Однако! Я про такие вещи и не знал. Думал, что жалобы простых крестьян до председателя Совнаркома не доходили, оседая внутри канцелярий и прочих бюрократических изысков.
А вот интересные заметки, способные порадовать белогвардейских шпионов: «Перед предстоящим наступлением Вологодская губпарт-конференция приняла решение мобилизовать в каждой волости по пять-шесть коммунистов и отправить их добровольцами на Северный фронт». Так мобилизовать или отправить добровольцами? Ладно, это детали.
Ещё любопытный материал. Опять-таки: «В преддверии скорого наступления РККА на Северном направлении губернский исполнительный комитет объявляет мобилизацию лошадей и подвод, в общем количестве десять тысяч штук, для обеспечения гужевой надобности армии. Исполнение возложить на уездные и волостные исполнительные комитеты».
Как бы я зашифровал послание? Что там любезный моему сердцу Василий Васильевич Крестинин писал в «Краткой истории о городе Архангельске»? Ага, про тягловый скот у него есть, про подводы тоже, десять тысяч – да без проблем. А наступление? Может, подойдёт про «нападение шведов, прибывших повоевать»? Шведов, понятно дело, поменяем.
Спрашивается, где соблюдение секретности? Понимаю, что скорое наступление Красной армии ни для кого не секрет, но всё-таки непривычно.
А есть что-нибудь не о войне и не о политике? Ага, о школе! «Постановление Вологодского губернского исполнительного комитета о мобилизации учителей для работы в школах.
Первое. Ввиду крайнего недостатка в школьных работниках для замещения учительских вакансий в Вологодской губернии, что влечёт за собой приостановку занятий во многих школах, все бывшие учителя и учительницы, служащие в советских, общественных и частных учреждениях и предприятиях, объявляются мобилизованными для школьной работы и поступают в распоряжение Губернского отдела образования.
Второе. Указанные лица должны явиться в Губернский отдел народного просвещения для регистрации в недельный срок по опубликованию настоящего постановления.
Третье. Лица, уклоняющиеся от настоящей мобилизации, подлежат преданию суду по законам революционного времени.
Четвёртое. Все учреждения и предприятия, у которых находятся на службе помянутые в п. 1 лица, обязаны в трёхдневный срок представить в Губернский отдел народного образования списки на указанных лиц.
Подписи: Ветошкин, председатель губернского исполкома, и заведующий губотделом просвещения Карпов».
Забавно. Помнится, в восемнадцатом году мы печатали постановление, касающиеся бывших офицеров царской армии. Мол, в целях пресечения уклонения от мобилизации в РККА все бывшие офицеры должны в срочном порядке встать на учёт в военный комиссариат по месту жительства, а все руководители предприятий обязаны предоставить в исполнительные комитеты списки офицеров.
Ежели Советская власть в лице председателя губисполкома заботится о школе, пусть и такими суровыми мерами, – это неплохо. Стало быть, заботится о будущем.
Может быть, не дожидаясь мобилизации, мне добровольцем явиться в школу? Что там Капка (которая Полина) вещала – мол, ничего страшного, что ты простой учитель, станешь директором, а там, глядишь, и до должности заведующего губернским отделом просвещения дойдёшь.
Мысли сами собой перешли к Полине. Каюсь, не думал, что меня так быстро выдернут из Вологды, собирался смотаться в Череповец, повидать девчонку. Вроде даже и привязался к ней, и вообще… Кто знает, не успела ли она ребёнка родить? Мы же во Втором Доме Советов, который бывший «Метрополь», не предохранялись. По времени могло быть.
Из Вологды до Череповца два с половиной часа. Смотаться, проведать Полинку, и обратно. Хотя по нынешним временам гораздо больше – часов пять, а то и шесть. А то, может, отчислят меня из ВЧК, вернусь в Череповец, женюсь-таки на Полине, родим кого-нибудь. И с работой надо что-то решить. Придумать, куда пойти. Но добровольцем в школу? Учителем?! Нет уж, лучше на фронт!
Глава 11. Опять Архангельск
Кедров встретил меня на пороге кабинета. Видимо, дежурный доложил, а Михаил Сергеевич сумел точно рассчитать время моего прихода. Мелочь, а приятно, хотя начальник особого отдела ВЧК, как это бывает свойственно большим начальникам (про мелких молчу!), мог бы сидеть за столом, что-то писать, демонстрируя занятость, и поприветствовать подчинённого простым кивком головы.
Крепко пожал руку, помог снять шинель и пристроить её на деревянный колышек около двери. Но вместо того, чтобы пригласить сесть, кивнул в угол, где стояла ширма.
– Пройдите туда, Владимир Иванович, и разденьтесь до пояса.
– В каком смысле? – не понял я.
– А какой смысл в раздевании? Ужасно хочу увидеть ваш торс, вот и всё, – улыбнулся Кедров.
Что ж, у начальства свои причуды. Может, собирается снять мерку, чтобы пошить мне новый мундир? Но с Кедрова станется отправить меня куда-нибудь на дно Чёрного моря, а параметры тела нужны для скафандра. Что там есть интересного для молодой республики? Золото эллинов, драгоценности Мамая или затопленные сокровища Врангеля? Тьфу ты, Врангеля на горизонте пока нет, чуть позже появится, и про его сокровища никто не слышал, а я просто начал нервничать в предвкушении непонятного и необъяснимого.
