У последних был свой профсоюз (с громким названием «Университет рыботорговцев»), который собрал деньги на собственный придел при церкви и часовню, где благословляли товар. Ее желтый барочный фасад виден справа от кирпичного портика – его легко опознать по фигуре апостола Андрея, покровителя корпорации.
Рыбный рынок появился здесь уже в XII веке и просуществовал до конца XIX. Близость речного порта позволяла продавать рыбу сразу после выгрузки, чтобы сохранять ее свежей, насколько это было возможно во времена отсутствия холодильников.
Торги проходили по ночам, так что это был единственный освещенный район города. Баржи тянули на канатах против речного течения из морского порта Фьюмичино. В Риме были свои бурлаки – pilorciatori. От корня слова возник термин spilorcio, «скупой» – тот, кто упирается до последнего даже в самых незначительных тратах.
Продажа рыбы разворачивалась в форме аукциона и называлась cottìo (от средневеково-латинского слова coctigium – «ежедневный торг»).
На оживленном базаре торговцы и покупатели выкрикивали понятные только им ставки на местном диалекте. На охоту за лучшей рыбой приходили лавочники, хозяева таверн, личные повара аристократов. Представление настолько нравилось римлянам, что поглазеть на него собирались не только простолюдины. Иногда заглядывали и богатые господа с супругами, поздно возвращавшиеся со званых балов – еще в парадных одеждах.
Самый ожидаемый торг происходил накануне Рождества. По католической традиции на ужин сочельника не готовят мясные блюда, поэтому рыба нужна была всем. Предрождественский «коттио» ассоциировался у римлян с началом праздников.
Каких только рыб не встречалось на мраморных прилавках! Тунец, солея (плоская рыба, похожая на камбалу), речной угорь, анчоусы, треска, дорада и лаврак. Некоторые особи последнего водились не только в море, но и умудрялись доплыть против течения Тибра до городских причалов. Выловленный в реке лаврак-спортсмен особенно ценился за нежное мясо, размягченное чрезмерным физическим усилием.
Королем римского стола был осетр. Рецепты его приготовления встречаются уже в древних источниках. В те времена он водился в Тибре, но уже два века его никто не видел.
Крупные экземпляры считались особенной роскошью – их преподносили в дар кардиналам и аристократам.
Историк эпохи Возрождения Паоло Джовио рассказывает забавный эпизод: одного особо крупного осетра передарили столько раз, что в итоге он оказался на столе у известной в те времена «честной куртизанки» Империи.
Даже не целая рыба, а ее… голова!
Это любопытная традиция, о которой рассказывает мраморная плита с правой стороны фасада портика.
Надпись на разговорной латыни, я вам ее переведу: «Если выловленная рыба размером больше данной плиты, ее голову, включая первый плавник, надлежит отдать консерваторам».
Кому могла понадобиться рыбья голова?
Консерваторами называли трех высших членов городского совета, избираемых на триместр. Они помогали губернатору и заседали напротив на Капитолийском холме, где и сейчас находится мэрия.
Во дворце Капитолийского музея висит похожая табличка, дополненная рельефом с изображением осетра. На нем четко обозначено линией место за плавником, где нужно сделать срез, если кому-то не понятно.
Рыбу можно было поднести к мраморному образцу и проверить по размеру. Плита 1581 года украшена гербами консерваторов, правивших в тот момент. Но традиция налога в виде рыбных голов появилась еще раньше – примерно в XIV веке.
Интересно, что две таблички различаются по длине. Та, что на портике, имеет длину 93 см, а музейная достигает 115 см. Представляете, сколько возникало споров!
Изначально плита служила лишь мерной линейкой (regulum), устанавливавшей лимит для размера рыбы, которую разрешалось продавать целиком. Более крупную необходимо было резать на куски.
Но при чем тут головы и зачем они членам мэрии?
В те времена рыба, которую продавали на рынке, не могла похвастаться той свежестью, к которой мы привыкли сегодня. Свежевыловленная рыба была не по карману большинству римлян и доставалась аристократам. А заморозку еще не освоили.
Из-за этого самым популярным рецептом был густой рыбный суп, который варили несколько часов, чтобы скрыть неаппетитный запашок. Для него лучше всего подходила именно голова – из нее получался насыщенный жирный бульон. Чем больше рыба, тем вкуснее суп. Вспомните традиционный рецепт ухи – там тоже используются рыбные головы.
Консерваторы пользовались привилегией на ценные осетровые головы до конца XVIII века. Ее отменили французы, захватившие Рим.
Знаменитая античная поговорка Piscis primum a capite foetat («Рыба гниет с головы») приобрела в Риме новое значение: все беды от политиков!
