Стихотворение «И другу на руку легло…», написанное 21 сентября 1916 года, вошло в сборник «Вёрсты» (выпуск 1), а затем в сборник «Психея» (цикл «Плащ»). Стихотворение было записано рукой автора и в рукописную книжку «Плащ». «И другу на руку легло…» — стихи о встрече Психеи и земного возлюбленного, от которого Психея улетает с другим, более близким ей крылатым существом. В земных перспективах Цветаева в те месяцы ждала ребенка[546]. 20 сентября 1916 г. в Москву из Кисловодска возвращается С. Я. Эфрон[547]. Стихотворение «И другу на руку легло…» написано на следующий день после возвращения мужа и, вероятнее всего, адресовано оно другу Цветаевой, адресату стихов «Верст» Никодиму Акимовичу Плуцер-Сарна и представляет собой 14-строчный текст, повествующий о крылатой сути лирической героини:
И другу на руку легло
Крылатки тонкое крыло.
— Что я поистине крылата
Ты понял, спутник по беде!
Но, ах, не справиться тебе
С моею нежностью проклятой!
И, благодарный за тепло,
Целуешь тонкое крыло.
А ветер гасит огоньки
И треплет пестрые палатки,
А ветер от твоей руки
Отводит крылышко крылатки…
И дышит: душу не губи!
Крылатых женщин не люби!
Стихотворение строится как объяснение с Адресатом, для которого любовь к лирической героине — «беда», боль, напасть. Он — земной, она — неземная — частый у Цветаевой мотив и в последующие годы. Лирическая героиня живописуется через многократное употребление однокоренных слов к слову крыло: крылатка (широкий плащ с пелериной, такой носили еще во времена Пушкина и Наполеона) — крыло — крылата — крыло — крылышко крылатки — крылатых. Крылатая не похожа на Адресата, она лишь на время становится его собеседником и спутником по беде: «А ветер от твоей руки / отводит крылышко крылатки». У него — рука, у Нее — крылышко, крыло птицы. Еще одно действующее лицо стихотворения — Ветер, тот самый «вечный третий в любви», который решает ее исход. Ветер ближе лирической героине, чем увлеченный ею земной спутник. Ветер гасит — треплет — отводит — дышит — во всех глаголах финальных шести стихов читатель ощущает живость и действенность Ветра, тогда как Спутник по беде оттеснен на второй план. Фактический главный и равный возлюбленный — Ветер — снисходительно объясняющий Спутнику, что он не пара Крылатой. Разъединяющей силой выступает стихия Воздуха. Крылатая не может принадлежать бескрылому; их совпадение в едином земном пространстве мгновенно и заканчивается по завершении переживания, ставшего предметом поэтического текста. О наличии этого земного переживания свидетельствует двустишие: «Но, ах, не справиться тебе / С моею нежностью проклятой!» Земная ласковость, исходящая от нежной спутницы погибель, таким образом, связывается автором с миром, полярным светлому, крылатому началу. В то же время именно эта нежность, выражаемая междометием ах («неодолимые возгласы плоти», как скажет об этом Цветаева в стихотворении «Емче органа и громче бубна…» в 1924 году) и вызывает к жизни прекрасную поэтическую миниатюру.
Теплота, исходящая от лирической героини («Благодарный за тепло»), с одной стороны, оправдана уютным плащом, в который она укутана, с другой — ее подлинной нежностью к Адресату. Спутник целует не лирическую героиню, а то, что он в ней видит («Целуешь тонкое крыло»), плащ души, оболочку ее Я. Мужественное начало, веянье гения вдохновенья, принимается адресатом стихотворения за вечно женственное[548]. В то же время Спутник по беде знает, что скрывает плащ: «что я поистине крылата!». Лирическая героиня крылата не потому, что на ней плащ, а — поистине: плащ — удачная форма выражения ее внутренней сути. Стихотворение изящно построено, представляет собой кольцевую композицию. В «Верстах» стихотворение без цикла опубликовано с композицией строф 6+2+6 (21 сентября 1916), в сборнике «Психея» — 2+4+2+4+2 (сентябрь 1916), так же, как в «Психее», в рукописном сборнике «Плащ» (сообщено Л. А. Мнухиным)[549]. По форме сам графический силуэт строф в «Психее» напоминает плащ или крылья бабочки. Цветаева, возможно, ненамеренно, повторяет прием, использованный А. А. Фетом в стихотворении «Бабочка». Начинается стихотворение с образа руки земного мужчины, соединенной с крылаткой плаща спутницы, с крылом Психеи, Души, Поэта; завершается разъединением рук и советом Ветра: крылатых не люби. Между — четверостишие о двуединой сути лирической героини; поцелуй, подмена реального воображаемым, подлинного тепла женщины — плащом; приговор разлучника Ветра, с которым улетает Крылатая. Организующим стилистическим приемом текста служит употребление однокоренных слов, передающее неземную, нечеловеческую суть Поэта-Психеи. Добавим, стихотворение написано Цветаевой в канун дня рождения, в канун 24-летия. В 1920 году родственные мотивы отразятся в поэме «Царь-Девица».
