ать народную и классическую музыку, спекулируя ее непреходящими ценностями. Это боль, если хочешь, моего сердца.
Спустя десятилетие после нашего разговора Зыкина продолжала размышлять о том, что ее волнует в современной музыке, в беседе с группой журналистов в своем кабинете.
— Вот говорят, что сейчас любой мало-мальски умеющий петь и обладающий чувством ритма человек может стать вровень со многими исполнителями шоу-концертов. Умение еще не искусство, и такого человека нельзя отнести к категории художников. Им может быть субъект, движимый лишь коммерческим отношением к искусству, какую выгоду оно ему сулит. Ему абсолютно наплевать на то, что исполняемые им «сочинения» могут страдать неразвитостью музыки и текста, обилием отвлеченных поверхностных фраз, идущих не от сердца, а от пустоты в голове, которая, простите за откровенность, действительно бывает пуста, как барабан, как осенний лес, с точки зрения настоящего искусства, разумеется. Бывает и так, что один-единственный успех в одной песне, когда материал сочинения счастливо совпал с индивидуальностью, приводит исполнителей к мысли, что им все дозволено, что мастерством они овладели и теперь можно без труда пожинать плоды чуть ли не вровень с настоящими мастерами эстрады, такими, как Пугачева, Ротару, Лещенко, Леонтьев, Антонов… Нет, утверждение таланта, настоящего таланта, — всегда сложный, мучительный процесс. Так что найти свое творческое лицо в нашем многообразном мире совсем не просто. А у нас сплошь и рядом получается так, что, написав расхожий шлягер, псевдокомпозитор попадает в обойму популярных и, несмотря ни на что, его опусы продолжают распространяться многомиллионными телевизионными тиражами, единственная удача становится своего рода клише, в которое укладывается содержание всех его песен.
Главных бед в современной эстраде несколько. Одна — в песнях нет мелодии или она крайне редка. Без мелодии музыка немыслима, они неразрывны, и вся прелесть музыки — в мелодии, о чем часто забывают создатели песен. Вторая беда — у исполнителей отсутствует чувство стиля, они им просто не владеют. И, наконец, еще одна беда — в потере профессионализма. Это касается не только содержательности, но и средств выразительности, исполнительского мастерства. Ведь нередко за шумом и грохотом ансамблей скрываются не только бедность содержания, но и просто отвратительное владение инструментом, примитивность музыкальной формы.
Сегодня музыка заполнила нашу жизнь до предела. Она звучит повсюду, и редкое событие обходится без нее. Это накладывает на всех музыкантов особую ответственность, повышает значение их деятельности. Поэтому и странно слышать о том, что понятие «образование» довольно растяжимо, что эстрадному музыканту учиться как будто бы и не обязательно. И мне очень жаль, что талант теперь измеряется тусовочными категориями. Если человек искусства имеет много наглости или нахальства — как угодно — расталкивая налево и направо конкурентов по пути к деньгам и фальшивой славе, это хорошо, это ценится. Однако тусовка — не только стремление к легким и большим деньгам, но и к тому, чтобы ощутить себя на какое-то время большим человеком. Надо же как-то повыпендриваться перед согражданами своими смазливыми физиономиями, если они имеются. Если их нет, этих глупых, как обычно, физиономий, есть другие, горящие деловой активностью. Тотальное панибратство одних и тех же лиц, набившее оскомину. Тусовка вокруг какого-нибудь события становится сплошь и рядом важнее самого события. Где у нас классики поп-арта, вошедшие в историю культуры с нашими выдающимися писателями, сатириками? За рубежом это продвигают и культивируют, у нас — либо не хотят, либо не могут. Кто в этом виноват? Да сами музыканты и виноваты. Наши попсовики стремятся побыстрее предстать во всей своей подчас фиктивной красоте перед поклонниками, вместо того чтобы годами работать, совершенствуя стиль, находя свой язык, свою музыку. Появились кучи менеджеров, телохранители, билеты… Но нет, так и нет толковых продюсеров. Он должен быть на голову или даже две выше музыканта, с которым работает. Не побоюсь сказать, что это должна быть личность, фигура, мастер своего дела. Я не сторонница и не поклонница Майкла Джексона, но именно Квинси Джонс, потрясающий в прошлом джазовый трубач, композитор и аранжировщик, вылепил из Джексона фигуру мировой значимости.
Несколько слов о «фанерной мании», чем больна сегодня поп-культура. Не секрет, что фонограммой не гнушаются даже суперзвезды мировой сцены. Например Мадонна. Многие западные музыканты и звукотехники, о чем вы знаете не хуже меня, признают, что во время турне тех или иных ансамблей «фанера» используется поп-артистами на все 100 %. Под «фанеру» не только поют, но и играют. А рок-музыкантов старого и нового поколения, которые работают «вживую», остается все меньше и меньше. Вот этот момент меня и задевает больше всего. Ведь возможности современной звукозаписывающей техники позволяют с помощью реверберации, наложений, повторений и т. д. и вовсе безголосому человеку запеть не хуже любой эстрадной звезды. Может, устроителям шоу в рекламе или при приобретении билетов обязательно извещать о том, что в концерте целиком или частично используется фонограмма. Так было бы справедливо. Но кто на это согласится? Я не умею петь под фонограмму. На больших стадионах, правда, тяжело петь без фонограммы. В маленьких же залах под фонограмму никогда не объяснишься в любви.
