— Наверное, вы сумку около денника оставили, — подсказала догадливая Алиса. — Идите через боковую дверь, здесь до конюшни рукой подать.
Эх, жаль, «каптерка», куда ушла Маша, совсем в другой стороне! Но делать нечего: не угостишь Лотка — упадешь в глазах тренеров ниже низшего. А ее рейтинг здесь и так почти на нуле. Значит, в первую очередь — Лоток.
Она вбежала в конюшню и сразу услышала сердитое ржание. У коней, оказывается, тоже бывает неважное настроение.
А вот и сумка — лежит себе под охапкой сена. Женя наклонилась — и чуть не упала от неожиданности, так загрохотали конские копыта по металлической стенке денника. Да это Балтимор неистовствует!
— Ты что, сдурел? — прикрикнула она строго и погрозила оскаленной морде, приткнувшейся к сетке.
С конем что-то неладно. С чего это он выкатывает налитые кровью глаза и хватает желтыми зубами сетку? И морда в пене… Не взбесился ли? А какую пыль копытищами поднял! Так и садит ногами — не дай бог сейчас оказаться позади него.
— Балтимор, Балтик, — сладким голосом запела Женя, пытаясь успокоить коня. — Чего ты так разоряешься?
Странно, что никто не идет на шум. Хотя в манеже ничего не слышно, а «каптерка» далеко. А уборщики, о которых говорила Алиса? Их и в помине нет.
— Балт, Балтик! — Женя вытащила из сумки яблоко. — Хочешь?
Бросила яблоко на пол и слегка нажала сверху подошвой, чтобы разломилось. Коням трудно жевать твердое и круглое, это она усвоила со вчерашнего дня. Лотку достанется половина. А второй, может быть, удастся утихомирить Балтимора?
Женя опасливо протянула к сетке руку с расплющенным яблоком. Балтимор перестал ржать и раздул ноздри.
— Ах, молодец! — обрадовалась Женя — и замерла, услышав слабый стон, долетевший из денника.
Подскочила к дверце.
— О господи!..
В углу, на полу, под самой стенкой скорчилась человеческая фигура. Синяя рубашка, бриджи… Климов!
Лежит, прикрывая голову рукой. Неужели Балтимор достал-таки копытом?
— Климов! — крикнула Женя и рванула дверцу денника. Та почему-то не открывалась. Ох, да это ведь щеколда упала!
Женя с усилием подняла ее, и дверца сразу распахнулась. Балтимор ринулся к выходу. Да и черт с ним, пусть бежит. Через забор не перескочит, а устанет, так успокоится. Не то наверняка забьет бесчувственного Климова до смерти, да и Жене перепадет. Беспомощность жертвы, говорят, пьянит не только хищников, а Балтимор далеко не овечка.
Женя отскочила под защиту дверцы и, подхватив валявшуюся на полу метлу, выставила ее вперед, будто вилы. Довольно хилое оружие!
К счастью, дуэль не состоялась: Балтимор вымахнул из денника и поскакал по длинному коридору конюшни, задрав хвост и дико мотая головой.
Женя вбежала в стойло, приподняла обмякшее тело. Да, без сознания, но вполне жив. И даже приходит в себя.
— Климов, да Климов же! — От волнения Женя забыла имя собственного клиента. — Вы можете встать? Очнитесь!
Климов с трудом приподнял веки.
— От…кройте… — слабо шевельнулись губы. — Выпустите…
— Все уже открыто! Вставайте скорее! Надо выйти из денника!
Она сама не понимала, почему так спешит. Наоборот, теперь, когда ошалелый конь удрал, в деннике было совершенно безопасно. И если запереться, то Балтимор, вздумай он, к примеру, вернуться, уже не зайдет. А тем временем можно и помощи подождать.