Но Михаил Сергеевич принялся ощупывать мою спину, и получалось у него это довольно умело, словно у заправского врача. Всё-таки по медицинским комиссиям в своё время пришлось походить изрядно, есть с чем сравнивать. Кажется, это называется «пальпация»?
Кедров прощупал мой позвоночник, огладил спину, негромко, но властно приказал повернуться и принялся за плечи, потом спустился ниже, уделив особое внимание рёбрам.
– Всё. Можете одеваться, – разрешил начальник Особого отдела и отошёл в сторону, где стоял кувшин и небольшой тазик.
Пока Кедров мыл руки, я успел одеться, продолжая недоумевать по поводу действий своего начальника. А он между тем уже вытирал ладони полотенцем.
– Как врач могу вам сказать, что вам следовало бы месяц провести в санатории, лучше всего – на море, Ялта, можно Алушта. Солнце, морская вода, фрукты. Вино и женщины – дозволяются. В целом ваше состояние удовлетворительно, а с учётом вражеской контрразведки, тюрьмы – что там у вас ещё было?..
– Побег. Пеший поход через лес, четырнадцать дней без еды, – принялся перечислять я. – Ещё сыпной тиф, две недели без сознания.
– С учётом всего сказанного – даже прекрасное, – невозмутимо закончил диагностику Кедров. – Даже странно, что нет признаков дистрофии, и все рёбра целые. Показалось, что в одном из рёбер есть трещина, но точно определить не могу.
– Не знал, что вы ещё и врач, – растерянно произнёс я. – И про ребро вы правильно угадали.
– Я не угадываю, а знаю, – холодно сказал Михаил Сергеевич. – Практика у меня не очень большая – год, зато на Кавказском фронте, от пациентов, сами понимаете, отбоя не было. И диплом медицинского факультета имею. В ближайшее время, лучше к завтрашнему утру, жду от вас подробного рапорта обо всех ваших злоключениях. О том, с кем именно вы контактировали, о допросе в английской контрразведке, о допросе в контрразведке белых, о вашем пребывании в тюрьме. В общем, обо всём.
– Слушаюсь, – только и сказал я.
Представив, сколько придётся писать, я взгрустнул, но, вспомнив, что можно писать обычным текстом, без шифровки, повеселел.
Кедров указал мне на один из мягких стульев, стоявших у письменного стола, затем уселся сам.
– Что ж, Владимир Иванович, теперь можно поговорить, – сказал Михаил Сергеевич. – Не скрою, очень рад вас видеть. Вас искали и мы, искало подполье. Владимир Иванович, у меня много недостатков, но нет привычки бросать своих людей. В крайнем случае, я должен знать их судьбу. Последние сведения о вас – отправлен на Мудьюг, откуда не возвращаются. Имелась информация о восстании среди заключённых, о попытке к бегству, но официально – восстание подавлено, беглецы пойманы и уничтожены. По времени оно совпадало с вашим прибытием на остров, но фамилии восставших неизвестны.
– Ишь, испугались охранники сказать правду, – с удовлетворением сказал я. – Не знаю, сколько всего беглецов – в нашей группе уходил тридцать один человек. Первым умер товарищ Стрелков, фамилии остальных не помню. Увы, осталось тринадцать. Если бы не тиф, уцелело бы больше.
– Стрелков? – заинтересовался Кедров. – Пётр Петрович?
– Так точно. Стрелков – председатель Архангельского уездного исполнительного комитета. Вы его знали?
– Разумеется. Стрелков был в моей комиссии.
Понял. Та самая знаменитая «Советская ревизия», которой приписывались тысячи расстрелянных только в Вологде. Похоже, по её приказу расстреляли всё население и Архангельской, и Вологодской губерний.
– Пётр Петрович изначально принадлежал к кадетам, а где-то в шестнадцатом или семнадцатом стал большевиком, – сообщил Кедров.
Я мысленно улыбнулся. Если Стрелков был кадетом, то этим и объясняется его желание провести восстание «по закону» – с митингами, с резолюциями, с принятием её большинством голосов. Сам я обеими руками проголосую за главную идею партии народной свободы о правовом государстве, с разделением властей и господством закона, но не на каторге же! Так можно дойти до того, чтобы поднять вопрос – а легитимно ли наше восстание, если нас сюда определили по законам непонятного, но правительства?
– Стрелков во время восстания был тяжело ранен и по дороге умер. Не знаю, сможет ли кто-нибудь отыскать могилу.
– Отыщем, – уверенно сказал Кедров. – А почему вы не дали о себе знать, когда вышли к своим?
– А я давал, – ответил я. – О моём прибытии Особый отдел Шестой армии был извещён сразу. Они должны были передать вам сведения о моём появлении. Но отчего-то начальник – теперь уже бывший начальник отдела, товарищ Муравин, позабыл передать в Москву сообщение. Может, в суматохе упустил из вида. Надо его спрашивать.
– Муравин? – нахмурился Кедров. – Увы, теперь уже не спросить. Муравин был отправлен на задание и погиб.