люди сидели длинными рядами, уставившись на устройства, в которых тысячи металлических шариков метались по лабиринту из каналов и дырок, иногда выпадая в слот «Выигрыш». Никаких особых умений с виду не требовалось. Странно. А потом я увидел машину для убивания кротов! Эта механическая забава заключалась в избиении молотком пластиковых кротовых голов, в случайном порядке высовывавшихся из нор; прямое попадание вызывало болезненный визг и давало дополнительные очки.
В японских городах было еще и множество ночных торговых аппаратов, обеспечивавших обитателей всем: от пива и саке до зубных щеток и использованного (белого) нижнего белья школьниц. Эти ярко освещенные машины стали для меня неплохим развлечением на пути в гостиницу; я просто не мог не попробовать «Вкусный напиток» (да-да, он так и назывался, без каких-либо прочих объяснений) и «Пот Покари»! Я не представляю себе, кто такой Покари, а уж тем более – чем он потеет. Кроме обычного, предлагался еще и «Диетический пот Покари». И тот, и другой оказались подслащенными спортивными напитками, которые неплохо шли под водку – если никакой другой запивки не находилось. Даже в состоянии сильного опьянения мы старались избегать странных сушеных закусок из морепродуктов, которые предлагали автоматы. Чипсы из сушеного кальмара? С мороженым? Нам очень нравилось популярное японское блюдо «сябу-сябу»: мясо с овощами, тушенное в горшочке. Но больше, чем само блюдо, нам понравилось его название. «Сябу-сябу» стало приветственной фразой, которую мы сопровождали движениями трясущейся руки взад-вперед. «Масонское рукопожатие» техников, так сказать.
Мы не понимали японского языка, но когда мы обменивались гастрольными шифрами или говорили на сленге техников, нас не понимал вообще никто, что в Японии, что в Нью-Джерси.
Банщицы
Коммерческие легенды двадцатого века не смогли вытеснить традиционных символов и обычаев Японии – в частности, японские купальни. В Японии посещение купальни – это древний и регулярно исполняемый ритуал, а вот команды техников им частенько пренебрегают. После концерта 1979 года в Хакате всей «делегации» организовали поход в настоящую японскую купальню – промоутер выбрал место с весьма оригинальным названием «Клуб «Хоулин-уан». Японцы просто обожают гольф; в клубе было восемнадцать «лунок», небольших кабинок с деревянными дверьми, напоминавшими предбанники в саунах. Коридоры выстлали пластиковой искусственной травой, а номера «лунок» напечатали на треугольных флажках, которые поворачивали обратной стороной, если комната была занята. На первом этаже располагалась просторная приемная, похожая на те, что бывают в стоматологических клиниках; мы, слегка нервничая, сидели там, ожидая, когда нас вызовут наверх.
Для меня это был совершенно новый опыт, ибо до этого я полагался только на свои «чары», чтобы привлекать женщин – причем выбирал их сам. Теперь же я чувствовал ужас, как перед прочисткой зубного канала. Бояться, впрочем, не стоило. Мой «кэдди» довел меня вместе с клюшками до Восьмой лунки. Маленькая комнатка оказалась разделенной на две части: «сухую», где находились кушетка, зеркала, небольшой холодильник с прохладительными напитками и шкаф с бутылками виски и множеством сигарет, – и «мокрую»: с глубокой ванной, кафельным полом с дренажными решетками, деревянным стулом в виде буквы U и серьезным таким шлангом. Со сменными насадками. Банщица вообще не говорила по-английски, но нам для взаимопонимания хватало и тактильных ощущений, пока она мыла меня полностью.
Затем она высушила меня, посадила на низенький деревянный стул и приступила к «процедурам». Я до сих пор вспоминаю это со слезами на глазах. Слезами радости, конечно. Она то занималась «процедурами», то снова сажала меня в ванну с ароматическими маслами и прекрасными бутонами роз. Восточная банщица тщательно вымыла мне голову и даже почистила зубы, после чего развернула на полу тонкий резиновый коврик вроде тех, на которых занимаются аэробикой, покрыла его слоем теплого масла и меда – а потом уложила туда меня. А потом – снова в ванну! По-моему, мне понадобилось четыре «удара», чтобы пройти эту лунку. Когда я стал чистым настолько, что кожа скрипела, то спустился вниз, где увидел множество улыбающихся лиц. Похоже, я пропустил тамошнюю фирменную «процедуру» с ментолом, но мне было уже все равно. Я чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем когда-либо. И уж точно – чище, чем когда-либо.
Через несколько лет я узнал, что этот клуб сгорел – может быть, от избыточного трения?
Товарищ Крыскин
После окончания японских гастролей 1982 года, завершившихся концертом на бейсбольном стадионе «Сэйбу Лайонс» в Токио, аппаратуру отвезли в доки на юге города для прохождения таможни и погрузки в контейнеры – их ждало десятинедельное морское путешествие в английский порт Феликсстоув.
