— Помогите! — выкрикнула она неожиданно для себя самой. — Есть тут кто-нибудь?
«Выкрикнула» — конечно, это очень громко сказано. Вместо голоса вырвалось слабое шипение. Да, всерьез сорвала, тут не больно-то поаукаешь, даже если человеческие голоса услышишь. Надо рассчитывать только на себя — и идти.
Господи, господи боже, что там думает Олег!
Стиснула руки на груди, как бы прижимая к себе драгоценные воспоминания. В глазах защипало.
Такое ощущение, что на всей Земле остался один-единственный человек, а Женю оторвало от него жутким ураганом, унесло неведомо куда… Ну вот, какая перемена мировосприятия! А ведь раньше казалось, что единственный человек на Земле как раз и улетел неведомо куда, а Женя осталась.
Впрочем, сейчас не до психоанализа. Сейчас ей смертельно важно знать: Олег есть, он ищет ее, с ума сходит от беспокойства, пытается нашарить ее в беспредельности тайги обострившимся лучом встревоженного сознания — и найдет, найдет, особенно если и она сама приложит к этому максимум усилий.
Да, где только взять силы? Есть-то как хочется!
Теплый ветерок давно уже дразнил обоняние, но только теперь до Жени дошло, что пахнет чем-то сладким. Да ведь это малиной, малиной пахнет…
Сделала несколько шагов против ветра, запоминая направление. И тихо ахнула: такого ей никогда не приходилось видеть!
Небольшая полянка была сплошь занята огромными кустищами. Они напоминали некое зеленое облако, плотно оплетенное какой-то вьющейся колючкой, но все усеянное переспелой, темно-малиновой ягодой.
Женя завороженно приблизилась, сорвала одну ягодку, положила в рот. Переспелая?… Так вот, оказывается, какой должна быть настоящая малина!
Следующие несколько минут она только и делала, что ела, обирая ягоду горстями и закидывая в рот. Где-то на обочине сознания мелькнула мысль о расстройстве желудка и повышении температуры, но Женя продолжала есть до тех пор, пока рот не сковала приторная судорога.
Да… похоже, ей не скоро захочется малинки снова! Во всяком случае, до будущего лета — уж наверное. Учитывая, что сейчас август… Поразительно: на исходе лета — такой урожай! Неужели в этом лесу не нашлось других сладкоежек?
И тут же они появились — эти другие.
Треск раздался так близко и так внезапно, что Женя не успела метнуться в чащу и быстро присела на корточки среди колючих ароматных зарослей, глазея сквозь кружевную зеленую завесу листвы.
На полянку вывалился какой-то черный клубок. Прокатился по траве и почти рядом с Женей развернулся, встал на черные мохнатые лапы, задрал лобастую голову.
Медвежонок! Первое чувство — восторг, умиление, затем нахлынуло удивление: неужели правда — настоящий медвежонок?
Зверь поднялся на задние лапы и с необычайным проворством принялся грести ягоду своими небольшими, но по-взрослому когтистыми лапами. Женя смотрела на него, затаив дыхание. Мысль о бегстве мелькнула и пропала. Во-первых, страшно совершенно не было, а во-вторых, где-то она читала, что от медведя, конечно, нужно держаться в стороне, но ни в коем случае нельзя опрометью бежать от него — если не нападает, разумеется! Но этот дитёнок и не думал нападать — он видел только малину.
Новое движение на поляне! Из зарослей стремглав, заплетаясь в собственных лапах, выскочил другой медвежонок — похоже, полнейший близнец первого — и ринулся к брату, а может, к сестре, кто их там разберет.
«Ого, — с восторгом подумала Женя. — Да у них тут целый детский сад!»
В кустах затрещало громче, и мощная черная тень выметнулась на поляну.
Вскинула широколобую голову, подергала черным блестящим носом, повела маленькими, глубоко запрятанными глазками…
И в это мгновение что-то заверещало у ног Жени. Она испуганно вскрикнула, опустив глаза, и увидела первого медвежонка, который залез в глубину куста и почти наткнулся на нее.
Медведица одним прыжком одолела поляну, но Женя не вспоминала больше никаких наставлений бывалых людей: круто повернувшись, ринулась в тайгу. Наткнуться на медведицу с медвежатами… да ведь она опаснее, чем шатун по весне!
Трава, подлесок, кусты послушно расступались. Мимо шумно пронесся черный клубок, развернулся, упал на бок, жалобно попискивая.
Женя шарахнулась в сторону, сообразив, что медвежонок катится так легко потому, что они оказались на склоне.
Склон становился все круче, Женя неслась вниз огромными прыжками, и ей казалось, что медведица уже дышит за спиной, занося над затылком когтистую лапу…
Ноги подкосились, упала, прокатилась кубарем, прикрывая голову локтем; вскочила, не сразу осознав, что лес кончился, впереди расстилается галечная отмель, а за ней играет под солнцем, серебрится неширокая река.
Женя ринулась по отмели. Ноги разъезжались, не слушались, а сзади приближался грохот гальки, разбрасываемой сильными, ритмичными прыжками зверя.
Оглянулась — и ноги подкосились: медведица была совсем близко. Женя поскользнулась, плюхнулась, запаленно дыша широко открытым ртом, сгребла пригоршни камней, швырнула бестолково, заелозила, пытаясь отползти…
И тут ударил выстрел — пуля чиркнула по камню, выбила искру совсем рядом с Женей. И еще, еще выстрел…
Похоже, медведица очень хорошо знала, что это такое, потому что мгновенно развернулась и рысью понеслась в тайгу. Теперь медвежата не поспевали за ней, и она то и дело швыряла вперед лапой то одного, то другого, так что перед ней непрерывно катились два больших черных шара.