В заключение беседы на вопрос корреспондента «Комсомольской правды» (И. Мастыкиной), какой жанр музыки больше всего симпатичен Зыкиной, помимо песни, она ответила: «Джаз». У Зыкиной действительно была большая коллекция грампластинок и магнитных лент с записями джазовой музыки, которой она увлекалась еще в молодые годы.
Зыкина всю свою жизнь ратовала за народную песню, за красоту и мощь российских хоров, оркестров, за мелодическое разнообразие произведений песенного жанра, их высокий стиль. Ее раздражало падение сплошь и рядом нравов и духовности в мире современной эстрады. Она была человеком, не приемлющим то, что противоречило бы традициям русской национальной песенной культуры, извращало ее суть, отвергая достояние предыдущих поколений мастеров искусств, создававших образцы произведений русского музыкального фольклора — кладовой подлинно народной музыки.
Привожу высказывания певицы разных лет в разных средствах массовой информации, может быть, в чем-то и пристрастные.
«…K сожалению, основная музыкально-песенная продукция для народа просто удручает. Песенные тексты и стихами трудно назвать — „ты на меня посмотри, ты меня обними“ и т. д. А в чем на сцену выходят эти так называемые „фабричные звезды“? Уж если берешься демонстрировать свое нижнее белье, то позаботься, чтобы это было красиво.
Сценический костюм и облик певицы должны соответствовать создаваемому песенному образу, а не диктоваться извращенными вкусами музыкальных редакторов на телевидении. Помню, на одной из передач меня попросили представить одну певицу и вместе исполнить песню Пахмутовой „Нежность“. Она появилась в сапогах и длинном платье. Говорю ей: „Что ты надела, так же нельзя! Это безвкусица!“. Нашли какие-то туфли, переодели, слава богу. Потом оказалось, что я ее должна вывести как лучшую певицу в какой-то номинации в одном из бесчисленных конкурсов. Такие „лучшие“ на нынешнем телевидении…
Они набрали молодежь, которая двух нот связать не может, и называют их лучшими из лучших. А певицы с хорошими голосами приходят ко мне и спрашивают: „Людмила Георгиевна, какой же голос нам надо иметь, если у них вообще голоса нет, а они поют с экрана?“.
Не знаю, как бороться с нравами, царящими на телевидении. Когда говорю об этом открыто телевизионщикам, они отвечают: „Людмила Георгиевна, а на что нам жить?“. То, что на ТВ берут с исполнителей за „ротацию“ деньги, уже ни для кого не секрет. Заплатил — и тебя назначат „золотым голосом России“. А какой там голос? Да никакого и нет! Настоящие голоса сидят дома, их никто не пропагандирует, никто не тянет на телевидении показаться, на радио…
Дошло до того, что мне предлагают заплатить 50 000 рублей за трехминутное выступление на телевидении. Лучше я эти деньги отдам своим ребятам-музыкантам. Почему я должна платить за пропаганду телевидения? Пусть мне платят за вложенный труд, за высокие рейтинги, которые, в конце концов, и обеспечивают безбедную жизнь нашим телевизионщикам. Об этом уже тысячу раз говорено, но все без толку. Меня не приглашают на российское телевидение, потому что я для них „неформат“.
Вместо того чтобы плодить разврат, бездарность, пошлость на экранах, наши руководители телеиндустрии лучше бы отдали время вещания для Русской Православной Церкви…
Артист сегодня оказался один на один с пресловутым „рынком“. Зачем тогда у нас Министерство культуры? Зачем у нас профсоюзные организации? Имея права на все льготы, я не смогла добиться, чтобы мне выделили оплаченную путевку, — ответ Минкульта один: нет денег.
Культуры у нас, к сожалению, сейчас в России не хватает».
«Народная песня новых русских не волнует. Когда мне сказали, что участие в „Песне года“ стоит десятки миллионов рублей, я отказалась. Не могу такие деньги платить. Припомните, кого из великих артистов вы в телевизоре видели? Мы почти не слышим симфоническую музыку. Опера? Невозможно. Народная песня? А кому она нужна? Грубость и пошлость выдаются за смелость и новаторство. Шпана правит бал».
«Нынешним эстрадным поколением, к сожалению, я не очень довольна. Раньше можно было различать исполнителей по голосам. Сразу ясно, что поет Русланова, Стрельченко или Шульженко. Сегодня все поют одинаково. Все в одном темпе, музыкальное сопровождение почти одинаково у всех. Больно, досадно. И самое главное — очень мало хороших голосов. Вероятно, это оттого, что сейчас все продается. Если ранее ТВ и радио были государственные, то сейчас они „на прокате“. Кто больше даст денег, тот и будет на экране…».