Все правильно, но Женя буквально кожей ощущала страх Климова. И, как ни странно, страх Балтимора. Запах этого страха все еще витал здесь. Конь чего-то испугался, до смерти испугался, вот и ошалел. Этот запах — как зараза, Женю вон тоже трясет. И лошади в соседних денниках начали беспокоиться. Нет, надо выбираться отсюда. К тому же Климову срочно нужен врач.
— Ну, попробуйте встать, пожалуйста, я вас не подниму! — молила жалобно.
— Хо-ро-шо, — простонал Климов и неуклюже повернулся на четвереньки, но резко вскрикнул, когда Женя обхватила его обеими руками.
— Что?! — испугалась она.
— Похоже, ребро сломано. Ладно, плюньте, — тяжело выдохнул Климов. — Пошли.
«Пошли» — это было сильно сказано. Кое-как они проволоклись жалкие пять-шесть шагов до двери и вывалились в коридор. И тотчас Климов тихо вскрикнул… и обмяк, выскользнул из Жениных рук на пол, потеряв сознание.
И было отчего!
Прямо за дверцей стоял неслышно подошедший Балтимор — молчаливый и неумолимый, будто карающий мститель.
— Ну… тварь, — прошептала Женя, опускаясь рядом с Климовым и бестолково шаря по полу в поисках хоть какого-нибудь оружия.
Рука попала во что-то мокрое, и Женя брезгливо передернулась. Оскаленная морда Балтимора нависла над ней, нетерпеливо стукнули желтые зубы…
«А лошади больно кусаются?» — успела подумать Женя — и вдруг обнаружила, что длинные зубы тянутся вовсе не к ней, а к раздавленному яблоку, валявшемуся на полу.
Ни жива ни мертва Женя смотрела, как мягкие губы подбирают все до крошечки, потом нашаривают вторую половинку. «А Лотку не хватит», — мелькнула мысль.
— Эй! Что такое? Кто выпустил Балтимора?! — раздался возмущенный крик.
Маша!
Бесстрашно подбежала, что есть силы хлестнула прутом по рыжему запылившемуся боку, закричала, как на собаку:
— А ну, на место!
Балтимор с виноватым видом заскочил в денник.
Женя смотрела на него широко раскрытыми глазами. Будто подменили коня! Если бы не Климов, распростертый на полу, она бы не поверила в то, что здесь происходило.
— Ух ты… — Маша нагнулась. — Балтимор задел?! Вот видите, шпоры нацепил, а с конем обращаться ни черта не умеет! Погодите, не трогайте его, я сейчас за медсестрой…
Она вылетела из конюшни как пуля.
«Да, — устало вздохнула Женя. — Кажется, Машу тоже можно вычеркивать».
Письмо третье
Дорогая Агата!
Не наказывай меня так строго. Сегодня твой муж, очень встревоженный, сообщил, что ты намерена разорвать договор со мной и даже готова выплатить неустойку. Если моя работа тебя не устраивает, ты, конечно, можешь найти другого агента, но… но как же дружба, которая насчитывает столько лет?! Я не хочу тебя терять! Клянусь, что ни словом не обмолвлюсь больше о… ну, ты сама понимаешь, о чем. Умоляю, прости меня.
Грушин смотрел на экран своего ноутбука. А Женя смотрела на его мрачное лицо и чувствовала себя как на угольях.
Наконец Грушин закрыл сейф и обернулся с таким сумрачным видом, что уголья немедленно затлели.
— Я давно хочу дать всем своим сотрудникам кодовые наименования, — буркнул он. — Как смотришь, если тебя назову Белой Дамой?
— А почему? — простодушно удивилась Женя, но тотчас до нее дошло, и уголья заполыхали вовсю.
Белая Дама… Призрак, классическое английское привидение, которое является людям перед смертью!
— Между прочим, Климов жив, — огрызнулась Женя. — И чтоб ты знал, жив он благодаря мне. Кстати, в отличие от тебя, он это весьма прочувствовал, осознал и был глубоко благодарен.