Женя недоверчиво смотрела вслед.
Громкий треск гальки под чьими-то быстрыми шагами заставил ее обернуться. И тотчас она вскочила, ринулась вперед на подгибающихся ногах — и забилась, зашлась в рыданиях, стиснутая крепкими объятиями Олега.
Он молчал, только глубоко вздыхал, все сильнее прижимая ее к себе, прильнув щекой к макушке.
Женя мгновенно обессилела от счастья, от облегчения — если бы Олег не держал так крепко, наверное, упала бы. Но волны страха то и дело пробегали по телу, и тогда она цеплялась за него, ощупывала его плечи, словно не веря, что все кончилось, что они нашли друг друга, — и снова успокоенно замирала, уткнувшись в его насквозь мокрую на груди рубаху. Это ведь от ее слез…
Олег что-то пробормотал, но Женя не расслышала: помешал стук его сердца. Чуть отстранилась, хрипло выдохнула:
— Что?…
— Ничего, ничего, — слабо улыбнулся он. — Ничего существенного.
И оба снова умолкли, оглядывая друг друга так пристально, словно восстанавливали давно забытые черты.
— Что так смотришь? — Женя представила, какое у нее сейчас лицо: измученное, зареванное, волосы не причесаны… — Не узнаешь?
— Припоминаю с трудом, — кивнул Олег. — Увидел тебя с берега, думаю: где-то я эту барышню встречал… Потом смотрю: родной пиджак. Ну, тогда вспомнил: да ведь это Женька!
— Если бы не твой пиджак, я бы совсем замерзла, — потерлась щекой о его плечо Женя.
— Понимаю! — откликнулся Олег с таким выражением, что она взглянула внимательнее:
— А ты ночью где был?
— Да где еще? — пожал плечами. — По лесу шастал, тебя искал.
— А Корнюшина нашел?
— Никого я не нашел, — со вздохом признался Олег. — Он от меня с такой скоростью ломанул сквозь траву, что только треск пошел. А потом вдруг стихло все. Я побродил еще, потом вернулся…
— А кроме Корнюшина, никого не видел?
— Кого? — насторожился Олег.
— Того же, кто смотрел в окно, за кем ты погнался. Это был не Корнюшин, я еще там, на даче, хотела тебе сказать, но не успела. Это совсем другой человек — и ростом повыше, а главное, у него такое лицо… Это… О господи!
Ее опять затрясло. Зажмурилась, но снова поплыло перед глазами то блеклое, мертвенное, пугающее пятно.
— Ну, тихо, тихо, — опять стиснул ее в объятиях Олег. — Теперь бояться нечего, я же с тобой.
— Да, — счастливо выдохнула она. — Как ты меня нашел? Как понял, что я в тайге?
— Кричали, — ответил Олег флегматично.
— Кто?
— Ты, надо полагать, кто же еще? Я услышал твой крик, на него и выбежал. И тогда, ночью, тоже слышал тебя: с тех пор и прочесывал этот несчастный участок, от реки до поселка, туда-сюда. За ночь раз двадцать его прошел, странно, что мы нос к носу не столкнулись!
Женя, отстранившись, уставилась на него недоверчиво:
— Тут что, совсем близко поселок?
— Километра два.
— О господи… А мне-то казалось, что забрела в самую глушь.
— И запросто, — кивнул Олег. — Умница, что нигде не свернула на юг. Могла бы бог знает сколько отмахать — тут-то вокруг тебя и начались бы дебри Уссурийской тайги. Оттуда, очевидно, и забрело медвежье семейство. Ну, храбрецы… а как же ты не слышала: я кричал, стрелял!
— Не слышала, — пробормотала Женя. — Я, по-моему, сознание потеряла, когда его увидела… того, кошмарного…
Олег так прижал ее к себе, что у Жени пресеклось дыхание.
— Ох, боже мой, — прошептал глухим, незнакомым голосом. — Я тут совсем было с ума сошел. Не поседел, ну-ка, погляди?
Наклонился, а когда Женя доверчиво подняла к нему лицо, припал к ее губам.
Она задохнулась, повисла в его руках, ничего не сознавая. Небо опрокинулось, что-то больно вдавилось в спину, но тотчас Женя забыла обо всем, ощутив его руки на своем теле.
Они вцепились друг в друга, обезумев от пережитого, повинуясь сейчас не столько страсти, сколько инстинктивному желанию как можно скорее разжечь в сердцах и телах искру жизни, почти угасшую этой мучительной ночью.
Несколько мгновений торопливых, исступленных судорог, острое, как боль, наслаждение — и они замерли, лишь изредка слабо, конвульсивно вздрагивая, не размыкая рук, не открывая глаз, ловя дыхание друг друга, не чувствуя своего каменистого, грубого ложа, — не чувствуя ничего, кроме сокрушительного, блаженного покоя.
Солнце уже склонялось к закату, когда они ушли с берега. Одежда выглядела изжеванными тряпками, потому что, утолив первый, торопливый голод, они все-таки разделись, устроили из своих вещей некое подобие постели и улеглись на нее, предавшись долгой, неспешной любви. Ничто за кромкой колюч