Вёрсты — 2А во лбу моем — знай! —
Вторые «Вёрсты» вышли в феврале 1922 года в частном издательстве «Костры». Первое издание отличалось большим количеством опечаток. В июле 1922 года, после отъезда Цветаевой за границу, вышло второе, исправленное. Оно оказалось немного точнее первого, но тоже не было безупречным[550]. Сборник состоит из 35 стихотворений, поделен на два раздела и посвящен Анне Ахматовой. Эпиграф к первой части книги, выделяющий пушкинские истоки цветаевской поэзии, взят из стихов дочери Али. Стихи расположены в сборнике хронологически. «Вёрсты» — 2 (1917–1920) являются продолжением первых «Вёрст» 1916 года. Это ясно подчеркнуто заглавием. Стихи вторых «Вёрст» стихи о творчестве, о цыганском племени поэтов, о любви и верности, о Боге и Поэзии, о жизни и смерти.
Стихотворение «А во лбу моем знай!..» (июль 1919) относится к так называемым фольклорным стихам Цветаевой. Его можно воспринять как стилизацию народной песни. Если народная лирическая песня часто посвящена образу «милого», то Цветаева использует форму лирической песни, чтобы сказать об особенностях своей творческой натуры:
А во лбу моем — знай! —
Звезды горят.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
Есть и шелковый пояс —
От всех мытарств.
Головою покоюсь
На Книге Царств.
Много ль нас таких
На святой Руси
У ветров спроси,
У волков спроси.
Так из края в край,
Так из града в град.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
Рай и ад намешала тебе в питье,
День единый теперь — житие твое.
Начальная строка «А во лбу моем — знай! — / Звезды горят» соотносит лирическую героиню с пушкинской царевной Лебедью в «Сказке о царе Салтане», это у нее «во лбу звезда горит», что придает повествованию сказочный оттенок. Цветаева утверждает, что она не обычная женщина, а Царевна и Птица; в ее душе, в волшебных руках поэта сведены рай и ад, свет и тьма. Мифологема питья в тексте — метафора Поэзии; в своем настое Колдунья-поэт смешала снадобья из земного и небесного источников. Цветаева рисует в стихотворении свой портрет Волшебницы и Художника, вышедшего из мира ветхозаветного предания, Книги Царств, Поэта, родственника и потомка царя Давида.
Сергей Эфрон в начале 1918 года ушел в добровольческую армию, поэтому Цветаева, говоря о своей жизни, использует двусмысленный образ заповедного шелкового пояса — «от всех мытарств». Это защита от супружеской неверности и лирический поясок — мифологема творческого начала. Ироническое обращение «проводи, жених» также двойственно. Женихом в контексте стихотворения воспринимается некий влюбленный мужчина. На него проецируется слово «жених» не в общеупотребительном, а в новозаветном плане. Седьмая верста определение траектории пути лирической героини, которая объясняет свою породненность с ветрами и волками, со Стихией и Одиночеством, с седьмой далью Искусства, с привольем Предания и Мифа о святой Руси. Стихотворение «А во лбу моем — знай! ‒…» соотносится с неоконченным стихотворением «В сновидящий час мой бессонный, совиный…» (апрель 1921), о поэте, чья душа и лирика сочетает «к законам земным дорогое пристрастье», «к высотам прекрасную страсть», с поэмой «Молодец».
Психея. Романтика— Марина! Спасибо за мир!
«Психея» была издана в Берлине издательством З. И. Гржебина в 1923 году. В нее включено 78 стихотворений, поэма «На красном коне» и 20 стихотворений дочери Али[552]. «Психея» — единственная книга, которую Цветаева не считала этапной в своем творчестве, объясняя: «…Психея — единственная из моих книг — СБОРНИК, т. е. составлена мной по примете чистого и даже женского лиризма (романтизма) из разных времен и книг. Она — не этап, а итог» (VII, 394). Несмотря на такую авторскую оценку, мы включили в настоящую главу одно стихотворение «Психеи», по времени и тематически примыкающее ко вторым «Вёрстам», написанное в Страстной понедельник 1918 года, вошедшее в цикл «Стихи к дочери»:
— Марина! Спасибо за мир!
Дочернее странное слово.
И вот — расступился эфир