Трое техников, отвечавших за инструменты, звук и освещение, ранним утром выехали из гостиницы в Акасаке в сопровождении переводчицы Мако, которая должна была отвезти нас в коммерческий порт Сакурагитё. Приехав, мы увидели, что всю аппаратуру уже выгрузили и разложили по таможенному складу. В Японии мы разрешали местным рабочим самостоятельно работать с аппаратурой – они обращались с ней очень аккуратно. Представитель промоутера и таможенный агент уже были на месте, кивая, кланяясь и обещая, что японские таможенники вот-вот появятся.
Ожидая их, мы решили прогуляться по порту – к вящему неудовольствию наших дисциплинированных японских коллег. Большие международные порты всегда привлекали меня – там можно было увидеть корабли со всего мира. На цементном полу стояли товары и продукты из самых экзотических уголков нашей планеты: деревянные ящики с фруктами странной формы и дичайших цветов, новейшие электронные приборы, длинные ряды новых блестящих компактных машин, готовых пересечь Тихий океан и завоевать американский рынок. Поблизости располагалась центральная фигура всего порта – огромный русский корабль с золотыми серпом и молотом на красном фоне, гордо возвышавшийся над остальным пейзажем в свете осеннего солнца. Я никогда не бывал в Советском Союзе и никогда не видел ничего настолько русского (не считая водки, которую мы употребляли галлонами), так что мне было очень интересно разглядеть судно, прибывшее из-за «железного занавеса». Вскоре явились таможенники и без всякой задержки и досмотра поставили печати на всех нужных бумагах. Пока я загружал морской контейнер, местные рабочие заблокировали колесики авиационных кейсов и очень надежно все закрепили, чтобы аппаратура выдержала испытание и Тихим, и Атлантическим океанами.
Закончив с работой, я решил сразу вернуться в Токио, чтобы успеть на ночной рейс «Японских авиалиний» до Лондона. Переводчица Мако сказала, что у главных ворот порта я могу взять такси, которое довезет меня до станции, где я уже сяду на поезд до Токио. Она написала мне инструкции на японском и английском языке, чтобы я точно не потерялся. Когда мы приехали в порт, такси довезло нас прямо до таможенного склада с аппаратурой. Так же быстро добраться обратно до входа мы уже не могли – его толком и не видно было за сотнями складов и подъемных кранов. Мако в чисто японской эффективной манере обратилась к рабочим, и они где-то достали древний женский велосипед системы «садись и молись». Мако, будучи идеальной представительницей принимающей страны, настояла, чтобы на велосипед сел я, а она пойдет рядом. Я, будучи идеальным английским джентльменом, отказался. Мако продолжала настаивать. В конце концов мы пришли к компромиссу и решили ехать на велосипеде по очереди, но это оказалось не очень эффективно, так что я посадил Мако на сиденье, встал на педали и поехал. Это, конечно, мало напоминало романтическую сцену из фильма «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид» – мы со скрипом продвигались вперед, а на нас с ухмылками таращились докеры. Все прошло довольно весело; добравшись до ворот порта, мы оба со смехом грохнулись с велосипеда. Мако, пытаясь сдерживать эмоции, показала мне, где стоят такси.
Мы попрощались, но, когда я проходил мимо поста охраны, оттуда выскочили сотрудники в форме и остановили меня. Мако тут же вмешалась в ситуацию, и, после долгого обмена восточными любезностями, мне объяснили, что охранникам показалось, будто я дезертир, сбежавший с русского корабля. Я не мог не рассмеяться, а вот они с совершенно серьезными лицами потребовали мой паспорт. У меня его не оказалось. Тогда Мако решила сымпровизировать и притворилась, что играет соло на гитаре – очевидно, таким способом попытавшись объяснить, что я работаю в музыкальном бизнесе. Потом я вспомнил, что в куртке лежит ламинированный пропуск за кулисы. Я достал его, и Мако вручила пропуск охранникам, словно некий древний талисман.
Это сработало, оба охранника даже поклонились мне, а потом таксист в белых перчатках отвез меня на станцию.
Вернувшись в гостиницу, я подтвердил, что лечу рейсом Токио – Лондон, и сложил в сумки кучу покупок – электротехнику, кимоно, деревянные гравюры и коллекцию пластиковой еды, которую выставляли в витринах ресторанов. Добравшись на такси до далекого аэропорта Нарита и зарегистрировавшись на рейс, я увидел Фреда и Фиби, его личного ассистента, в сопровождении охраны. Я подошел к свите Фреда, и мне предложили посидеть в зале ожидания первого класса (я летел экономклассом). Фред обожал Японию и задержался, чтобы кое-что купить – не новый телевизор «Сони» или фотоаппарат «Никон», а антиквариат и картины. Мистер Меркьюри обладал безупречным вкусом (за исключением пары костюмов, в которых он появлялся на сцене и в клипах) и собрал прекрасную коллекцию произведений искусства в своем доме в Кенсингтоне. Рейс «Японских авиалиний» до Лондона проходил через Анкоридж (штат Аляска), где самолет приземлялся для дозаправки. Не считая далеких заснеженных гор, смотреть в зале ожидания было почти не на что – простенький бар и свирепого вида гигантское чучело белого медведя, стоявшее в застекленном стенде.