– Странно, что ты сумел узнать. Там всегда такие ужасные фотографии!
– Так я чекист или кто? – сделал я умный вид. – А как ты узнала, что я чекист?
– Ну, это не такой большой секрет, – засмеялась Наталья. – Звонила в редакцию газеты, интересовалась – как вы там? Спрашивала обо всех, ну и о тебе, разумеется. А мне ваш новый редактор сообщил: мол, Владимир Иванович Аксёнов теперь у нас не работает, а служит в ЧК. А о твоём ранении рассказал Тимохин. Мне он тоже как-то был нужен, созванивались.
Вот ведь, опять забыл, что телефон уже изобретён, и по нему можно созваниваться. Сколько раз говорил себе, что нельзя недооценивать технику, пусть и примитивную. Хорош начальник отдела по пресечению преступлений в сфере технической безопасности!
– А в прошлом году видела тебя здесь, в гостинице. Охранник сказал: этот парень служит в ЧК. Он мне даже сообщил имя начальника – Кедров. А Михаила Сергеевича я давно знаю, ещё с эмиграции. Я даже собиралась к тебе подойти, но ты был не один, а с какой-то девушкой, очень вульгарно одетой. Она так уверенно, даже как-то по-хозяйски держала тебя за руку, что я не стала подходить. А ещё её окрик – «Вовк, а Вовк!»
Наталья так умело изобразила Полину, что мне стало смешно. Неужели Наташка ревнует?
– Надеюсь, это не твоя невеста?
– Увы, – вздохнул я. – Мы вместе с этой девушкой выполняли очень важное задание. В общем, она попалась белым, и ей очень досталось. А я, не то от дури, не то из жалости, пообещал на ней жениться.
– Серьёзно?
Наталья Андреевна принялась так заразительно хохотать, что я обиделся.
– Наташ, ты чего?
– Не беспокойся, я смеюсь не над твоей девушкой. Но и жалеть её тоже не стану. Если она выполняла задание ЧеКа, то понимала, на что шла. В Крестах надзиратели насиловали девушек-большевичек, а меня побоялись – всё-таки дочь графа. Ещё боялись трогать эсерок.
После одного случая партия эсеров приговорила к казни насильника, и его застрелили прямо в собственной квартире, на глазах у жены и детей.
– Жестоко, – покачал я головой. – Детей жалко.
– Жалко, – согласилась Наталья. – Но больше никто даже пальцем не смел тронуть женщину, принадлежавшую в партии социал-революционеров. Даже уголовники в пересыльных камерах, и даже мужики в деревнях, куда прибывали ссыльные.
– Тогда чего смешного?
– Ох, Володька, ты всё такой же странствующий рыцарь, пытающийся согреть замерзающих, помочь убогим. Но знаешь, я из-за этого тебя и люблю.
– И чего же тогда уехала, не попрощалась?
Наталья немного помолчала, легла на спину и уставилась в потолок, словно пыталась рассмотреть в высохших подтёках что-то интересное. Потом вздохнула:
– Знаешь Володька, я испугалась. Я первый раз в жизни влюбилась. И в кого? В мальчишку двадцати лет от роду. Тебе двадцать лет, а мне уже сорок. Двадцать лет разницы!
– И давно тебе сорок? Тебе должно быть тридцать семь, а мне уже скоро двадцать два. Стало быть, разница всего пятнадцать лет, а это немного.
– Ты очень глупый мальчишка, товарищ Аксёнов. Знаешь, когда я уехала в Москву, хотела тебя забыть, и даже пыталась закрутить роман. Признаюсь, что дело дошло до постели.
Эх, лучше бы она не рассказывала!
– Володя, неужели ты ревнуешь?
– Ты женщина свободная, – выдавил я. – Поступай так, как тебе хочется.
– Господи, неужели ты и на самом деле меня ревнуешь?! – привстала Наташа с постели. – Последний раз меня ревновал реалист Климов, потому что увидел, как я целовалась с кадетом. Он даже полез драться, но кадет был сильнее, и так отдубасил бедного реалиста, что тот потом ходил враскорячку. Смешно.
– Бедный реалист Климов. Сочувствую. Я бы тоже полез драться с кадетом.
– Господи, так ты меня и к кадету ревнуешь? Не стоит.
– Ревную, не ревную, какая разница? – буркнул я. – Только очень тебя прошу – больше не рассказывай о своих любовных похождениях.
– Значит, всё-таки ревнуешь. А ты думаешь, мне было легче, когда я видела тебя с этой маленькой фифой, как ты по утрам уходил из её номера?
Наталья взбила подушку, улеглась и хмыкнула:
– Вот ведь, дело какое. Кажется, большевик с дореволюционным стажем, а веду себя как обычная баба! Если скажу об этом Коллонтай или Лариске Рейснер, умрут от хохота.
– А ты им не говори, вот и всё, – посоветовал я. Погладил женщину по плечу, сказал:
– Давай лучше просто простим друг друга, и всё.
Мы поцеловались, потом ещё и ещё, а потом какое-то время нам было не до препирательств и взаимных обид.
Потом мы просто молча лежали, пока Наташа не спросила:
– Ты был в Архангельске или в Сибири?
– А почему не в Крыму? – усмехнулся я. Вот, и кто у нас чекист?
– Кедров сказал, что Аксёнов в командировке. А какая командировка может быть у сотрудника Особого отдела? Только в тыл врага. Из Крыма бы ты приехал с загаром, а из Архангельска или из Сибири – вряд ли. Володя, не забывай, что я сама много лет жила на нелегальном положении, училась конспирации, запоминала пароли и явки. Кроме того, пришлось обращать внимание на многие мелкие детали, на которые обычный человек просто не обратил бы внимания.