Общество начинает разлагаться с верхушки. Лучшей метафоры и не придумать.
62. Дворец в руинах
Прогуляться среди древних руин портика Октавии всегда увлекательно. Проход вниз к археологическим находкам открыт ежедневно в светлое время дня, бесплатно. Остатки колонн, каменные плиты, на которых в теплую погоду дремлют кошки. Вокруг вплотную подступают средневековые дома. По тому, насколько они выше уровня земли Древнего Рима, понятно, как сильно поднялась почва за полтора тысячелетия – снова «культурный слой». Здесь он даже не один, а целая многоэтажная лазанья.
Чуть дальше выглядывает античное здание, похожее на Колизей. Если взглянуть на него со стороны главного фасада, сходство поразительно: те же ряды арок и кремовые блоки травертина. Мне не раз случалось наблюдать выскакивающих в спешке из автобуса туристов, которые чуть не пропустили остановку «у Колизея».
Это, конечно, не он, а его «старший брат» – театр Марцелла. Отличие не только в более скромных размерах, но и в том, что театры имели полукруглую форму. А амфитеатры (как Колизей) – овальную, как две склеенные вместе половинки, чтобы расположить сидячие места со всех сторон арены.
Фундамент здания заложили еще при Юлии Цезаре, а достроили уже в эпоху Августа. Театр вмещал от 15 до 20 тысяч посетителей (для сравнения, Колизей – около 70 тысяч), в нем проходили представления по религиозным праздникам. Театр Марцелла отлично вписался в храмовый комплекс Беллоны (богини войны) и Аполлона, от которого остались только фундаменты и три колонны. В последнем в древности был настоящий музей с живописью известных мастеров и греческими статуями, которые теперь хранятся в музее Монтемартини. Также здесь проходили заседания сената перед объявлением войн или принимались решения о проведении триумфов.
Почему я называю арену «старшим братом» Колизея?
Театр открыли почти на 100 лет раньше знаменитого каменного родственника, в 17 году I века до н. э. Его посвятили Марцеллу, племяннику Октавиана Августа.
Это тоже был явный жест политической пропаганды императора. Как сын его сестры Октавии, Марцелл подавал все надежды на то, чтобы продолжить династию Юлиев-Клавдиев и править Римом. Август даже сосватал за него свою единственную дочь Юлию, чтобы укрепить семейные связи. Тогда браки между близкими родственниками никого не смущали: чем концентрированнее царская кровь, тем лучше.
Карьера имперского любимчика уже набрала обороты, когда в семью пришла неожиданная и неизвестная болезнь. Сначала она подкосила Августа, но ему удалось чудом выкарабкаться. Для племянника же инфекция оказалась фатальной – в 19 лет Марцелл умер.
Преждевременные кончины всех потенциальных наследников Августа породили слухи о тайных заговорах его жены Ливии, которая продвигала на трон своего сына Тиберия (он в итоге и стал императором). Никаких исторических подтверждений этому нет, зато историю успешно перетирают в книгах и фильмах.
С закатом Римской империи театр и все, что было вокруг, постепенно превращалось в руины и зарастало травой. В Средние века место даже назвали monte, «гора» – от скопившихся развалин.
Местные бароны сразу почуяли выгоду. Место у берегов Тибра и вокруг острова Тиберина было самым проходным. Вскоре на месте груды камней построили крепость Фаби, чтобы контролировать территорию и собирать дань за пересечение их владений. Замок позже перешел семье Пьерлеони, а в XIV веке – Савелли.
Но самое интересное началось в эпоху Возрождения. Военные конфликты с соседями были позади, можно было расслабиться и пожить в удовольствие. Хозяева решили превратить суровую крепость в роскошную резиденцию.
Первое, что бросается в глаза во время прогулки вокруг руин театра, – его странный верхний этаж. В отличие от античного вида нижних арок, последний ярус выглядит как обычный дом с окнами и балконами. Трудно поверить, но так и есть! Это жилые апартаменты на античных руинах.
В 1519 году архитектор Бальдассаре Перуцци, ученик Рафаэля, получил от семьи Савелли заказ на перестройку старой крепости во дворец, который занял всю поверхность древнего театра Марцелла. На месте его сцены разбили сквер, а на верхних террасах высадили цитрусовый сад.
Все трансформации здания лучше всего рассматривать на спутниковых картах. Зайдите в приложение Google Earth, введите в поиске teatro Marcello и утолите любопытство. Здание можно покрутить со всех сторон в 3D. С одного ракурса это древний театр, с другого – средневековая крепость, а сзади – современное жилое здание. Сверху расположились мансарды и террасы, на спутниковых фото видны и внутренние дворы.