— Ты что, виделась с ним? — нахмурился Грушин.
— С чего бы это? Нет, в тот же вечер, когда медсестра привела его в чувство и побежала вызывать «Скорую», он вспомнил, как я его из денника вытаскивала. Конечно, бедняга здорово перепугался. Главное, понять не может, что вдруг с конем случилось. Говорит, они с Балтимором всегда были в наилучших отношениях, а тот набросился на него как бешеный. Ни с того ни с сего. Климов его чистил — и вдруг…
— Может быть, боль причинил?
— Может, и так, — согласилась Женя. — Только уж я не знаю, какая это должна быть боль. Кони все-таки не кошки. Нечаянно, скребницей и щеткой, им боль не причинишь.
— А если нарочно?
— Ну, знаешь, это самоубийство. В запертом деннике нарочно разъярить коня? Девочки думают, может быть, там ласка была, в деннике…
— Ласка?! — Грушин прищурился. — Хочешь сказать, Климов любовью там с кем-то занимался на глазах у Балтимора, а тот взбесился, как полиция нравов? Интересный вариант! Кстати, вот и подтверждение анонимке. Кто из тренеров в это время отсутствовал?
Женя помолчала, переваривая директорский юмор. Вот уж правда — у кого что болит… Грушин стал настоящим сексуальным маньяком! Но ответила она вполне спокойно:
— Да, вариант и впрямь интересный. Но только ласка — это не тренерша, это зверек такой. Говорят, в старину, когда кони у какого-то хозяина начинали болеть или с тела спадать, считалось, что их невзлюбил домовой или дворовой, а потому гоняет и мучает по ночам. Но дело было в ласке. Если она повадится на конюшню, пиши пропало. Лошади ее духа не переносят, бесятся диким образом.
— Высоково, конечно, на окраине города, а все-таки таежных массивов я там не видал, — перебил Грушин. — Откуда взяться ласке?
— Ниоткуда, — согласилась Женя. — Не исключено, что это была кошка. Некоторые лошади кошек видеть не могут: аллергия у них на шерсть, что ли? Есть даже старинная примета: не перевозить в седле кошку, потому что лошадь из-за этого хиреет.
— Ну, скажу я тебе… — протянул Грушин. — Крепко же ты подковалась теоретически! Проводила следственно-розыскные мероприятия? Опять светилась, да?
— Почему сразу — светилась? — вспылила Женя. — Мне и проводить ничего не нужно было, девочки сами говорили. Они ужасно беспокоились: ведь техника безопасности нарушена. Конечно, Климова в стойле нельзя было одного оставлять, без тренера. Но он чуть ли не год в манеж ходит, стал своим человеком. А в тот раз, говорит, задержался на работе, пришел поздно, на конюшне никого. Он понял, что девочки все заняты, и решил оседлать коня сам, чтобы никого не беспокоить. До конца рабочего дня оставалось всего полчаса, не хотел время терять…
— А что теперь будет с этими тренершами и конем?
— Да ничего не будет. Климов считает, что был неосторожен, — значит, сам виноват, больше никто. Так и есть. Поэтому только справедливо, что он никакого дела затевать не хочет. Знаешь, я его даже зауважала, — смущенно призналась Женя. — Сначала-то он мне жутко не понравился: такой англизированный джентльмен, корчит из себя героя Дика Фрэнсиса. А в этой истории держался классно. Он, оказывается, с детства мечтал стать жокеем. Сейчас у него, кстати, «Форд Мустанг» — дань той детской мечте. Он даже играл роль жокея в какой-то пьесе студенческого театра, еще когда жил на Дальнем Востоке. Причем жокея битого-перебитого, который под копыта падал, кости ломал — ну, словом, не раз уходил от смерти и все такое. И Климов сказал, что только теперь понял, как надо было эту роль играть. И смеялся при этом, хотя, если ребро сломано, даже смеяться больно. Нет, он молодец!