Пожалуй, Наташка действительно меня старше. И пусть формально, она младше Олега Кустова, но в действительности гораздо старше. Старше на то количество пережитого, что ей довелось испробовать.
– Володя, но самое главное, о чём я хотела спросить. Всё-таки, откуда тебе известно о моём портрете? Я пролистала все номера «Мира искусства» и за девятьсот третий, и за девятьсот четвёртый годы, там нет «Портрета гимназистки» работы Серова. Валентин Александрович написал мой портрет в девятьсот втором, а последний номер «Мира искусств» вышел в девятьсот четвёртом, не выдержав конкуренции. И не говори, что видел портрет в другом журнале или в картинной галерее.
Я не стал утверждать, что видел картину в Третьяковской галерее, – всё равно не поверит. Он там появится много лет спустя. Пожав плечами, глубокомысленно сказал:
– Каюсь. Просто додумал. Вспомнил картины Серова – «Портрет Трубниковой у окна», «Девушку, освещённую солнцем», представил тебя, но в гимназической форме, вот и всё. По времени ты как раз должна быть гимназисткой.
– Ну, Вовка, ну ты и сволочь! – зашлась Наталья от возмущения. – Да я тут ночей не сплю, всё передумала, а он, видите ли, додумал!
– Ладно, признаюсь, что я попал сюда из будущего, а твой портрет увидел в Третьяковской картинной галерее. Подходит?
Наталья снова захохотала. Отсмеявшись, сказала:
– Тогда уж лучше признайся, что ты инопланетянин, а сюда прибыл по заданию международного инопланетного союза, пожелавшего установить связь с большевиками!
Глава 13. «Три дня в Москве»
Утром я проснулся совершенно один. Наталья исчезла – скорее всего, убежала на свою загадочную работу «ответственного секретаря» Коминтерна. Зато на тумбочке я обнаружил аккуратно сложенные, да еще и поглаженные галифе с гимнастеркой. Ну, ничего себе даёт графинюшка! Может, она и подворотничок подшила? Не догадалась. Жаль. Зато оставила кусок миткаля и иголку, в которую уже продета нитка. Вот молодец! Чего не люблю, так это протаскивать нитку в игольное ушко. Получается, Наталья Андреевна проснулась, привела в порядок моё обмундирование, а потом ушла на службу? Стало даже немного стыдно.
Довольно бодро я принялся подшивать подворотничок, раздумывая – куда бы пойти перекусить? Увы, вариантов немного. Либо попытаться купить чего-нибудь из-под полы, либо выдвигаться на Лубянку, в нашу столовую. Оба варианта имели свои плюсы и минусы. В первом случае неясно, сумею ли я приобрести за свои дензнаки что-нибудь съедобное, а во втором, более очевидном, супчик «карие глазки» уже стоял поперёк горла. Одевшись и подпоясавшись ремнём, я решил, за отсутствием зеркала, полюбоваться на себя в оконное стекло, и тогда увидел на подоконнике нечто, прикрытое салфеткой. Ух ты, а тут кружка чая (уже остывший, но ничего страшного) и два куска хлеба – один с маргарином, второй с повидлом. Из-под кружки торчал уголок записки: «Погуляй по Москве. Вернусь не раньше восьми. Н. А.».
Наташка, ты гений! Определённо, на такой можно жениться!
Уплетая бутерброды, подумал, что неплохой паёк у работников Коминтерна, да и рабочий день до восьми вечера – шикарно. Наверное, иностранные товарищи к другому графику не приучены. Может, вечерком Наталья ещё чего-нибудь вкусненького принесёт?
– Можно?
Вместе со стуком в комнату вошел Артур Артузов. Весь такой красивый, статный, в той самой кавалерийской шинели «с разговорами», да ещё и в будёновке.
Мы пожали друг другу руки, подумали – и обнялись.
– А мы тебя уже похоронили, – радостно сообщил Артур, устраиваясь на стуле.
– Как говорят – слухи о моей смерти сильно преувеличены, – парировал я. Кивнув на шикарную форму, спросил: – Где тебя так нарядили?
– Завидно? – засмеялся Артур.
– Ещё бы. Я тоже себе такую хочу.
– Получишь, только попозже, – кивнул Артузов. – Тебе пока лучше не выделяться.
– Всё-то ты знаешь, – покачал я головой. – Никаких от тебя секретов нет.
– Так я в тот день в отделе за ответственного дежурного оставался, мне телеграмму из Вологды и принесли. Бац – открытым текстом, про шишку. И разговор о том шпионе английском при мне был. Стало быть, раз ты его отыскал, тебе и разрабатывать.
– Сам-то чем занят? – поинтересовался я, точно зная, что Артузов правды не скажет.
– Да я всё больше по инспекторской части, – сделал Артур Христианович странный жест, напоминавший вкручивание лампочки. – Катаюсь туда-сюда, бумажки перебираю.
Ну да, ну да. А то я не знаю! Начальник Оперативного отдела ВЧК Артузов занимался инспекторскими проверками Особых отделов фронтов и армий.
– Прогуляться не хочешь? – поинтересовался Артузов. – У меня пара часов есть свободных. Михаил Сергеевич приказал тебя немного поразвлекать. Дескать – одичал Аксёнов на севере. Хотя поступили разведданные, что тебя уже развлекают.